— Почему так? — спросил Рейд, указав на плащ.

Она пожала плечами:

— А что, лучше кутаться, как ахеянки?

Слова кефту легко лились с ее языка. Она глядела вдаль.

— Разве все это не прекрасно? — он неловко старался приободрить ее. — Теперь я понимаю, почему Афродита родилась именно из морской пены…

— Что? — она повернулась к нему. — О ком это ты?

— Разве ахейцы… — он запинался. — Не верят… в богиню любви, поднявшуюся из моря у берегов Крита?

Она фыркнула:

— У твоей Афродиты коровье вымя и голый зад, это сука, у которой постоянно течка…

Рейд испуганно оглянулся. Должно быть, мало кто из этих людей свободно владел критским. Никто, казалось, не слышал ее.

— А вот наша Богиня в образе Девы Бритомартис родилась именно так, — сказала Эрисса.

Вероятно, ахейцы сохранили — точнее, сохранят — этот прекрасный миф, но отнесут его к своей примитивной богине плодородия. После падения Крита.

Эрисса стукнула кулаком по перилам.

— Море принадлежит Ей — и нам! — воскликнула она. — Дункан, какое заклятье заставило тебя все забыть?

— Я же говорил, что я простой смертный, и я более растерян, чем ты, — с отчаянием сказал он. — Я все пытаюсь понять, что с нами произошло. Мы перенеслись во времени…

— Тише! — она положила руку ему на плечо. — Не здесь. Потом и в другом месте. Этот Диор вовсе не такой болван, каким хочет казаться. Он постоянно следит, подслушивает, выпытывает. И он враг нам.

Несмотря на то, что в приближении непогожей осени судоходство на морях шло на убыль, им встретились два корабля. Один, шедший по ветру, был торговым судном с Кефта, хотя команда его, казалось, собрана со всего Восточного Средиземноморья. Он шел из Пилоса с грузом шкур, которые нужно было обменять на доброе ливанское дерево. Стволы же капитан собирался доставить в Египет и взять там взамен изделия из стекла, а потом возвратиться в родной порт Наксос на зимовку. Диор пояснил, что такие рейсы снова стали выгодны после того, как фараон Аменхотеп подавил бунт в Сирии. Другой корабль, покрупнее, направлялся в Аварис с грузом слова из Британии. Здесь команда была еще более разношерстная и включала даже выходцев с севера, насколько можно было судить с расстояния нескольких десятков ярдов. Мир этот был менее замкнут по сравнению с более поздними временами.

А потом Рейд нашел и причину этого. Стройная галера прошла на горизонте. Люди Диора грозили ножами в ее сторону и делали оскорбительные жесты.

— Что это за корабль? — спросил Рейд.

— Критское боевое судно, — ответил Диор. — Сторожевик.

— Помогает морякам, потерпевшим крушение, — заметила Эрисса. — И воюет в пиратами и варварами.

— Воюет с теми, кто стремится к свободе! — пылко воскликнул стоявший поблизости молодой ахеец.

— Прекратить разговорчики! — приказал Диор. Юноша поплелся на корму. Эрисса сжала губы и промолчала.

Сразу после наступления темноты ветер стих и корабль недвижно закачался под величественными звездами. Рейд подумал, что звезды ведь тоже не вечны.

— Скажи мне, — обратился он к Эриссе. — Какое созвездие открывает ваш Зодиак?

— Разумеется, Бык, Бык Астериона, когда весной он восстает от смертного сна! — ее резкий голос зазвучал почтительно, она поцеловала свой амулет, сделала знак, отгоняющий зло и крестное знамение — символ Солнца.

Точки равноденствия переместились, подумал он. Я вернулся назад на… две двенадцатых двадцатишеститысячелетнего цикла. Впрочем, вычислю потом. Он задрожал, хотя ночь и не была холодной, заполз под распорку и укрылся овчиной, которую дал ему Диор.

На рассвете мачту сняли и пошли на веслах под мерный напев рулевого: «Рипапай! Рипапай!» Хлюпая и скрипя, корабль двинулся по морю, бледно-голубой цвет которого постепенно переходил в индиго. Олег заявил, что хочет поразмяться, и сел за весло.

Поступок чужака помог морякам преодолеть боязнь. Когда подул ветер (не попутный, как вчера, и Рейд удивлялся, как такая неуклюжая посудина ловит любой ветер), они собрались вокруг русского, который сидел, свесив ноги, на фордеке. Матросы угостили его неразведенным вином и засыпали вопросами.

— Откуда ты, чужеземец?

— Где твоя родина?

— Где ты странствовал?

— Какие корабли строят в твоей земле?

— Твои доспехи в самом деле из железа?

— Железо ведь не годится, оно хрупкое, даже если выплавить его из руды, а это куда как трудно, я слыхал. В чем же секрет?

— Эй, а какие у вас бабы?

— А вино? Или вы пьете пиво, как египтяне?

Весело сверкали зубы на смуглых лицах, играли мышцы, смех и веселые разговоры уносились в голубой простор.

Неужели эти славные, откровенные ребята, мастера на все руки — варвары, как утверждает Эрисса?

Она в задумчивости сидела на скамье у кормы. Рядом был Ульдин. Они молчали. Попав на палубу, гунн первым делом перегнулся через перила, дивясь тошнотой. Ахейцы за его спиной посмеивались. После этого он не проронил ни слова. Морскую болезнь он преодолел, но тяжело переживал свой позор. А может, просто корчился от ужаса у себя за мачтой? Бесконечная вода — это не живая резвая лошадь!

Диор развалился на палубе рядом с Олегом, ковырял в зубах и разговаривал скупо. Рейд с волнением прислушивался к разговору. Он надеялся, что русский, даже изрядно выпив, не допустит промашки. Олег не дурак, но ведь и самому сильному человеку случается расслабиться…

— Коли хотите знать — я из руссов. — Олег осушил чашу и протянул ее за новой порцией. Его светлые волосы выбились из-за головной повязки, глаза сияли счастьем. Он почесался и рыгнул. — Про других не знаю. Расскажу вам о наших землях, они кому здесь знакомы — разберемся.

Все уселись вокруг него. Пригубив из наполненной чаши, Олег начал:

— Сперва о севере. Вам интересно будет послушать. Леса и леса тянутся на много миль. Есть, конечно, и селенья, но можно целую жизнь прожить, а из леса так и не выйти. Так со мной в детстве чуть и не случилось. Отец мой торговал, а когда Новгород взяли поляки, пришлось бежать. Потом город отвоевал Ярослав, а потом он затеял долгую войну с братом, и нашу торговлю с югом пришлось свернуть. Мы ушли в леса, стали охотиться и ловить зверя. Могу сказать — научился я ходить по лесу. У финнов есть такие… лыжи называются, чтобы бегать по снегу. Финны все колдуны. Научили меня вызывать попутный ветер, хоть и не всегда получается… Это понятно, я ведь в Христа верую.

«Христос» по-гречески — «помазанник», и моряки удивились, решив, что рассказчик исповедует какую-то тайную веру.

— Наконец мы вернулись и снова начали торговать. Дела пошли неплохо. В те же времена получил я еще один урок, — Олег хохотнул, отхлебнул вина и погрозил пальцем. — Но тут началась война с Константинополем, и снова торговля прекратилась на несколько лет. Эти годы в провел в Норвегии. Тамошний король русским друг, он служил одно время у Ярослава, женился на его дочери… Много мехов приобрел я в этой стране. А после того, вернувшись в Константинополь, в первый раз убил человека.

— Ты рассказывал о своей земле, — напомнил кто-то.

— А! Да. Рассказывал. Значит, Новгород. Хотите верьте, хотите — нет, а Новгород, хоть и далеко от побережья, а самый что ни на есть морской порт. Идешь на веслах из Финского залива по Неве, пересекаешь Ладожское озеро, потом вверх по Волхову до озера Ильмень. Тут водный путь кончается, до Днепра добираешься по суше, зато потом — прямиком по Днепру, если не считать порогов. Благодаря этому водному пути, скажу я вам, и разбогател Киев. Но я верен Новгороду. Там янтарь и меха дешевле. Так вот, добираешься до Черного моря и вдоль южного побережья до самого Константинополя. Вот это город, ребята, всем городам город!

— Подожди, — тягуче сказал Диор. — Чтобы попасть через него в эти воды, нужно пройти еще два пролива и небольшое море?

— Угадал! На мысе северного пролива и стоит Константинополь!

— Там нет никакого города! — возразило один один из моряков.

— Ты, должно быть, просто не разбираешься! — высокомерно ответил Олег.