Не зря ректор, материализовавшийся со стороны бывшего Камерного театра, сказал, что к старости профессор Лидин стал болтлив. Вот и сейчас он, кажется, начал заговариваться, молоть что-то лишнее:

- Недавно я пересматривал шестой том сочинений Пушкина в издании Брокгауза-Ефрона и наткнулся на статью некоего В.В. "Обнажившийся гроб Пушкина". Мне показалось существенным - как же эти старые, дореволюционной закваски, джентльмены подбирают слова! Как за ними умеют спрятать суть! - показалось важным и существенным оставить документальную запись о схожем событии - о перенесении праха другого великого писателя, Гоголя.

- А о том, как писатели этот прах растрясли, вы в своем увраже не сообщали? - пробасил хозяйственный ректор по прозвищу Боцман. Видимо, и в советское время всеобщее воровство было жгучей проблемой, и старый театральный критик настрадался, возглавляя даже такое интеллигентное заведение, как Лит. Говорят, мебель антикварную из института при нем растащили. Но я знала также, что если человек начинает откровенно болтать, сбивать его не следует. Поэтому с подчеркнутым вниманием, лестным для мертвого собеседника от вполне живой девицы, сразу оседлала волну:

- Ну, а как это происходило? Кто при этом присутствовал?

- Вот-вот, это очень интересно, - пробасил опять ректор. По всему было видно, что ректор знает о каких-то неожиданных фактах. - Описали ли вы все подробно в своих воспоминаниях?

- Конечно, точность в этих вопросах - наш долг. Сначала я рассказал, как вскрывали могилу Хомякова. Там было два гроба, один в другом: первый цинковый, второй дубовый. Я все аккуратно фотографировал, потому что по привычке захватил с собою фотоаппарат. В то время мы все увлекались фотографированием. Потом вскрыли могилу Языкова. Если останки Хомякова были хорошей сохранности, - был покойный в казакине, коричневой поддевке, какую обычно носили славянофилы, брюки вправлены в высокие сапоги, нимало не истлевшие, - поэтому эти останки, подняв за плечи и ноги, переложили в другой гроб целиком, ничего не нарушив, то от Языкова остались только разрозненные кости скелета и череп с очень здоровыми крепкими зубами. И здесь я все сфотографировал, мои снимки были единственными.

Мне чуть ли не стало плохо, когда я представила припрыгивающего возле могил пятидесятилетнего писателя, изгибающегося, чтобы взять повыразительней ракурс, и рассматривающего останки своих собратьев по перу. Даже заметил, какие были зубы у трупа. Дантист несчастный.

Опытный ректор снова прочитал в моем сознании сомнения и шепотом съехидничал:

- Должно быть, недаром написал он в свое время повесть "Могила неизвестного солдата" и роман "Отступник".

Интересно, так же не любили друг друга эти деятели культуры при жизни, или после смерти их отношения обострились? Что-то во всей этой рассказанной истории было гнусное и нехристианское.

Тут же я вспомнила, как год назад я была на отдыхе в Египте с не очень молодым, но похотливым "папиком". Чего здесь стесняться, дело обычное, пожилой богатый мужчина хотел бы, чтобы кто-то ночами грел его в постели, а молодая девушка хотела полежать на почти экваториальном солнышке, купаться в парном море и осмотреть некоторые древние достопримечательности. Если что-то и было еще фривольное, а так - сплошной эскорт с оттенком вполне невинного петтинга. Не мыло, не измылишься. Саня был в курсе и знал, что я храню ему духовную верность.

Среди намеченных к осмотру достопримечательностей числился и Каирский музей. Побродили мы по музею с милым моим папиком, повидали драгоценности и старинную скульптуру и на выходе обнаружили некое отделение, куда пускали за специальную плату. Это были залы мумий. У них там большая коллекция сушеных покойников в гробах и без, лежат рядами. Папик из любопытства пошёл; он бизнесмен, ему все интересно, а я отказалась. Ведь когда-то каждая нынешняя мумия была живым человеком, и этот человек любил, переживал, молился богам. Я очень боялась смотреть на этих древних покойников, потому что не хотела нанести какое-то повреждение своей душе. Только не говорите, что это душа проститутки, это еще и душа писательницы.

А тем временем бойкая и обаятельная тень писателя Лидина продолжала:

- Могилу Гоголя вскрывали целый день. - Перекладывая его рассказ, я опускаю такую подробность, как устройство склепа, в котором находился гроб Гоголя. Это все можно прочесть в соответствующих справочниках, в частности в книгах "Российского архива", который издает замечательный ученый Алексей Налепин; по крайней мере, его бескорыстными советами я пользовалась, когда писала курсовую работу.

Но пусть дальше говорит сама писательская тень:

- Работа в склепе затянулась; настали уже сумерки, когда могила Гоголя была наконец вскрыта...

- Сумерки - замечательное время для грабежа, не правда ли? - почему-то очень даже весело вставил реплику в слитный рассказ писательской тени другая тень, бывшего ректора Литературного института. Я бы сказала, что писательская тень здесь немножко передернулась, но, тем не менее, весьма живо продолжала. Джентльмены умеют держать удары в словесных схватках.

Тут я, естественно, подумала, что, наверное, много мороки было со знаменитой "Голгофой" - многопудовым камнем, накрывавшим могилу. Это целая история, хорошо известная даже начинающим литературоведам и историкам литературы. Камень, по преданью, нашел в Крыму Иван Аксаков, из семьи известных славянофилов, и долго вез лошадиной тягой в Москву. Так изначально и предполагалось - на могилу писателя, как символическое напоминание о муках Христа. На камень потом поставили небольшой металлический крест. Столько разных символов и легенд связано с именем Гоголя. Я думаю, что крымский камень - "Голгофа" еще всплывет у меня в повествовании. Но пока я внимательно слушала виртуального рассказчика.

- Верхние доски гроба прогнили, но боковые, с сохранившейся фольгой, металлическими углами и ручками и частично уцелевшим голубовато-лиловым позументом, были целы.

У меня всегда были подозрения, что писатели, этот тонкий народ, как-то особенно относятся к смерти. С одной стороны, они бестрепетно копаются в деталях мертвецких дел, словно бы веря в собственное бессмертие, с другой - может, они просто некрофилы, и разбор по косточкам могил и гробов коллег доставляет им чисто утилитарное удовольствие. Иначе откуда такая любовь к подробностям? Но, возможно, здесь лишь извечная страсть писателя к бытовой точности.

- Сейчас мы дойдем и до точности, - опять вырвал у меня из сознания последнее соображение едкий ректор и сразу же его прокомментировал. Мне показалось, что в его умершем голосе ощущался даже сарказм. Но разве по лицу бывшего партийного работника что-нибудь прочтешь? Вот кто умел хранить тайны! Но все равно, разве царицей литературы не является точность и деталь, как царицей доказательств, по мысли знаменитого правоведа сталинской поры Вышинского, было признание. А вот если бы, кощунственно подумала я, высечь плеткой какой-нибудь из этих вот трупов, он бы мог признаться? И, пропустив, к сожалению, несколько слов, я снова превратилась в сплошное внимание.

Между тем голос давно умершего и забытого писателя разрастался и достиг даже некоторого пафоса. В свое время картина разрытой могилы так, видимо, глубоко и живительно на него подействовала, что, чувствовалось, минувшее до сих пор стоит перед его глазами. А что может быть крепче и сильнее эмоциональной памяти? Я даже удивилась, почему покойный Владимир Германович не продолжил свой удивительный монолог стихами.

- Весь остов скелета был заключен в хорошо сохранившийся сюртук табачного цвета. Под сюртуком уцелело даже белье с костяными пуговицами; на ногах были башмаки, тоже полностью сохранившиеся; только дратва, соединяющая подошву с верхом, прогнила на носках, и кожа несколько завернулась кверху, обнажая кости стопы.

- Вы заметили, дорогая, - бывший ректор властно, одним мановением руки остановил монолог словоохотливой тени, чтобы сообщить мне еще одно свое сокровенное соображение, - как поразительно точно и живописно рисует общую картину эксгумации наш писатель? В Литературный институт никогда не брали преподавателей без "изюминки". Все они у нас в чем-то замешаны, не правда ли, Владимир Германович? Но мы не станем детализировать. Только скажите, дражайший коллега, а как вокруг этих раскопок вел себя народ?