Дрожащим голосом Кэт сообщила из темноты:

— Люди приближаются. Дай Бог, чтобы это была не стража.

Если бы это и впрямь оказалась стража, чего Уайэтт, по правде говоря, не думал, он бы с этим ничего не мог поделать, поэтому поспешил закончить с блиндом и снова слез на палубу. Раздалось хриплое пение баллады, и Генри послышались шаги чьих-то ног, идущих нетвердой походкой вдоль пристани. К бесконечному его облегчению, оказалось, что это Питер и с ним еще четверо, причем двое из них были так сильно пьяны, что раскачивались из стороны в сторону. Все рекруты оказались чахлыми мужичками, коими кишели вонючие трущобы района Холодной Гавани, но с чьей помощью — и с милостью Божьей — «Морской купец» мог бы выбраться к морю.

Неверно расставленные и совершенно неподходящие блоки шумно возражали против подъема старого латаного-перелатаного грота, но наконец фрегат отвалил и под блиндом, фоком и гротом плавно заскользил прочь от пристани.

Плавание вниз по реке неукомплектованного и недооснащенного корабля стало бы просто кошмаром, если бы не два счастливых обстоятельства: во-первых, ветер был легкий и дул почти прямо в корму — и весьма кстати, поскольку под временным парусным вооружением фрегат, чтобы поймать ветер, мог бы с таким же успехом сделать поворот на другой галс, как проплыть по улице Пикадилли, названной так в честь одного сообразительного портного, придумавшего новый оригинальный способ сооружения брыжей. Во-вторых, из мрачных глубин полубака кое-как, на ощупь выбралась парочка сторожей, все еще не очухавшихся от хмеля и очень расстроившихся, когда до их пропитых мозгов дошло, что «Морской купец» уже плывет. Питер веселыми оплеухами и руганью привел их в полезное состояние, что тоже было кстати, поскольку двое портовых шаромыг, которых он притащил с собой, уже завалились спать и, храпя, упрямо отказывались просыпаться, несмотря на пинки и ведра грязной речной воды, выплескиваемые им в лица.

Кэт, устроив своих малышек как можно удобней на узле с постельным бельем и одеждой, вернулась на палубу и спокойно осведомилась, не может ли она чем-то помочь.

— У тебя глаза необычайно острые, — сказал Генри. — Иди-ка на нос с левого борта и, ради Бога, дай знать, когда что-то увидишь. Там темней, чем во внутренностях черного кота, поэтому будь повнимательней.

Теперь уже фрегат заскользил по воде быстрее. Наблюдатель, поставленный на носу с правого борта, сильно подался за борт, напрягая зрение, а Кэт сжимала фокштаг и от всей души молила Бога, чтобы он дал ей вовремя различить препятствие. Один из матросов, что был потрезвей, стоял от нее в нескольких ярдах ближе к грот-мачте, готовый передать сигнал тревоги Питеру и через него — застывшему у румпеля Генри Уайэтту.

Дрожа от волнения и речной промозглой сырости, Кэт дважды примечала на фоне звездного неба чертовски слабый рисунок мачт и рей, проступающий над речным туманом, и выкрикивала предостережения. В одном случае Уайэтт едва успел повернуть румпель, чтобы не поцарапать борт судна, в котором он узнал незаконченный «Центурион», Боже, не он ли, Генри Уайэтт, столько месяцев проплотничал на нем? В другом, желая обойти поздновато замеченный крупный хольк, он врезался в корму пинассы нового быстроходного класса, сохранившей свое старое название. Эти маленькие суда предназначались для сопровождения галионов. Вслед за громким ударом послышался шум падающих мачт, и из тьмы зазвучали залпы проклятий перепуганных матросов:

— Эй вы, чертовы ублюдки! Вы ответите за это перед королевским контролером! Вы же нас чуть не потопили!

Уайэтт в безумной тревоге глянул вверх и увидел, что его грот-рей запутался среди вант, которыми крепилась мачта пинассы. Питер, однако, хмыкнул и мощно рубанул по рее чужака, которая повредила блинд.

— Что за судно? — проревел из темноты злой голос. — Чтоб душа твоя горела в аду, отвечай мне!

— «Буревестник» из Дувра, — прокричал в ответ сообразительный Питер.

— Становитесь на якорь по нашему борту, вы, недотепы. Как рассветет, мы это дело уладим.

Слава Богу, течение оказалось достаточно сильным, поэтому постепенно «Морской купец» развернулся бортом к потоку и выпутал свой грот-рей.

— Стойте, черт вас побери! — заорал кто-то на борту маленького военного судна. — Не надейтесь улизнуть в темноте, не выйдет! Стой! Джон, давай к ним на борт!

Парень покорно прыгнул, но не рассчитал и свалился в темную воду, разделяющую два судна. Он сразу же отчаянно завопил, чтобы ему бросили веревку.

Со скрежетом пройдя вдоль борта пинассы, судно Уйэтта вырвалось и возобновило свое неторопливое плавание вниз по реке. В какой степени пострадал «Морской купец», Уайэтт мог только догадываться. Уверен сейчас он был лишь в том, что это совсем некстати приключившееся столкновение помешает ему остановиться в Маргите, где он надеялся пополнить свою импровизированную оснастку и закупить достаточное количество припасов для плавания вдоль берега.

Ценой многих кабельтовых, пройденных взад и вперед вдоль западного побережья Корнуолла и Девона, Хьюберт Коффин наконец-то нашел в Пензансе то, что ему было нужно и по карману: двухсоттонный галион старой конструкции. Как и предвидела его семья, из Портледжа исчезли столовое серебро, подсвечники и кое-какие серебряные подносы, а несколько акров отборных лесных угодий были сданы в аренду. Вскоре галерея и большой холл лишились той суматохи, что оживляла их в предыдущем году, — но только потому, что почтенного Чарльза Коффина, дальнего родственника, обитающего в Ильфракуме, убедили купить четверть процентной доли в перестроенном военном корабле, с тем чтобы это рискованное предприятие осталось в кругу семьи.

Был конец апреля, когда Розмари Коффин, чей внешний вид безошибочно свидетельствовал о том, что скоро она принесет сэру Роберту внука, попрощалась со своим мужем. С наступлением весны старый баронет стал раздражительным и ворчливым и вовсю проклинал свою физическую немощь, не позволявшую ему пуститься из Байдфорда в плавание вместе со своим сыном, почтенным Чарльзом и многими крепкими арендаторами, йоменами и франклинами.

И потому Розмари ужасно обрадовалась, когда спустя две недели после отплытия галиона «Коффин» небольшое быстроходное судно, одно из тех многих, что служили Дрейку связными и доставляли почту на месте сбора могучей эскадры в Плимуте, привезло ей письмо от мужа и хозяина.

В нем Хьюберт просил, чтоб она приютила у себя миссис Кэт Уайэтт с маленькими детьми и отнеслась к ней с добротой. Она тут же вспомнила, и не без удовольствия, того рыжего, трезвого и рассудительного капитана торгового судна, который там, в Санто-Доминго, так дружен был с Хьюбертом. Вот и прекрасно, решила она, со мной будет еще одна женщина, которая поможет мне управляться с имением и хоть как-то держать под контролем этих резвых младших детей сэра Роберта.

Две женщины впервые встретились в бесподобный майский денек, когда воздух был насыщен нежным ароматом цветущих яблонь и свежескошенного сена. Внешне они разительно отличались друг от друга: Розмари — маленькая, стройная, с иссиня-черными волосами, темными глазами, с крошечными ручками и ножками; и Кэт — все еще в стройной форме, несмотря на две беременности, которые несколько испортили ее великолепно пропорциональную фигуру. Ее серо-голубые глаза сохранялись все такими же прекрасными и сияющими, как прежде, а волосы, не подкрашенные в рыжий цвет по глупой моде того времени, отливали серебристо-золотым блеском, не сравнимым с теми дукатами, которых так мало осталось в Портледже.

Розмари очень понравилась Генриетта, чья неправильно сформированная ступня почти выправилась, но не совсем. Но больше всего обожания она излила на маленького Энтони — возможно, оттого, что и у него были темные волосы и глаза.

— Кажется чудом, — сказала она шутливо, — что твои детки — один такой темный, а другая такая светленькая — могли произойти от одних и тех же родителей. — Сосредоточившись на расчесывании длинных и пышных волос мальчика, она не заметила болезненную гримасу и на мгновение окаменевшие губы Кэт.