– Могу вам сказать только то, что прошедшей ночью Мукунд-Бгим напал на нас с большой шайкой своих сторонников; мы дрались отчаянно, защищая наш пост, пока многие из нас не пали убитые или раненые, а остальные не были взяты в плен. Мне же, несмотря на то что я был изранен, удалось спастись, так как бунтовщики приняли меня за мертвого. Они начали было грабить дворец, но их отозвали для того, чтобы воспрепятствовать попытке жителей охранять город до возвращения раджи, так как они не хотели верить слухам о его смерти.

– А не можешь ли ты сообщить мне что-либо о моей внучке, рани Нуне? – спросил раджа. – Не увели ли ее с собой бунтовщики, или, может быть, она еще здесь, во дворце?

– Не знаю ничего, раджа, – отвечал раненый. – Когда я лежал здесь, ежеминутно ожидая, что меня добьют, то слышал топот шагов по дворцу и женские крики и стоны.

– Так подлые изменники лишили меня моего утешения! – воскликнул раджа. – Пойдем, друг мой; мы должны убедиться в самом худшем, что случилось, – сказал он, обращаясь к Реджинальду. – Вам нечего больше терять времени подле этого человека; если ему судьба жить, то он будет жив; если же нет, то ему останется то утешение, что он умер, защищая мое дело.

Хотя Реджинальд не менее раджи желал узнать, что случилось, но все-таки ему не хотелось покинуть бравого сипая, весьма нуждавшегося в его помощи. Нетерпение раджи не допускало, однако, дальнейшего промедления, и он, сказав несчастному, что вернется как можно скорее, последовал за раджой, стремительно вышедшим из комнаты.

Они отправились на женскую половину дворца и везде по пути видели следы страшной борьбы, происходившей вокруг, хотя в то же время несомненно было, что гвардия раджи осталась верна ему. Двери на женской половине были растворены – эти священные двери, в которые до сих пор не осмеливался войти ни один человек. По полу валялись женские платья и украшения; вазы были разбиты, и даже ковры на стенах сорваны. Раджа ясно видел, что самые мрачные предчувствия его оправдались: казалось несомненным, что бунтовщики увели с собой Нуну. По-видимому, раджа терялся в догадках, что ему предпринять? Сам Реджинальд был глубоко опечален исчезновением молодой девушки, так как он предвидел, что это придаст значительную силу бунтовщикам, потому что, даже в случае их поражения, это даст им возможность вступить в переговоры с раджой на выгодных для них условиях. И он напрасно старался успокоить старика, доказывая ему, что Мукунд-Бгим должен будет из собственных же расчетов хорошо обходиться с его внучкой.

Так как опасно было бы дальше оставаться во дворце, куда во всякое время могли возвратиться бунтовщики, то Реджинальд старался убедить раджу вернуться в дом купца, где он может оставаться до прибытия их друзей, если только нищему удалось добраться до них, и они будут иметь возможность войти в город. Другого пути не представлялось; раджа должен был, отложив попытки восстановить свою власть, вновь переодеться в купеческое платье и выбраться из города. Реджинальд советовал ему поступить таким образом, но раджа не хотел и слышать об этом.

Было уже совершенно темно, и раджа, завернутый в свой плащ, мог выйти на улицу, не опасаясь быть узнанным. Перед выходом своим Реджинальд поспешил к раненому сипаю, которого никак не хотел оставить без помощи, зная, что иначе он погибнет. Сипай несколько оправился и полагал, что с помощью Реджинальда мог бы пройти небольшое пространство.

– Не делайте напрасных усилий, – сказал Реджинальд. – Вы не очень тяжелы, и я понесу вас на плечах.

– Нет, нет, сагиб, – сказал сипай, с первого же раза узнавший Реджинальда, несмотря на его костюм. – Если только мы встретим кого-нибудь из врагов раджи, то меня и вас убьют. Но если вы доведете меня до конюшен и бунтовщики не успели увести всех лошадей, то я как-нибудь взберусь на седло и попытаюсь или выбраться из города, или же доехать до дому моих приятелей, недалеко отсюда, где мне дадут приют.

Реджинальд охотно согласился на это, тем более что если он и раджа найдут для себя лошадей, то могут проскакать чрез ворота; если же придут их друзья, то им можно будет присоединиться к ним и встретить Мукунд-Бгима и его сторонников, которые, наверное, находятся где-нибудь поблизости дворца. И, взяв на плечи раненого, он пошел с ним через дворец к заднему выходу, который вел во двор с конюшнями. Раджа шел с обнаженной саблей, полагая, что где-нибудь должны скрываться грабители; но ни один человек не попался им по пути. По какой-то непонятной причине весь дворец был совершенно пуст. Сипай выразил надежду, что лошади оставлены в конюшне; в противном же случае Реджинальду нечего было надеяться отыскать их где-либо в другом месте. Но скорее всего бунтовщики увели их с собой. В таком случае Реджинальд не знал, что делать ему с раненым сипаем. И без того немалого труда стоило ему тащить его на себе, и он чувствовал, что он не сможет пронести его из дворца до дому его друзей, о которых он говорил. Так что он вынужден будет оставить его в конюшне, где тот должен умереть с голоду, если только не найдется какой-нибудь сострадательный человек, который принесет ему пищу.

По-видимому, сипай угадал его мысли.

– Не беспокойтесь обо мне, сагиб, – прошептал он слабым голосом, чтобы раджа не мог расслышать. – Тот, Которому поклоняетесь вы, сохранит мою жизнь. Расспросите Дгунна Синга, скажите ему, где вы оставили Вузира Синга, и он найдет возможность оказать мне помощь. Вы можете положиться на него, потому что он из тех, которые исповедуют истинного Бога, и если вам потребуется его содействие, то он готов пожертвовать для вас своей жизнью.

Реджинальд, пораженный этими словами, так как он принимал его за простого сипая, обещал исполнить его совет. Но, добравшись до конюшен, они увидели, что четыре или пять лошадей были забыты грабителями в дальнем конце конюшни. Сбруя висела тут же на стене, и раджа с Реджинальдом быстро оседлали трех лучших лошадей.

– По-видимому, вы принимаете большое участие в моем стороннике, – сказал раджа, заметив, что Реджинальд так усердно ухаживает за раненым.

– Я только исполняю свой долг. Он так храбро сражался за ваше высочество и мучительно ранен, – заметил Реджинальд.

– Да будете вы вознаграждены за ваше человеколюбие, – ответил раджа. – А теперь сядем на лошадей и выберемся на улицу. Ворота должны быть давно уже заперты, и если только сторонники мои не вступили в город, то самое верное, что мне остается, – это добраться до них.

Подсобив радже сесть верхом, Реджинальд помог Вузиру Сингу взобраться на лошадь, хотя бедняга с трудом мог держаться в седле, затем сам вскочил на коня, и все выбрались из дворца.

Мрак, царивший над городом, благоприятствовал им, скрывая их от глаз любопытных. Но в то же время несомненно, что ворота должны были быть уже заперты, и в таком случае друзьям их невозможно было бы войти в город. На улицах было пусто и не попадалось навстречу никого, кто так или иначе мог предоставить сведения. Ясно было, что наиболее мирные жители благоразумно удалились по домам.

Реджинальд ехал как можно ближе к Вузиру Сингу и поддерживал его на лошади, так как тот был до того слаб, что, казалось, мог ежеминутно свалиться с седла. Сипай высказывал ему свою признательность.

– Если бы, – присовокупил он, – сагиб хотел послушаться моего совета, то он убедил бы раджу отправиться в дом Дгунна Синга, где он найдет себе верное убежище. У него есть конюшня, где можно поставить лошадей, и комната в верхнем этаже, где его высочество мог бы оставаться, не боясь, что присутствие его будет открыто с наступлением дня. К тому же Дгунн Синг может сообщить ему о том, что случилось, и сообразно этому его высочество будет действовать.