Уайэтт имел на себе только поношенные бриджи длиной до колена и так сильно загорел, что, имея от природы темный и густой цвет кожи, легко мог сойти за испанца. Он присмотрелся к длинному ряду амбразур, проделанных в зубчатых желтовато-серых стенах, возвышающихся над чистыми, кое-где со следами мусора, зелеными водами гавани. Почти из всех крепостных бойниц торчали жерла орудий!

К сожалению, галиот был вынужден плыть в такой близости от парапетов, что оказалось невозможным оценить вероятный вес этих пушек, так грозно поблескивающих там, наверху. И точно, как и рассказывал старый грек, была тут и вымощенная булыжником площадка для высадки — на ней, вытащенные из воды, лежали пироги и небольшие лодки. Площадка располагалась на самом краю гавани и находилась под столь плотным прикрытием батарей, что всякая вражеская попытка высадиться на ней неминуемо привела бы к массе разорванных в клочья тел. Множество сарычей парило высоко в воздухе вокруг спаренных кружевных башен большого собора, в котором, как говорили люди, покоились мощи дона Кристобаля Колона[53].

— Видели, какого размера их чертов собор? — пробормотал матрос по имени Джексон, — Ручаюсь, мы в нем здорово поживимся.

Не вызывало ни малейших сомнений то, что до колониальной столицы еще не дошли никакие известия о близости к ней английской эскадры. Маленький галиот вошел в порт в первый послеполуденный час: капитан Ричард Хоукинс, человек кипучей энергии и нередко скандальный, выбрал именно это время, когда подавляющее большинство населения обыкновенно погружается в сиесту — послеполуденный сон.

«Утка», подгоняемая мягким бризом, сделала поворот оверштаг и, пройдя через гавань, удостоверилась, что два стоящих там военных корабля проходят обширный ремонт: один — большой галион примерно тонн на шестьсот и, судя по его виду, построенный французами; другой — галлизабро, небольшое быстроходное судно. Последнее представляло собой новый класс кораблей, спроектированных адмиралом Менендесом специально для того, чтобы защищать испанские королевские флотилии с серебром от нападающих в море пиратов. Если мужественно и умело пользоваться его преимуществами (маневренность, быстрота, хорошая вооруженность) в сражении, галлизабра одна стала бы более чем достаточным соперником «Бонавентуру».

Разведывательное судно неторопливо прокралось сквозь путаницу стоявших на приколе судов, два из которых, судя по издаваемым ими тошнотворным запахам, видимо, только что прибыли с грузом рабов с Гвинейского побережья. По снастям распознавались все виды судов: нефы, барки, фрегаты и каракки, а также торговые суда для плавания по внутренним водам архипелага. Вдоль прибрежной части гавани был разбросан ряд внушительных строений, включая таможню — адуану, королевские склады и дворец, резиденцию губернатора и одновременно главнокомандующего всеми вооруженными силами. Далее располагалось то, в чем Паркер распознал королевское казначейство, где собирались и хранились слитки золота и серебра, дожидаясь, пока флотилия галионов и каракк перевезет сокровища в Кадис. Весь обращенный к морю фасад этого здания, что относилось и к другим королевским строениям, украшала изысканная резьба с гигантским гербом Филиппа.

Сколько несчастных рабов, думал Уайэтт, томилось и умирало под этим палящим солнцем, чтобы создать эту чудную каменную резьбу!

Среди обширных садов, на вершине низенького холма, казавшегося крошечным по сравнению с возвышающимися позади горами, стоял дворец наместника короля, ослепительно сверкающий белизной под этим ярким декабрьским солнцем.

— Этот старый грек говорил правду, — пробурчал Ричард Хоукинс, отгоняя вьющуюся над ним стаю мух. Эти и прочие летающие насекомые осаждали судно, словно вражеские солдаты, идущие на абордаж.

Только совсем небольшое количество негритянских лодок, снабжавших суда провизией, отчалило от берега, чтобы встретить самозваную «Санта-Терезу»; они везли кучи кокосов, лимонов, апельсинов и прочие фрукты и яства, столь любезные матросам судов, прибывших в долгожданную гавань после долгого плавания.

На городских крепостных стенах не было видно признаков жизни, помимо головы единственного полусонного часового, снявшего свой стальной шлем и прислонившего пику к стене, чтобы немного побыть в голубоватой тени. Он лениво обмахивался пальмовым, с бахромой по краям листом.

Галиот покружил по гавани, словно бы в поисках подходящей якорной стоянки, но, когда гавань стала оживать, задул морской ветер и стали удлиняться тени, Хоукинс повел судно ломаным курсом назад к входу в гавань, лавируя между желтыми парусами рыболовецких шлюпок, входящих в порт в компании с двумя неуклюжими каравеллами. Последние, видимо, приплыли сюда из Мексики, потому что подняли флаги Кастилии и Арагона с изображением башен и львов и дали приветственный залп, проходя мимо замка у входа с восточной стороны.

— Исхитрись бросить лот, когда мы пойдем над отмелью, — приказал молодой Хоукинс Уайэтту, и в его голосе послышалась напряженность. — Давай убедимся, что наши суда не сломают себе хребты под испанскими пушками.

Всем на галиоте было немного не по себе. Если бы на протяжении истекшего часа кто-либо потрудился понаблюдать за так называемой «Санта-Терезой», он бы уж точно заподозрил неладное. Измеряя лотами глубину, Уайэтт и Джексон следили за крепостными стенами и вот заметили на них значительно возросшую активность. Засверкала сталь, над водой разнеслось лошадиное ржание труб, прогрохотала пушка.

— Божьи зеницы! — рявкнул Хоукинс. — Эти болваны все же подняли тревогу. Ставить все паруса!

— Прошу прощения, сэр, — вмешался Уайэтт, — просто с той крепости отвечают салютом. В данный момент, если мы сразу поднимем все паруса, это вызовет подозрение.

— Возможно, ты прав, — сердито бросил в ответ Ричард Хоукинс.

Когда изумрудные воды под галиотом посветлели и стали желто-зелеными, Уайэтт извлек свой лот и вздохнул с облегчением: не менее трех добрых морских саженей — достаточная глубина для всех кораблей армады.

Одна из идущих в порт каравелл проходила так близко, что матросы ее экипажа закричали приветствия. Паркер помахал им рукой и не спеша поприветствовал в ответ. — Это «Санта-Анна де Веракрус», только что из Сан-Хуан де Улуа. — Паркер ухмыльнулся. — Как раз успевает на праздник Нового года.

Благодаря своей заурядной внешности и испанскому флагу на мачте галиот «Утка» остался, очевидно, незамеченным и у него не потребовали опознавательных; он прошел мимо входящего в гавань рыболовецкого судна, и оттуда его приветствовали веселыми криками. Отплыв подальше в открытое море, галиот повернул на запад и шел этим курсом до тех пор, пока, уже в сумерках, не завидел вход в небольшую гавань с двумя возвышающимися сторожевыми башнями, охранявшими великолепный и хорошо защищенный от непогоды берег.

Это, объявил Хоукинс, то самое место для высадки на берег без всяческих проволочек шести-семи сотен солдат — конечно, при том лишь условии, что сначала захватываются башни.

Словно бы нисколько не интересуясь этой гаванью, разведывательный галиот прошел мимо, раздувшись под свежим ветром желто-коричневыми парусами. У берегов еще одной гавани, лежащей, возможно, в лье от охраняемого берега, капитан Хоукинс положил руль налево и, когда уже первые звезды стали приобретать тот добела раскаленный блеск, что был свойственен им в небе тропиков, повел свое судно к суше и в тридцати ярдах от берега вошел в бейдвинд и бросил там якорь.

— Вывесь два фонаря со шпринтовштага, один над другим, — распорядился Хоукинс. — А ты, рыжий разбойник, готовь своих людей, чтобы они отвалили по первому же знаку.

— Слушаюсь, сэр.

Уайэтт чувствовал враждебность молодого капитана. Не стоило Хоукинсу так заводиться по поводу его совершенно справедливого замечания; жаль, что он, очевидно, сцепился рогами не с кем-то еще, а именно с Хоукинсом. Будучи сыном сэра Уильяма Хоукинса, он неизменно пользовался большим уважением, чем мог бы на то рассчитывать командир самого что ни на есть маленького суденышка в английской эскадре.