"В 70-х годах мы были уверены, что все советские граждане, которым разрешают выезжать за границу, работают либо в КГБ, либо в ГРУ, либо контролируются ими, — рассказывал Эймс, — но Огородник постоянно твердил, что он настоящий дипломат. Шеф резидентуры в Боготе в конце концов сказал ему в лицо, что он лжец. Тогда Огородник заявил: "Ладно, вы правы. Я из КГБ" — и дал нам длинное описание операций КГБ в Боготе. Когда мы проверили, то выяснили, что этот рассказ — сплошной вздор, потому что он в самом деле был дипломатом. Все были не столь поражены, сколь разочарованы, так как существовало убеждение, что стоящей является только информация о КГБ, ГРУ и советских военных". Эта точка зрения быстро изменилась, когда в Информационно-аналитическом директорате прочитали, что передал агент. Советское посольство в Боготе вряд ли можно было назвать горячей дипломатической точкой, но посол постоянно знакомился с потоком телеграмм из Москвы, которые объясняли позиции Кремля по отношению к Латинской Америке и вопросам, обсуждаемым в Организации Объединённых Наций. "материал был взрывным, и впоследствии доступ к ним нашего агента стал ещё больше", — говорил Эймс. Через семь месяцев после вербовки агент объявил, что его отзывают в Москву для работы в управлении общих международных проблем министерства иностранных дел. Это было одним из наиболее важных и хорошо охраняемых подразделений МИД. Каждый советский посол должен был представлять в министерство ежегодный отчёт, анализирующий политическую ситуацию в стране пребывания, с оценкой того, что делает посольство для достижения целей коммунизма. Через Огородника ЦРУ могло бы видеть мир точно таким, каким его видело советское руководство.

Огороднику выдали специальные шифроблокноты с индивидуальным шифром. Только человек, имеющий идентичный блокнот, мог расшифровать сообщение. ЦРУ снабдило его также шпионской фотокамерой Т-100, замаскированной под обычный тюбик губной помады, но способной делать 100 снимков. Огороднику была дана также новая кличка. Всегда существовал риск, что КГБ обнаружит, что "крот" ЦРУ, известный как Кнайт, работал в советском посольстве в Боготе. Если Кнайт будет неожиданно упомянут в потоке телеграмм из Москвы и в Москву, КГБ сможет вычислить, что это некто, недавно уехавший из Колумбии в Москву.

Огороднику дали псевдоним Тригон и, чтобы надёжнее защитить его, добавили Новый префикс. В отличие от "АЕ" префикс "СК" не относился к какой-либо конкретной стране, а лишь означал, что он является агентом отдела СВЕ.

Очень скоро Рику пришлось решать неожиданно возникшую проблему. Его часто вызывали для информирования высокопоставленных чинов Оперативного директората о работе с Огородником, и в этот раз Хэвилэнд Смит ожидал, когда Рик придёт на работу. "Тригон попросил передать ему пилюлю со смертельным ядом, чтобы проглотить ее, если его схватят в Москве", — объявил Смит. Рик был удивлён. Он не знал, что ЦРУ занималось изготовлением 'С" (смертельных) пилюль, но Смит объяснил, что в редких случаях во время второй мировой войны их выдавали офицерам, которых посылали за линию фронта. Смит предложил Рику убедить Тригона, что ему не нужна такая пилюля. Тот попытался было, но Тригон упорно настаивал на своём, поэтому техническое подразделение ЦРУ запрятало пилюлю в зажигалку и отправило ее агенту. Несколько месяцев спустя Тригон дал знать, что ему нужна другая такая пилюля, поскольку он потерял зажигалку. Управление выслало ему ещё одну, запрятанную в дорогой авторучке.

В Москве Тригон стал фотографировать сотни советских дипломатических телеграмм, включая секретные донесения, написанные советским послом в Соединённых Штатах Анатолием Добрыниным, работавшим в Вашингтоне, и Олегом Трояновским, советским представителем при Организации Объединённых Наций в Нью-Йорке. Материал Тригона был таким важным, что ЦРУ ввело отдельную систему его распространения. Дипломатические сообщения, которые Тригон фотографировал, переводились и дословно печатались на страницах с синим окаймлением. Они стали называться "сине полосными докладами" и доставлялись с курьерами в Белый дом, Государственный департамент и Совет национальной безопасности. Было известно, что Генри Киссинджер внимательно изучал их.

То, как Рик работал с Тригоном, произвело на Смита сильное впечатление, и он решил взять его с собой в Нью-Йорк для встречи с другим советским дипломатом. Смит завербовал этого агента и занимался им сам лично. Если русскому, который работал в Секретариате ООН, Рик понравится, Смит передаст этого агента ему. Нью-Йорк был Меккой для вербовщиков. В отделении ЦРУ там работало 60 сотрудников. Они тесно взаимодействовали с местным отделением ФБР, которое располагало двумя сотнями специальных агентов, готовых по вызову вести слежку за русскими. У некоторых из этих сотрудников не было даже в отделении ФБР, находящемся в Манхэттене, своего стола, поскольку все рабочие дни они проводили на улицах. По оценкам ЦРУ и ФБР, из 700 советских граждан, работающих в ООН, советском представительстве и Секретариате ООН, по меньшей мере половина были офицерами КГБ или ГРУ.

Смит и Рик заранее прибыли на конспиративную квартиру ЦРУ в Бронксе, находившуюся вблизи линии метро которую многие советские сотрудники использовали для поездок в штаб-квартиру ООН в Манхэттене и возвращения в советский жилой комплекс в Ривердэйле. Сергей Федоренко, чья кличка в ЦРУ была Пиррик, на встречу опоздал.

— Что-нибудь не так? — спросил озабоченный Смит. — За вами следили?

Федоренко ухмыльнулся. Ершистый русский постоянно бахвалился тем, что не нуждается в инструкциях ЦРУ о том, как вести себя, чтобы не быть схваченным КГБ.

— Разве в Нью-Йорке кто-либо когда-либо поспевает вовремя? — саркастически заметил он.

Федоренко был красивым 30-летним мужчиной, на два года моложе Рика, курил сигареты "Кэмел", говорил прямо, отличался необычайной сообразительностью и бунтарским духом. У него была репутация абсолютно бесстрашного человека, многие сказали бы — безрассудного. Никто не собирался вынуждать его работать с Риком, если он сам этого не захочет. После нескольких бутылок пива у русского сложилось мнение о Рике: тот ему понравился. Волосы Рика закрывали уши, и он носил черные туфли. Судя по этим признакам Рик не являлся типичным Вашингтонским бюрократом. Ему понравился также интерес Рика к нему.

— Я идиот, идеалист, — заявил тогда Федоренко. — Когда я был маленьким, мой дед любил произносить афоризмы примерно такого содержания: "Не бойся своих врагов, потому что единственное, что они смогут сделать, — это убить тебя. Не бойся своих друзей, потому что все, что они смогут, — это предать тебя. Но всегда бойся молчаливого безразличия, поскольку именно оно является почвой, на которой будут совершаться все преступления". Я отказываюсь молчать или быть безразличным к тому, что КГБ делает с моей страной.

В тот вечер Федоренко поделился мыслями, о которых позже Рик услышит и от других советских. Федоренко сказал, что он любит свою страну, но презирает коррумпированную систему компартии и в особенности ненавидит КГБ. Его дед провёл десять лег в лагере в Сибири за то, что воспользовался как туалетной бумагой куском газеты, на котором был напечатан портрет Сталина. Информатор КГБ был следующим в очереди в общественный туалет и получил дополнительные привилегии за то, что достал грязный кусок газеты, чтобы доложить об оскорблении и представить его как улику. "Это — служба, которую я хочу разрушить". В конце встречи Федоренко сказал Рику:

— Я буду работать с тобой. Я доверяю тебе свою жизнь. — И, помолчав несколько секунд, добавил: — И пожалуйста, не дави на меня.

Рик стал ездить раз в два месяца в Нью-Йорк для встреч с агентом, и за следующие два с половиной года они стали близкими друзьями. Часто после долгих деловых разговоров они расслаблялись за бокалом вина, и Федоренко рассказывал, каково ему жилось в Советском Союзе в детстве и юности. У него был талант рассказчика. Сергей родился в годы великой Отечественной войны, когда большинство населения России голодало. Он был незаконным и нежеланным ребёнком. Его мать хотела сделать аборт, но врач отказался прервать беременность, поскольку она была уже на седьмом месяце. Не имевшего имени новорождённого оставили в переполненном, плохо финансируемом приюте для сирот, где он едва не умер с голоду. Но оказалось, что он живучий. Юношей он проявил незаурядные способности в игре в шахматы и в математике. Учитель помог ему поступить в престижный московский авиационный институт, благодаря которому во многом обеспечивался успех советской космической программы. Сергей стал специалистом по управляемым ракетам, которые рассматривались как оружие будущего, и его работа вскоре привлекла внимание одного из наиболее видных советских дипломатов — Николая Федоренко.