– Дайте его мне, Дживс. Лично мне здесь видится «Эдвард Фодергилл», – поспешил я высказаться, всматриваясь в обрывок.

– Ты с ума сошёл, – прошипела тётя Далия, лихорадочно вырывая его у меня из рук. – Это «Эверард»! Так, Дживс?

– У меня сложилось именно такое впечатление, мадам.

– Берти, – произнесла тётя Далия голосом, который, я полагаю, обычно называют сдавленным, и глядя на меня так, как, бывало, на лисьей охоте глядела на гончего пса, обратившего внимание на кролика. Берти, ты, проклятие цивилизованного мира, если ты сжёг не ту картину, то…

– Ну конечно же нет! – уверенно заявил я. – У вас обоих что-то с глазами. Впрочем, если вам так будет спокойнее, я быстренько слетаю вниз и взгляну. Развлекайтесь пока, будьте как дома.

Звучало это, как я уже сказал, очень уверенно, и слушая меня, вы бы наверняка подумали: «Бертрам в порядке, он невозмутим». Но я не был невозмутим. Я опасался самого худшего и уже с содроганием представлял себе, какую гневную речь по поводу моих умственных и моральных качеств закатит тётя Далия, когда я вернусь. Ведь в прошлом частенько даже за куда меньшие промахи она налетала на меня как сержант на новобранца, который не знает команд «в ружьё» и «на плечо».

Так что, понятно, я совершенно не был готов испытать ещё один шок, но именно это меня ждало в конце пути. Когда я входил в столовую, кто-то вдруг выскочил оттуда и весьма чувствительно в меня врезался. Мы вывалились в гостиную, сжимая друг друга в объятиях, и лишь когда я включил свет, чтобы не переломать мебель, я смог спокойно рассмотреть своего партнёра по танцам и увидеть его в целости, как выражается Дживс. Передо мной был Фодергилл-старший в шлёпанцах и халате. В правой руке он держал нож, а на полу у его ног лежал какой-то свёрток, который он обронил в момент столкновения. Когда я вежливо поднял свёрток, он развернулся – и увидев, что это, я издал удивлённое восклицание, слившееся с отчаянным стоном хозяина свёртка, который побелел под своими бакенбардами.

– Мистер Вустер! – сказал, вернее, проблеял он. – Слава Богу, вы не Эверард!

Меня это тоже вполне устраивало. Меньше всего мне хотелось бы быть маленьким щуплым художником с бородой.

– Без сомнения, – продолжал он, всё ещё блея, – вы удивлены, что я забираю мою Венеру таким странным образом, тайком, но я готов всё объяснить.

– Ну что ж, я очень рад.

– Вы не художник…

– Я скорее литератор. Я однажды написал статью в «Будуар элегантной дамы» – о том, что носит хорошо одетый мужчина.

– Тем не менее, я думаю, вы сможете понять, что эта картина значит для меня. Это моё дитя. Я пестовал её, я любил её, она была частью моей жизни!

У него, похоже, перехватило дыхание, и он сделал паузу. Я поспешил вставить «Очень рад за вас», чтобы поддержать разговор.

– Потом Эверард женился, и в каком-то помутнении рассудка я отдал её ему в качестве свадебного подарка. Как горько я об этом сожалел! Но дело было сделано. Пути назад уже не было. Я видел, как он дорожит картиной. Его взгляд во время еды был всегда прикован к ней. Я не мог заставить себя попросить её назад, и в то же время не мог жить без неё.

– Да, ситуация… – согласился я. – Трудно разобраться.

– Казалось, выхода нет. И вот случились эти кражи картин по соседству. Вы слышали об этом?

– Да. Тётя Далия рассказывала.

– Из соседних домов украли несколько ценных холстов, и мне пришло в голову, что если бы я ээ… изъял мою Венеру, то Эверард решил бы, что это работа той же шайки и ничего не заподозрил. Я долго боролся с искушением… Простите, что вы сказали?

– Я только сказал «Вот здорово».

– Как? Ну, в общем, я всячески старался побороть искушение, но сегодня вечером поддался ему. Мистер Вустер, ваше лицо…

Я не понял, что он имеет против моего лица, и обиженно выпрямился. Но он продолжал.

– У вас доброе лицо.

– Очень любезно с вашей стороны.

– Я уверен, что вы добрый человек и не предадите меня. Вы ведь не расскажете Эверарду?

– Нет конечно, если вы просите. Так что, держать язык за зубами?

– Вот именно.

– Нет проблем.

– Огромное спасибо! Бесконечно вам благодарен. Ну что ж, уже поздновато, пожалуй, пора и на боковую. Спокойной ночи! – сказал он и прошмыгнул вверх по лестнице как кролик в свою нору. И едва он исчез, как я увидел рядом с собой тётю Далию и Дживса.

– А, это вы… – сказал я.

– Да, это мы, – ответила моя родственница довольно резко. – Что ты здесь делал столько времени?

– Я бы обернулся поживее, но моим передвижениям мешали леопарды.

– Кто?

– Бородатые леопарды. Шекспир. Так, Дживс?

– Абсолютно точно, сэр. Шекспир говорит, что у солдат бороды как у леопардов.

– А ещё у них масса необычных выражений, – заметила тётушка. – И некоторые из них ты сейчас услышишь, если не объяснишь, о чём это ты лопочешь!

– А что, я не сказал? Я болтал с Эдвардом Фодергиллом.

– Берти, ты напился!

– Не напился, моя старая плоть и кровь, а потрясён до глубины души. Я вам, тётушка Далия, расскажу поразительную историю!

И я рассказал свою поразительную историю.

Итак, – заключил я, – мы ещё раз получили урок – никогда не отчаиваться, какими бы мрачными ни казались перспективы. Только что небо было тёмным и надвигались грозовые тучи, а что мы имеем сейчас? Солнышко сияет и Синяя птица счастья снова на своём месте. Мадам Фодергилл хотела, чтобы Венеры не было – и Венеры нет. Вуаля! – взмахнул я рукой, становясь на миг парижанином.

– А что она скажет, когда узнает, что бесценной картины Эверарда тоже не стало, из-за твоей тупости?

– Мм, – я понял, что она имела в виду. – Да, действительно…

– Да она же просто озвереет. Теперь я никогда не получу её роман!

– Боюсь, что вы правы. Этого я не предусмотрел. Беру назад всё, что сказал насчёт солнца и Синей птицы.

Она набрала воздуха в лёгкие – невооружённым глазом было видно, что сейчас начнётся…

– Берти, ты… !

Тут Дживс издал своё мягкое покашливание. Казалось, это овца прочищает горло на отдалённом горном склоне.

– Если вы не возражаете, у меня есть предложение, мадам.

– Да, Дживс? Напомни мне, – сказала моя родственница, обжигая меня взглядом, – чтобы я договорила то, что хотела, позже. Вам слово, Дживс.

– Спасибо, мадам. У меня просто промелькнула мысль, что решение проблемы, с которой мы столкнулись, существует. Если бы мистера Вустера нашли здесь лежащим без чувств рядом с открытым окном и пустыми рамами от картин, то миссис Фодергилл могла бы, я думаю, легко поверить, что он застал злоумышленников на месте преступления, и пытаясь защитить её собственность, пал их жертвой. Полагаю, она была бы благодарна.

Тётушка Далия воспрянула как солнце из глубин мрака, в котором пребывала. Её лицо, и без того красное – следствие занятий охотой в любую погоду в дни юности – ещё больше залилось румянцем.

– Отлично, Дживс! Я поняла. Она так проникнется благодарностью к нему за его смелое поведение, что просто не сможет не пойти нам навстречу с этим романом!

– Так точно, мадам.

– Спасибо, Дживс!

– Не за что, мадам.

– Когда через много лет вы отдадите концы, ваш мозг непременно должен быть заспиртован и сохранён для нации. Потрясающий план, правда, Берти?

Я слушал их беседу, но ничего похожего на тётушкин восторг не испытывал. Я отметил порочность этого плана с самого начала – в той его части, где я должен лежать без чувств. Теперь я обратил их внимание на это обстоятельство.

– Ах это! – сказала тётушка Далия. – Мы всё устроим. Я могла бы стукнуть тебя по голове, например… чем, Дживс?

– Молоток для гонга – очевидное решение, мадам.

– Правильно, молотком для гонга. И дело в шляпе!

– Ну что ж, всем спокойной ночи, – сказал я. – Я иду спать.

Она посмотрела на меня с видом тётки, которая не может поверить собственным ушам.

– Ты хочешь сказать, что выходишь из игры?