При этих словах Хосе бросил на своего товарища выразительный взгляд и протянул Тибурсио руку; тот пожал ее здоровой левой рукой. Канадец оторвался от своих гастрономических занятий и осмотрел рану гостя с редкостным умением и осторожностью.

— Черт возьми! — воскликнул он. — Однако вы имели дело с негодяем, у которого твердая рука. Нанеси он рану на несколько дюймов правее, и пришел бы конец вашим земным странствованиям, но теперь вам нечего беспокоиться, до свадьбы заживет, — прибавил он, осторожно отмачивая прилипшие к ране куски одежды. — Мы положим вам компресс из растертых трав. Хосе, набери-ка орегано, разотри его между камней и принеси мне.

Хосе не заставил повторять просьбу, и быстро возвратился с пучком орегано, из которого приготовил нечто вроде пластыря; канадец наложил его на рану Тибурсио и тщательно перевязал ее.

— Вероятно, вы уже чувствуете облегчение? — заметил он. — Орегано — лучшее средство против воспаления ран и, можно надеяться, что у вас не будет даже лихорадки. А теперь, дружище, съешьте-ка кусочек баранины, выпейте стаканчик рефино[51] и вздремните хорошенько, а то вы, видно, изрядно притомились!

— Верно, — согласился Тибурсио. — В продолжение последних сорока восьми часов со мной произошло столько событий, что мне кажется, будто я прожил полжизни. Благодарю за угощение, но мне сейчас хочется только спать. Сон лучше всего восстановит мои силы, в которых я теперь очень нуждаюсь. Прошу вас только об одном: не давайте мне спать слишком долго!

— Хорошо, хорошо! — успокоил его Хосе. — Одно скажу: если вы намереваетесь расквитаться за вашу рану, то вполне можете рассчитывать на мое содействие; ну а пока спите спокойно!

Тибурсио прилег на траве и, повторив еще раз свою просьбу разбудить его до рассвета, погрузился в глубокий сон.

Несколько минут канадец молча рассматривал лицо спящего и затем, обратившись к другу, заметил:

— Если правда, что лицо — зеркало души, то нам не придется сожалеть о том, что мы приютили этого бедолагу!

— Сперва я отнесся к нему с недоверием, — проговорил Хосе, — но рана на руке послужила для него лучшим аттестатом; я уверен, что теперешние обитатели гасиенды — его враги, а потому сам не прочь сделаться его другом!

— Как думаешь, сколько ему лет? — спросил канадец, продолжая с интересом рассматривать лицо Тибурсио.

— Уверен, не более двадцати пяти! — ответил бывший микелет. — Даже двадцати четырех.

— И я того же мнения, — задумчиво проговорил канадец, как бы рассуждая сам с собой, причем лицо его выражало глубокую грусть. — Вот и ему исполнилось бы теперь столько же, будь он жив!

При этих словах из груди Розбуа вырвался глубокий вздох.

— О ком это ты? — быстро спросил младший охотник, на которого слова друга, видимо, произвели впечатление. — Разве ты знаешь кого-нибудь, похожего на него?

— Зачем тревожить прошлое, особенно когда в нем было много тяжелого? Самое лучшее забыть о нем! Оставим грустные воспоминания, у меня напрочь пропадет аппетит, начни я думать о том, что было и что могло быть теперь. Я прожил весь свой век бобылем, да таковым, видно, и умру!

Бывший солдат не старался поддерживать разговора на эту тему, так как воспоминания прошлого были для него также не из радужных, а потому собеседники молча принялись за свою баранину, от которой вскоре остались одни обглоданные кости.

— Если бы я лично был знаком с владельцем гасиенды, то, ей-богу, сделал бы ему комплимент по поводу превосходного вкуса его баранов, — проговорил, облизываясь, Хосе, — особенно они вкусны с приправой из орегано. Если его лошади так же хороши, то было бы просто глупо с моей стороны не обзавестись одной из них!..

— Да разве твоя нехороша? — спросил Розбуа.

— Недурна, а все-таки лучше приобрести на всякий случай другую, особенно имея в виду наши намерения относительно обитателей гасиенды. Похищение одной лошади из этих громадных табунов пройдет совершенно не замечено их владельцем, мне же принесет огромную пользу!

— Что ж, ты прав! — кивнул канадец. — Такое воровство не принесет никому убытка, а потому желаю успеха. А я последую примеру нашего гостя и отдохну немного.

— Все же поостерегись во время моего отсутствия и спи только одним глазом, — заметил Хосе. — В случае же опасности дай мне знать о ней условным воем койота.

С этими словами Хосе отвязал лассо от своего седла и направился в ту сторону, где паслись мустанги. Канадец остался один. Поглядев еще некоторое время на спящего Тибурсио, охотник подбросил в костер охапку хвороста, а затем, улегшись рядом со своим гостем, погрузился в глубокий сон.

Наступила тишина, нарушаемая лишь дуновением легкого ночного ветерка, чуть колебавшего верхушки деревьев, под которыми спали два человека, не подозревавшие, что двадцать лет тому назад они вот так же спали один возле другого, убаюкиваемые тогда плеском океана, как теперь — шелестом леса.

Когда Провидению бывает угодно вмешаться в людские дела и наказать преступление, совершившееся хотя бы много лет тому назад, то каким-то чудесным образом судьба сводит вместе обвинителей, обвиняемых и свидетелей, которые собираются иногда с разных концов земного шара. Для небесного правосудия не существует давности преступления, и двадцать два года, истекшие со дня убийства графини де Медианы, не смягчили его. Какие-то невидимые нити, давно порванные, сплелись в целую сеть под влиянием обстоятельств, и то, что казалось погребенным навеки, всплывало с ужасающей ясностью.

Два человека, которых двадцать лет назад судьба так безжалостно оторвала друг от друга, спали снова вместе под шатром небесного свода. Один из них был Фабиан де Медиана, а другой — матрос из Канады. Достаточно было бы одного слова, чтобы охотник узнал Тибурсио — то бесконечно дорогое ему дитя, которое он спас от смерти и оберегал в продолжение двух лет от многих опасностей, рискуя часто своей собственной жизнью. Смутное воспоминание об этом человеке, заменявшем ему когда-то самую нежную мать, сохранилось и в душе Тибурсио, да кроме того, вдова Арельяно, умирая, напомнила ему этот эпизод из его детства, но, к несчастью, имя его покровителя ускользнуло из памяти молодого человека.

Не забудем, что все здесь описанное происходило как раз в то время, когда дон Эстебан разбудил гасиендеро и сенатора, чтобы объявить им о своем внезапном отъезде. Ночь близилась к концу; многие светила, стоявшие раньше высоко на небе, уже склонились к горизонту, а Хосе все не возвращался. Помня его совет, канадец действительно спал вполглаза, поминутно просыпался и с тревогой оглядывался, но вокруг все безмолвствовало. Тибурсио продолжал спать мертвым сном. Таким сильным натурам, как Розбуа, не свойственно предаваться долго беспокойству и мрачным предчувствиям, а потому и наш охотник не особенно тревожился. Так прошло часа два, как вдруг ржание лошади и треск кустарников разбудили канадца, вслед за этим из чащи показался Хосе, таща на аркане лошадь, которая при виде огня и двух лежавших около него тел громко заржала от испуга.

— Я добыл-таки себе, что хотел! — проговорил бывший микелет тихо, чтобы не разбудить Тибурсио. — Думаю, что это — совершеннейшее из всех четвероногих, которые когда-либо паслись в этой чаще. Однако с ним будет трудненько справиться, хотя все-таки легче, чем поймать.

При этих словах Хосе отер со лба пот каким-то заменявшим платок лоскутком, и силою подтащил к костру великолепного мустанга, которому страх придавал еще более красоты, как это бывает со всеми животными. Только человек в качестве царя природы кажется приниженным под влиянием страха.

Слегка согнув свои тонкие стройные ноги, которые дрожали, как натянутые струны, с вытянутой шеей, с горящими диким огнем глазами и раздувающимися ноздрями, эта лошадь представляла самый совершенный образец мексиканской породы, которая соперничает с арабской. Такому коню позавидовал бы любой султан.