Когда миссис Харроуэй ушла, они уселись в кресла, и Гримстер спросил:

— Вы сознаете, мисс Стивенс, что мы хотим от вас добровольной помощи?

— Да, конечно. Что я должна сделать?

— Это я объясню позже. Нам просто нужно с вами кое о чем побеседовать… о профессоре Диллинге, например.

— Зачем? — в ней заговорила проницательность, о которой упоминала миссис Харроуэй.

— Расскажу позже. Все дело не займет много времени. Месяц, не больше. Вы будете жить в загородном доме, ни в чем не нуждаясь.

Она закурила, капризно покосилась на зажигалку, которая сначала дала осечку, и спросила:

— А Гарри правда все мне оставил? Вы не обманываете?

— Все. Впрочем, это не так уж много. Мебель да тряпки, личные вещи и пять тысяч фунтов.

— По-вашему, пять тысяч — это мало?

— Ну, я бы тоже от них не отказался.

Она расхохоталась, совершенно естественно передернула плечами, выставив напоказ, но без кокетства, свои прелести. Наконец удовлетворенно кивнула головой, смех угас и она спросила:

— Так это вы повезете меня в загородный дом?

— Нет, я провожу вас только до Парижа. Там о вас позаботятся. Но я к вам приеду позже.

— Где я буду жить?

— В Париже вам сообщат. Дом находится в Англии.

— К чему эти тайны?

— Так работают некоторые правительственные учреждения, особенно с такими незаурядными людьми, каким был профессор Диллинг.

Она понимающе кивнула и, как он понял, заставила себя сказать то, что от нее хотели услышать.

— Бедный Гарри… подумать только, умер, едва простившись со мной, а я узнала об этом лишь через несколько недель. Что бы я делала без миссис Харроуэй? — Ее лицо стало серьезным, словно она решала, нужно ли теперь, по правилам хорошего тона, выдавить слезу. Неожиданно она улыбнулась и сказала:

— Наверно, спуталась бы с каким-нибудь итальянским Ромео.

«Вероятно», — подумал Гримстер.

— Как мне вас называть? — спросила Лили. — Все время мистером Гримстером?

— Мое имя Джон, — ответил он. — Если хотите, давайте называть друг друга по именам: Джон и Лили.

— Хорошо. Но я лучше буду звать вас Джонни. Да и вправду ли вы… ну, как это называют агентов секретной службы?

Он нарочно засмеялся, чтобы отмести подозрения Лили:

— Боже мой, о чем вы? Я просто работаю в Министерстве обороны. Я служащий. Мы лишь хотим, чтобы вы помогли нам в одном вопросе, связанном с Диллингом. Только никто об этом не должен знать. Если встретите знакомых, скажите, что возвращаетесь в Англию улаживать дела с наследством и будете жить за городом.

Она никому не успеет ничего сказать. С той минуты, когда он посадит ее в машину, чтобы отвезти в аэропорт, она не сможет встретиться ни с кем.

К его удивлению, она ответила:

— Вообще-то, я не верю вам, Джонни. У вас такой вид, будто вы что-то скрываете. У виллы, где я жила с Гарри, однажды целый день проторчал человек, так Гарри окрестил его шпиком и сказал, что платят ему зря.

— Шпиком можно назвать каждого, кто хочет что-то узнать, — ответил Гримстер. — Мир полон ими. Парни, что рыскают в фургонах и выведывают, есть ли у вас лицензия на телевизор. Инспектора, вообразившие, что вы бьете собаку или жену. Таких полчища. — Он улыбнулся и продолжил, подбирая слова, которые она поймет и одобрит: — Я служащий. Работаю от звонка до звонка, пока не случается что-нибудь необычное, вроде происшедшего с вами. Заняться подобным делом время от времени хочется каждому. Несколько недель жить в роскошном особняке с красивой девушкой и задавать ей разные вопросы. Не думайте, что мы заставляем вас сотрудничать с нами даром. Вы унаследуете все, что принадлежит Диллингу. Возможно, мы раскопаем то, о чем не знают стряпчие и что принесет вам деньги, много денег. А если нет, за беспокойство вам все равно заплатят, вы приятно проведете месяц, а потом, если пожелаете, вернетесь к миссис Харроуэй.

— Она добрая и многому меня научила во время наших путешествий. Иногда, например, чтобы добиться своего, нужно нагрубить портье или официанту. С первой минуты вести себя так, будто ресторан или отель принадлежат вам, и ни на миг не расслабляться. Когда есть деньги, это срабатывает. И все же… теперь, с пятью тысячами, я не знаю, возвращаюсь или нет. То есть: «возвращусь или нет». — Лили рассмеялась. — Гарри обругал бы меня за такую грамматику. Когда мы встретились, я не знала, что такое безличное предложение и деепричастный оборот, говорила, к примеру: "Купив платье, мне тут же захотелось его надеть… " Бедный Гарри. Он всегда был терпелив и ласков со мной, хотя сблизиться с ним по-настоящему не так-то просто. — Она положила ногу на ногу, оправила юбку и, поигрывая зажигалкой, с первой за весь разговор ноткой кокетства продолжила: — Наверно, и вы такой же. Терпеливый и ласковый, когда нужно, а что у вас на душе, узнать трудно.

Гримстер улыбнулся, догадываясь, что она понемногу привыкает к нему. Догадывался он и о том, что трудностей Лили ему не создаст, хотя за ее кукольным личиком и роскошным постельным телом явно скрывается сильный характер. Глядя на мягкие соблазнительные изгибы ее ног, на пухлую округлую грудь, Гримстер понимал, что несколько лет назад она могла бы свести его с ума. А сейчас он отрешенно думал только о том, как расколоть ее, завладеть ее разумом и мыслями. Он лишь хотел настроиться на ее волну и записать сигналы, которые она излучает. Терпеливый, ласковый, но скрытный. Все чувства, кроме любви, увяли в нем с гибелью Вальды.

Гримстер вылетел в Лондон, оставив Лили в английском посольстве в Париже. Гримстера немного удивило, что его заставили ехать в Сен-Жан-де-Люс и отвозить девушку в Париж. Можно было встретить ее и в Хай-Грейндж. Может быть, сэру Джону захотелось превратить их знакомство в своеобразную проверку? Он не знал этого и знать не хотел. Дан приказ — выполняй его беспрекословно. Задавать вопросы не твое дело.

В первый же день после возвращения к Гримстеру, прямо к вечернему виски, завалился Гаррисон. Его Гримстер знал со времен колледжа в Веллингтоне. Гаррисон тогда жил в соседней комнате и не умел сварить стакан какао, но всегда носил в карманах рогатки, силки, даже имел запрещенное в общежитии складное духовое ружье, втихаря охотился на белок и кроликов, ставил подпуска на озере и однажды вытащил трехфунтового карпа с порядочно испорченным плесенью боком. Гаррисон и теперь расставлял силки и занимался браконьерством. Он понимал, что рано или поздно попадется, но это ничуть не омрачало радость, которую он испытывал, обманывая и плутуя. Гаррисон был толст, страдал одышкой, но лишь посмеивался над будущим — были бы всегда такие деньги, как теперь, да женщина, с которой можно переспать, да возможность заниматься темными делишками, ходить бесшумно и знать привычки владельца каждого крольчатника. Гаррисон никогда ни на кого постоянно не работал, знал и наших и ваших, легко переходил от одних к другим, угождая лишь собственным сумасбродным привычкам — просвещенный дикарь, который не в ладах с обществом, посадившим его в клетку. Узнав о дружбе Гримстера с Гаррисоном, сэр Джон приказал поддерживать ее: Гаррисон считал, что может вытягивать сведения из Гримстера, а сэр Джон — что Гримстер способен немало выведать у Гаррисона.

Гаррисон налил себе виски.

— Джонни, пару деньков я скучал по тебе.

— Ну и как, тяжело?

— Нет. Ты часто проверяешь, есть ли в доме «жучки»?

— Никогда. То, что говорится здесь, я ни от кого не скрываю.

Гаррисон усмехнулся, удвоил дозу виски в своем стакане и опустил толстый зад в кресло. Потом кивнул, выпил и сказал:

— Поработай немного со мной — получишь кучу денег.

— Мне деньги не нужны.

— Может, появилось желание отомстить?

— Еще одно слово об этом, и я тебя вышвырну.

— Меня не так-то легко вышвырнуть. Когда я взвешивался последний раз, вышло сто четырнадцать кило. А ты меня не обманешь. Месть у тебя из головы не выходит.

— Хорошо сказано! — Гримстер улыбнулся, а про себя подумал, что своей смертью Гаррисон не умрет, он и сам это знает, и наплевать ему на все — до смерти далеко, надо еще успеть заработать кучу денег, истратить их и переспать с кучей женщин.