Целый день бродили они по тем местам, где усердно возделываемая почва дает по три, даже по четыре урожая в год; бродили по плантациям сахарного тростника, табака, длинной белой редиски и нольколя, сворачивая в сторону всякий раз, когда вдали сверкала вода; в полдень поднимали на ноги деревенских собак и сонные деревни, причем лама с невозмутимым простодушием отвечал на вопросы, сыпавшиеся градом.

Они ищут Реку — Реку чудодейственного исцеления. Не знает ли кто-нибудь о такой Реке? Бывало, что люди смеялись над ним, но чаще слушали рассказ до конца, приглашали путников присесть в тени, выпить молока, поесть. Женщины повсюду были добры к ним, а маленькие дети, подобно всем детям в мире, то робки, то дерзки. Вечер застал их на отдыхе под главным деревом поселка, где дома были с земляными стенами и земляными крышами. Они беседовали со старшиной, когда скот возвращался с пастбища, а женщины готовили ужин. Они вышли за пределы огородов, опоясывающих голодную Амбалу, и находились теперь среди хлебов, зеленеющих на протяжении многих миль.

Старшина, белобородый и приветливый старик, привык принимать незнакомцев. Он вытащил наружу веревочную постель для ламы, поставил перед ним горячую пищу, набил ему трубку и, когда вечернее моление в деревенском храме окончилось, послал за местным жрецом.

Ким рассказывал старшим из детей о величине и красоте Лахора, о путешествии по железной дороге и о городской жизни, а мужчины беседовали так же медлительно, как скот их жевал жвачку.

— Не могу я этого взять в толк, — сказал наконец старшина жрецу. — А ты как понимаешь его речи?

Лама, закончив свой рассказ, сидел, перебирая четки.

— Он искатель, — ответил жрец, — страна полным-полна такими людьми. Вспомни того, который приходил в прошлом месяце, — факира с черепахой.

— Да, но тот человек — дело другое. Ему сам Кришна явился в видении и обещал ему рай без предварительного сожжения на погребальном костре, если он пойдет в Праяг. Этот человек не ищет ни одного из тех богов, которые известны мне.

— Успокойся, — он стар, пришел издалека, и он полоумный! — ответил гладко выбритый жрец. — Слушай, — он обернулся к ламе, — в трех косах[16] к западу отсюда пролегает большая дорога в Калькутту!

— Но мне нужно в Бенарес... в Бенарес.

— И в Бенарес тоже. Она пересекает все реки по эту сторону Хинда. Теперь вот что я скажу тебе, святой человек: отдохни здесь до завтрашнего дня. Потом ступай по этой дороге — он имел в виду Великий Колесный Путь — и проверяй все реки, которые она пересекает, ибо, как я понимаю, твоя Река одинаково священна на всем своем протяжении, а не в одной какой-нибудь заводи или другом каком-нибудь месте. И тогда, если богам твоим будет угодно, ты наверняка достигнешь своего освобождения.

— Хорошо сказано, — предложение произвело сильное впечатление на ламу. — Мы начнем завтра же, и да снизойдет на тебя благословение за то, что ты указал моим старым ногам такую близкую дорогу. — За этой фразой последовало низкое певучее бормотанье на китайском языке. Даже жрец был потрясен, а старшина испугался, не заклинание ли это, притом враждебное. Но никто, взглянув на простодушное, оживленное лицо ламы, не мог бы долго подозревать его в чем-либо.

— Ты видишь моего челу? — сказал лама, погружая пальцы в табакерку, и со значительным видом взял понюшку. Он считал своим долгом отплатить любезностью за любезность.

— Вижу и слышу, — старшина скосил глаза в ту сторону, где Ким болтал с девочкой в голубом платье, которая подкладывала в огонь трещавший терновник.

— Он тоже ищет. Не Реку, а Быка. Да, Красный Бык на зеленом поле придет в некий день и возвеличит его. Я думаю, что он не совсем от мира сего. Он был послан мне неожиданно, чтобы помочь в этом искании, и зовут его Другом Всего Мира. — Жрец улыбнулся.

— Эй, Друг Всего Мира, поди сюда, — крикнул он в сторону резко пахнущих клубов дыма, — кто ты такой?

— Ученик этого святого, — ответил Ким.

— Он говорит, что ты бут[17].

— Разве буты могут есть? — сказал лама. — Некий астролог из города, название которого я позабыл...

— Это просто-напросто город Амбала, где мы провели прошлую ночь, — шепнул Ким жрецу.

— Да, так значит Амбала? Он составил гороскоп и заявил, что желание моего челы исполнится через два дня. Но как он толковал звезды, Друг Всего Мира?

Ким откашлялся и обвел глазами деревенских старцев.

— Моя звезда предвещает войну, — торжественно ответил он. Кто-то засмеялся над оборванной фигуркой, важно развалившейся на кирпичной площадке под большим деревом. Но там, где туземец, присмирев, приник бы к земле, белая кровь Кима заставила его вскочить на ноги. — Да, войну, — подтвердил он.

— Это верное предсказание, — загремел чей-то густой голос, — на Границе, как мне известно, война никогда не кончается.

Это был старик, который в дни Восстания служил правительству, будучи туземным офицером только что сформированного кавалерийского полка. Правительство отдало ему хороший земельный участок в этой деревне и, хотя требования его сыновей, ныне тоже успевших стать седобородыми офицерами, почти разорили его, он все еще считался важным лицом. Английские чиновники, вплоть до помощников комиссаров, сворачивали с прямой дороги в сторону, чтобы нанести ему визит, и в этих случаях он надевал военную форму прежних дней и стоял прямо, как шомпол.

— Но это будет большая война — война восьми тысяч, — пронзительный голос Кима, удивляя его самого, перелетал через быстро собиравшуюся толпу.

— Красные мундиры или наши полки? — старик говорил серьезно, словно расспрашивал равного себе. Тон его заставил толпу проникнуться уважением к Киму.

— Красные мундиры, — наудачу ответил Ким. — Красные мундиры и пушки.

— Но... но астролог ни слова об этом не говорил, — воскликнул лама, усиленно нюхая табак от волнения.

— А я знаю. Весть дошла до меня, ученика этого святого человека. Начнется война — война восьми тысяч красных мундиров. Их поведут из Пинди и Пешавара. Это наверное.

— Мальчик слыхал базарные толки, — промолвил жрец.

— Но он у меня был все время под боком, — сказал лама. — Как мог он узнать? Я же не знал!

— Из него выйдет хороший фокусник, когда старик помрет, — пробормотал жрец старшине. — Что это за невидаль такая?

— Знак! Дай мне знак! — внезапно загремел старый военный. — Если бы надвигалась война, мои сыновья сообщили бы мне о ней!

— Когда все будет готово, твоим сыновьям скажут об этом, не сомневайся. Но от твоих сыновей до человека, в руках которого эти дела, — неблизкий путь. — Ким увлекся игрой, ибо она напоминала ему о его опыте по передаче писем, когда он, бывало, ради нескольких пайс притворялся, что знает больше, чем знал на самом деле. Но теперь он играл ради более высокой цели — только ради возбуждения игрока и ощущения своей власти. Он вздохнул и продолжал: — Сам дай мне знак, старик. Разве подчиненные могут приказать восьми тысячам красных мундиров выступить в поход... да еще с пушками?

— Нет, — и опять старик сказал это так, словно Ким был ему ровней.

— Ты знаешь того, кто отдает приказы?

— Я видел его.

— И мог бы узнать его?

— Я знал его с тех пор, как он был офицером в топхана[18].

— Высокий человек. Высокий человек с черными волосами, а ходит он так, — Ким прошел несколько шагов связанной, деревянной походкой.

— Да. Но это всякий мог видеть, — толпа слушала разговор, затаив дыхание.

— Это верно, — сказал Ким, — но я больше скажу. Теперь гляди. Сначала большой человек ходит вот так. Потом он думает так. — Ким провел указательным пальцем по лбу, а потом вниз, до угла челюсти. — Потом вот так крутит себе пальцы. Потом сует свою шляпу под левую мышку. — Ким, копируя эти движения, стоял как аист.