- Нет, это просто невыносимо, - негромко проговорила куда-то в сторону Леокадия. - Приехать сюда и истерики устраивать. Она одна тут самая чуткая и самая нежная. Я прошу вас, прекратите, Владя! Это неудобно! Понятно?

В этот самый момент Квашнин начал потихоньку откашливаться, готовясь что-то скомандовать, и Леокадия замолчала разом, будто ее выключили.

- Не мешай ей реветь, - совершенно неожиданно сказал он. - Если б я не позабыл, как это делается, я, может, и сам бы заревел. Запустили мы старуху.

Леокадия, тотчас поняв, что всякое возражение мужу будет сейчас приятно, смело заспорила:

- Нечего из нас извергов делать. Я прямо скажу: покойная наша бабушка была чудачка и чудачка! Я ее любила и относилась... Может, побольше тех, кто только распускает нервы. Я ее вовсе не обвиняю, потому что она уж очень пожилая. Я, может быть, чудачливее ее буду в ее возрасте. Но нам-то уж не в чем себя обвинять! Нет! Разве мы ее не привезли к себе, не поселили на квартире со всеми удобствами? Но ведь она сама сбежала, значит, ей тут было лучше!..

Владя села с опущенной низко головой, ожесточенно вытирая мокрые щеки платком, который ей подала подруга. Вытерла глаза и высморкалась и тогда обернула к Леокадии малиновое после рева в подушку лицо:

- Да уж если вы желаете знать, она просто вас боялась!

- Опомнитесь! - низким голосом, грубо прикрикнула Леокадия. - Кого она могла бояться?

- Вас обоих. Жить с вами боялась!

- Нет, скажите ей, пусть она замолчит! - возмущенно гудела Леокадия. Я не для того приехала, чтобы выслушивать...

- Пускай говорит... Пускай объяснит, если может! - перебил Квашнин. Это что-то новое.

- Что объяснять? Быть вам в тягость боялась. Боялась вам помешать... Боялась, что вам хочется, чтоб она поскорей уехала, а вы ее только терпите... Да так оно и было, наверное!

- Ложь! - с торжеством объявила Леокадия. - Вот уж это чистая ложь. Мы никогда ни единым словом ей ничего не показывали!

- Да, - сказал Квашнин. - Мы ничего не показывали... А почему она все-таки сбежала? Не простившись?

- Заинтересовались? - Владя слабо усмехнулась распухшими от слез губами. - А чего теперь говорить?

- Значит, ты знаешь?

- Нет, я тоже не знала... Потом она мне немножко рассказывала, да и то она не любила про это говорить... К чему это все теперь?.. Да там всякое было... И сервиз был! Есть у вас такой парадный сервиз по двадцать четыре тарелки больших, глубоких, маленьких и средних, и все на изнанке с синими палочками крестиком и точка посредине? Ну, над которым вы дрожали и всем объясняли, что это за ценная вещь? Ну так вот, бабушка после именин мыла эти тарелки да и упустила одну из рук. Да на кафельный пол! У ней со страху руки затряслись, и она еще две уронила. Как жива осталась, не знаю. Она все потихоньку в буфет спрятала, осколочки подобрала до крошки, по полу ползала на четвереньках, а утром с этими осколками пустилась по московским магазинам, хотела прикупить такие же да незаметно и подсунуть! Вы заметили, что у вас тарелок недостача? Она преступница!

- Глупость какая! Неужели я пересчитываю! - возмутилась Леокадия, слушая с изумлением.

- А в магазинах ей объяснили, что эти, с палочками и точкой, не купишь, и они заграничные, старые и действительно очень ценные. Так она со своими черепками и осталась в ужасе: ей и признаться стыдно, но больше она сокрушалась, что наделала вам такого убытку!

- И из-за этого она сбежала? - недоверчиво спросил Квашнин.

- Из-за всего. Еще какую-то машинку она пережгла, что сама все мелет, выжимает, по банкам разливает и песенки поет, и ей велели выжимать, а она пустила молоть, или наоборот, - и пошел дым, и она решила сама, что такую старуху в доме держать никто не выдержит и никак нельзя ей оставаться от одного стыда. Она собралась и поскорей на вокзал... И черепки эти где-нибудь тут у нее припрятанные лежат.

- Нелепость... Чепуха топорная! - хмурясь заговорил Квашнин, хотел было начать ходить по комнате из угла в угол, но ходить было негде, он потоптался на месте, поворачиваясь то к жене, то к Владе. - Ну, испугалась, сконфузилась... Это все может быть... Да!.. Но уж уехать из-за такой чепухи... Это ты путаешь. Фантазируешь, а? Ты нас решила немножко уколоть, а, Владя? И придумала! Сознавайся! Я не сержусь, я даже тебя понимаю, а?

- Угадали, - сказала Владя. - Уколоть. Приехала сюда вас колоть и уколола.

Под окнами послышались голоса проходивших прямо через двор женщин в черных платочках. Все примолкли и поняли по отрывочным словам, что это люди возвращаются с похорон.

- Роди-ители! - тоскливо протянул Митя. - Ведь по-оздно! Поздно обо всем этом разговаривать. Все поздно. Хватит.

Квашнин нахмурился, помолчал и твердо сказал:

- Это точно.

- Сейчас уже эта Марта вернется, надо ее дождаться, - деловито заметила Леокадия, радуясь, что разговор оборвался.

Минуту все молчали, потом Митя задумчиво заговорил:

- Если бы мы знали тогда, что видим бабушку в последний раз, чего бы мы не сделали!.. В тот день, когда мы торопились разойтись по своим неотложным делам и сидели в последний раз вместе за столом, а она, шлепая туфлями, что-то приносила и уносила со стола, - ах, если б мы только знали, что все это в последний раз, как легко было бы нам отложить все дела и поглядеть на нее внимательно и успокоить. Обо всем расспросить и рассмешить... Ведь вы помните, как она любила смеяться? Она всегда радовалась, когда в доме гости и кто-нибудь веселится. Она мыла посуду на кухне и, открыв оттуда дверь, сама смеялась, даже когда не могла расслышать, отчего там смеются... Или она присаживалась у стола вместе с нами, но только всегда как-то немножко сбоку, и смеялась, всегда кончиками пальцев прикрывая рот. Она стеснялась, что у нее зубов-то нет!..

- Я сама водила ее в поликлинику, и ей сделали там прекрасные зубы. Но она не пожелала носить. Чудачка.

- Да, - грустно сказал Митя, - ей вставили роскошные белые зубищи, и она заплакала и сказала: "Ну что это я как волк буду!"

- Да вы ее разве знали?! - неожиданно сказал Квашнин. - Смеяться! Она плясать любила, вот что!

- Ты, Митя, странно говоришь! - обиженно и неспокойно заговорила Леокадия. - Если бы мы знали!.. Но ведь мы же не знали! Конечно, мы могли бы причинить ей больше разных удобств... Но что делать? После все умные бывают, когда...

- Прощайте, - сказала Владя. - Мне тут ждать нечего, я пойду. - Она разгладила подушку медленно и тщательно, на прощание, и вдруг быстро отвернулась, отошла к окну и прижалась лбом к стеклу.

Митя пододвинулся к ней и неуверенно дотронулся одним пальцем до плеча.

- Ну, не расстраивайся. Все прошло. Все уже кончено.

- Не могу! - почти шепотом, с тоской, прижимаясь лбом к узенькой раме низкого окошка, тяжело дыша, проговорила Владя. - Ведь сколько ночей, длинных зимних ночей она лежала тут одна и думала, сколько мутных рассветов встречала... и все думала, думала!..

На пороге кто-то сильно споткнулся, и, оглядываясь на порог, который его едва не опрокинул, ввалился, рассеянно улыбаясь, все тот же пьяненький.

- Вот уже все вернулись, идут... Все по-хорошему, она, бедняжка, ведь и вставать-то уж не могла, просто дождаться не могла, когда ее очередь придет... Шутила так... И вот избавилась от всех неприятностей и соседку избавила... Замучились с ней... Ну ведь вы рассудите, она сама не молоденькая ухаживать за такой старушкой... Это я про Марту вам объясняю с Варварой Антоновной, как они тут существовали...

Владя сквозь радугу слез смутно видела, как высокая старуха плавной походкой, медленно, мелкими шажками вошла во двор не с улицы, а откуда-то из-за дома. Она прошла в сарайчик и минуты три спустя так же медленно и плавно, как все люди, привыкшие экономить каждое лишнее движение, вышла оттуда, прижимая к груди маленькую охапочку коротко нарезанных дров.

Вдруг Владя оттолкнулась от окна с криком:


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: