— Розарита, — кротко начал Тибурсио, — я, может, и не поверил бы вашим словам, так как утопающий хватается за соломинку, но ваши поступки убили всякую искру надежды в моем сердце. Я истекаю кровью, а вы сочувствуете моим врагам!

— Богу известно, что я не заслужила этого упрека! — возразила молодая девушка, с ужасом смотря на капающую из плеча Тибурсио кровь и приближаясь, чтобы осмотреть рану. Молодой человек отступил назад.

— Поздно, — проговорил он с принужденной улыбкой, — удар нанесен. Прощайте, я слишком долго злоупотреблял вашим гостеприимством, и оно едва не оказалось для меня гибельным. Под вашей кровлей моей жизни угрожала опасность, и здесь же разбились в прах мои самые дорогие мечты!

С этими словами он приблизился к пролому в ограде. Вдалеке темной стеной чернел лес, между стволами деревьев по-прежнему мерцал слабый огонек, замеченный Тибурсио еще вечером из окна своей комнаты.

— Что вы намереваетесь делать, Тибурсио? — спросила девушка, умоляюще складывая руки, причем глаза ее наполнились слезами. — Останьтесь здесь; дом моего отца самое безопасное убежище для вас! — Тибурсио отрицательно покачал головой. Розарита продолжала указывая, рукой на лес: — Там, среди мрака и одиночества, вас ожидает смерть!

— Бог пошлет мне друзей! — возразил молодой человек, устремляя глаза свои на светящуюся в лесу точку. — А гостеприимство окажет мне какой-нибудь путник, и мой сон будет безопаснее возле его костра, чем под вашей кровлей. В пустыне сам Господь охранит меня!

И Тибурсио медленными, но решительными шагами приближался к проломленному в ограде отверстию.

— Ради самого неба, не подвергайте себя новым опасностям! — воскликнула идущая за ним Розарита. — Говорю вам, вас там ждет смерть! — Затем, изменив сразу голос, она проговорила ласково и нежно: — Где же вам будет лучше, чем около меня?

Решимость Тибурсио поколебалась при звуке любимого голоса. Он остановился.

— Хорошо, Розарита, я останусь, но скажите только одно слово, скажите, что вы так же ненавидите моего соперника, как и я!

В душе Розариты происходила тяжелая борьба, ее грудь неровно вздымалась, а глаза с нежным упреком глядели на Тибурсио, однако она молчала.

Для таких молодых людей, как Тибурсио, сердце женщины — закрытая книга. Только в более зрелом возрасте опыт учит мужчин разгадывать тайны женского сердца. Будь ему тридцать лет, Тибурсио исполнил бы просьбу любимой и остался; но ему было двадцать четыре, и это была его первая любовь.

— Итак, прощайте! — воскликнул он, и одним прыжком перескочил через груду обломков и исчез в проломе, прежде чем девушка успела что-либо сказать ему.

Пораженная этой неожиданной развязкой, девушка вскарабкалась на обломки ограды и громко закричала вслед:

— Тибурсио, Тибурсио! Неужели вы нанесете оскорбление хозяину, покинув его дом даже не простившись с ним? Вы накличете беду на нашу семью!

Но голос ее замер в темноте, не получив никакого ответа; она услышала лишь поспешные удаляющиеся шаги Тибурсио, вскоре замеревшие в отдалении. Розарита сошла на землю, в отчаянии опустилась на колени и начала молиться!

— Vivo dios![47] — воскликнула она. — Спаси и сохрани этого безумца, который унес с собой мое сердце, и огради наш дом от проклятия!

В эту минуту она забыла свои честолюбивые мечты, забыла волю отца и данные ему обещания; она помнила только, что тот, кого она любит, потерян для нее навсегда.

С отчаянием поднялась она с земли и, вскочив снова на обломки, закричала отчаянно:

— Тибурсио, Тибурсио! Вернись! Я люблю тебя одного!

Но все было безмолвно кругом; тогда Розарита завернулась в ребозо и тихо заплакала.

Направляясь в свою комнату, она бросила последний взгляд на пролом стены, в котором исчез тот, кто унес с собой все ее счастье. Пролом едва различался в окутывавшей окрестности тьме.

В отдалении, как грозный великан, высился лес, одетый сумраком ночи и тумана, но среди лесной мглы еще ярче светился огонек, сиявший перед Тибурсио подобно путеводной звезде. И в глазах огорченной Розариты свет этот разгорался все сильнее и сильнее, как бы для того, чтобы радушнее принять бесприютного путника.

Когда дон Эстебан удалился в сопровождении Кучильо, оставив Розариту наедине с Тибурсио, он долго хранил молчание, как бы забыв о присутствии своего спутника. Оба снова вошли в гранатовую аллею, по которой незадолго перед тем прогуливались, однако де Аречиза продолжал молчать, хотя не в его правилах было долго сдерживать свое неудовольствие: на сей раз он был поглощен серьезными размышлениями.

Более опытный в сердечных делах, чем Тибурсио, он угадал в конце разговора, что в сердце Розариты тлеет искра, вот-вот готовая разгореться в бурное пламя любви. Интонация голоса молодой девушки, ее жесты, даже молчание красноречиво указывали на зарождающуюся любовь, которую она сама еще не осознавала.

Де Аречиза не придавал никакого значения тому, что Тибурсио известна тайна Вальдорадо, однако сильной любовью к нему дочери дона Августина племянник представлял непреодолимое препятствие к достижению честолюбивых целей испанца. Весь так тонко продуманный план действий мог натолкнуться на неожиданное препятствие: брак сенатора, обещавший такие неисчислимые выгоды благодаря двухмиллионному приданому, половина которого предназначалась на политические цели и на утверждение влияния Трогадуроса в сенате Ариспы, — все оказывалось невыполнимым по милости Тибурсио. Де Аречиза понимал, что другого решения нет: или отказаться от своей мечты, или уничтожить Тибурсио. Он мысленно остановился на втором решении; оставалось только обдумать способы его выполнения, а для этого понадобится помощь Кучильо, поэтому испанец наконец прервал молчание.

— Неуклюжий дурак! — промолвил он достаточно громко для того, чтобы бандит мог услышать его слова.

— Ваша светлость изволит так выражаться обо мне? — спросил тот тоном, в котором звучала наглость и приниженность, вследствие только что испытанного поражения.

— О ком же другом! Женщина сумела бы выполнить то, что вам не удалось. Вы не умеете взять своего врага ни хитростью, ни силой, и не вмешайся я…

— Я не отрицаю, что ваше вмешательство оказалось мне чертовски полезно, — перебил Кучильо, — но должен напомнить, что без вашего вмешательства, когда мы ехали по дороге в Позо, у нас не появился бы такой опасный враг, как Тибурсио, от которого мы не знаем, как теперь отделаться!

— О каком моем вмешательстве вы тут толкуете? — спросил дон Эстебан.

— Вчера вечером, когда я ехал с ним верхом вдвоем, этот молодчик начал наносить мне оскорбления и грозить. Я намеревался без дальних разговоров покончить с ним с помощью карабина, как вдруг явился ваш посланец Бенито, поклонник тигров, которого вы прислали с лошадью и водой. Само собой разумеется, я должен был отказаться от своего намерения. Нет, сеньор Эстебан, добродетели нам с вами не к лицу, от них только лишние хлопоты!

— Говорите только за себя, — прервал испанец, гордость которого возмутилась при таком сопоставлении своей личности с бандитом. — Как же оскорбил ваше достоинство этот молодец, хотя мудрено оскорбить то, чего нет?

— Он нанес мне оскорбление, предположив, что моя лошадь…

Кучильо сразу остановился, сообразив, что чуть не сболтнул лишнего.

— Спотыкается на левую ногу, — презрительно закончил дон Эстебан. — Старая история об убийстве Арельяно!

— Я не убивал его! — воскликнул бандит. — У меня были с ним старые счеты, но я от всего сердца все ему простил.

— Какое великодушие! Однако довольно шуток. Необходимо во что бы то ни стало убрать этого молодца с нашей дороги. Раньше я испытывал к нему какое-то непонятное сострадание и не считал его опасным, но теперь мое мнение изменилось. Если я дал вам тогда пол-унции за его спасение, то теперь готов дать двадцать унций, чтобы его уничтожить!