Однако, подходя к этой задаче, мы должны считаться с особенностями последних дней Украины. Украина говорит по-украински и в силу все того же национализма подчас плохо слушает пришельцев, говорящих не по-украински. С этим следует считаться технически. Если до сего времени анархисты оказывали слабое идейное влияние на украинскую деревню, то только потому, что группировались по городам и притом не считались с национальным наречием украинской деревни.

Украинская действительность богата разнообразными возможностями, в особенности в области массово-революционного движения. Анархисты имеют большие шансы повлиять на это движение, стать его вдохновителями. Но при условии, если они разберутся во всех сторонах этой действительности и станут в прямое и открытое единоборство с переплетающимися в нем враждебными труду силами.

Справиться с этим можно лишь при наличии мощной украинской анархической организации. Над этим вопросом украинским анархистам надлежит серьезно подумать теперь же.

«Дело труда», № 19, декабрь 1926 г.

Известный присяжный большевистского царства Бонч-Бруевич в своих мемуарах подло оклеветал тов. Анатолия Железнякова. Несмотря на то, что этому пресловутому Бончу была хорошо известна славная роль тов. Железнякова в революции и что для большевиков он был слишком заметным человеком до самой его смерти, он, тем не менее, прибег в своих мемуарах к клевете и приписал вышедшему из низов народа титану революции имя бандита, убитого, якобы, в Черниговской губернии в столкновении с отрядом красноармейцев.

Эту заведомую ложь Бонч-Бруевича разноцветная пресса на эмиграции подхватила и разносит, не зная ни тов. Железнякова, ни тех его устремлений, за которые он боролся и умер на передовом посту революции, как бесстрашный борец ее.

Тов. Анатолий Железняков - матрос Черноморского флота. В 1917 году он был послан черноморскими матросами в качестве делегата к революционным матросам Балтийского флота и прибыл в гор. Кронштадт. Активность и решительность революционных моряков Балтики и всех рабочих, анархистов и революционеров приковали его внимание, и он остался с ними работать.

Во время нападения агентов Временного Правительства на бюро анархистов на даче Дурново, завершившегося арестом многих анархистов и убийством тов. Асина, Железняков, не желая подчиниться произволу, оказал вооруженное сопротивление им, в результате которого был все-таки схвачен и арестован вместе с другими анархистами, откуда он бежал и снова взялся за работу по подготовлению восстания против Временного Правительства за расширение и углубление революции.

Во время октябрьского переворота Железняков был на передовых позициях. Правда, уже в это время большевики, опередив его влияние на массы, стремятся из всех сил использовать его. Он назначается комендантом Зимнего Дворца. Но за этого нечего винить Железнякова. Скорее нужно винить всех нас, выявивших даже в момент революции неспособность организоваться и организованно, как того требовал момент революции, подойти к трудовым массам и увлечь их за собой на свой путь борьбы за революцию. На этом пути непримиримый бунтарь Железняков выявил бы себя полностью и исключительно во имя торжества анархического движения.

Порукой тому, что именно так, а не иначе было бы с Железняковым, если бы наше движение имело свои организационные пути в революции, служит то, что он все время своей боевой деятельности оставался непоколебимым в своих анархических убеждениях. С этими убеждениями он выступил перед революцией и сыграл главную роль в разгоне Учредительного Собрания. Исторически совершить этот факт было необходимо. Тов. Железняков совершил его.

И мы сожалеем лишь о том, что Железняков, имевший за собой прислушивавшиеся к нему революционные массы, не разогнал вслед за Учредительным Собранием и Совета Народных Комиссаров во главе с Лениным. Исторически это также было необходимо, так как это помогло бы во время расшифровать замаскированного душителя революции.

Итак, Железняков сыграл свою историческую роль в русской революции. Большевики эту его роль целиком поддерживали. Но когда он и далее оставался самим собой, не поддающимся влиянию партии, тогда полицейский глава Северной коммуны объявил его вне закона. Это принудило т. Железнякова на некоторое время уйти в деревню. А когда самодурство полицейского главы было выяснено в самом центре и отменено, он ушел на украинский фронт против Деникина. Здесь он организовал бронепоезд и с ним вошел в линию огня контрреволюции между гор. Николаевым и ст. Долинской, и там в борьбе с деникинщиной он умер смертью храброго героя-революционера.

Тело его было перевезено в Москву и там похоронено с особыми почестями. Над могилой его был произнесен ряд надгробных речей как анархистами, так и большевиками. И пресловутому Бонч-Бруевичу это было известно, ибо большевистская пресса посвятила ряд некрологов памяти революционера-анархиста Железнякова. Лишь по прошествии 6 лет господа большевики находят для себя лучшим подличать и лгать на славное имя анархиста Железнякова, а вместе с тем и на самую идею анархизма.

Правда, подлость и ложь не порок в большевистском обиходе и Бонч-Бруевич не научился ничему лучшему в большевистском царстве.

«Дело труда», № 22, март 1927 г.

Граждане евреи! В первом своем обращении к евреям (см. французскую анархическую газету «Le Libertaire» № 64 за июнь мес. 1926 г.) я предлагал евреям вообще: и буржуа, и социалистам, и «анархистам» типа Яновского, вместо пустой и безответственной болтовни обо мне лично как о погромнике и о руководимом мною в свое время освободительном движении украинских революционных крестьян и рабочих, как о погромном движении, причинившем какие-то беды еврейскому населению на Украине, - указать мне прямо: где и когда я или под моим руководительством упомянутое освободительное движение выявляло себя в еврейских погромах?

Я ожидал от евреев вообще, что они, прочитавши мое к ним обращение, отнесутся к нему как подобает людям, задавшимся целью показать культурному человечеству правду о черных делах негодяев, учинявших еврейские погромы на Украине, и постараются обосновать свою позорную болтовню обо мне и связанном идейно с моим именем движении украинских революционных тружеников, на мало-мальски правдивых данных, и покажут их мне и культурному человечеству.

Таковых данных против меня и движения я не дождался со стороны евреев. Все же то, что появлялось в разноцветной, а также в еврейской анархической прессе до сих пор обо мне и о революционном движении украинских крестьян и рабочих, которое я возглавлял, в котором не последнее место занимали революционно-боевые части, скомплектованные из массы еврейских тружеников, есть плод лжи и пошлости отдельных политических проходимцев или наемных агентов этих последних. Эта подлость отдельных людей меня не затрагивает. Как таковую, я всегда презирал ее. В этом евреи могут убедиться хотя бы из того, что я ни словом не обмолвился на пасквильный роман некоего гражданина И.Кесселя: «Махно и его еврейка», роман, который построен на лживых данных обо мне и организационно и идейно связанном со мной движении. Основа этого пасквильного романа построена на очерке услужливого лакея большевиков - некоего полковника Герасименко, не так давно попавшего за шпионаж в пользу русской большевистской военной организации на скамью подсудимых чехословацкого трибунала. И строился этот роман еще на статьях не брезгавшего в своем подличанье против меня, связавшего со мной не существовавшее насилие над членом артистической труппы лилипутов - буржуазного журналиста, некоего Арбатова.

В этом безобразном по своей лжи романе молодой писатель И.Кессель изощряется в своем пустословии настолько гнусно против меня, что ему стоило бы ответить, хотя бы на те места, где он оскверняет самого себя, когда высасывает вздор и мрачный вымысел, чтобы придать правдивость тем документам, которые он извлек для своего романа из очерка и статей господ Герасименко и Арбатова.