– Для порядка, наверное, – неопределенно пожал плечами Армандас. – Город большой, для порядка там нужно большое войско.

Эрвин знал, что означают слова “для порядка”, – маги поступали на службу к самым знатным и богатым людям, поэтому академия давала им соответствующее воспитание.

– Будешь замирять бунтовщиков и гоняться за беглыми рабами? – насмешливо спросил он.

– Я буду выполнять работу, которую выполняют многие знатные молодые люди, особенно те, у кого нет денег, – парировал Армандас. – Посмотрим, чем будешь заниматься ты.

– А чем, по-твоему, я буду заниматься?

– Делать любовные привороты и наводить порчу на чужую скотину. И хорошо еще, если не чего-нибудь похуже.

– А может, я откажусь делать любовные привороты и буду снимать порчу со скотины?

– Все равно тебя будут бояться и те, кому ты сделал добро, и те, для кого ты отказался сделать зло. И рано или поздно все они возненавидят тебя.

– До чего же скверное будущее ты мне напророчил, – поежился Эрвин, сознавая в глубине души, что Армандас был прав. Это было обычным уделом всяких колдунов и чародеев, так или иначе связанных с магией. Ах, если бы он закончил учебу и остался членом академии магов…

– Разве я что-то не так сказал? – простодушно удивился тот.

– Все так, – вздохнул Эрвин.

* * *

Следующим вечером они встали на последнюю ночевку перед Дангалором. Пока варилась похлебка, Эрвин решил осмотреть ногу кикиморы, а затем отпустить ее в лес. Накануне он снова лечил ее и весь сегодняшний день чувствовал себя вяло. И наверное, поэтому ему снова лезли в голову невеселые мысли. Или он скучал по академии? Все равно – еще на один сеанс лечения его хватит.

Сегодня кикимора выглядела значительно бодрее. Она сидела на котомке, опершись на тонкие ручки и, казалось, была готова убежать в лес, если бы не стеснявшая ногу повязка. Эрвин перенес ее поближе к костру и стал прощупывать ногу сквозь лубок, следя за подвижной рожицей кикиморы. Кажется, ей не было больно. Армандас от нечего делать наблюдал за ними.

– Наконец-то она от нас смотается, – обрадовался он, увидев, что Эрвин начинает снимать лубок. – Быстро же ты ее вылечил!

– Старался. – Эрвин не удержался от гордой улыбки – действительно, кое-чему за четырнадцать лет он научился.

Кикимора повернула глазастое личико к Армандасу. Лягушачий рот распахнулся, оттуда выскочил длинный красный язык и быстро-быстро замелькал в воздухе, словно флажок на ветру. Армандас высунул язык в ответ, но тут же понял, что никогда не сможет махать им с такой немыслимой частотой, и убрал обратно. Эрвин покатился со смеху.

– Вы, кажется, нашли общий язык, – выдавил он сквозь смех. – Ну наконец-то… Арман, дай ей кусочек мяса напоследок, чтобы ей хоть сегодня ночью не пришлось искать еду.

Армандас, страшно довольный, что никогда больше не увидит эту кикимору, отрезал большой кусок вяленого мяса и подал ей. Тонкая лапка протянулась и забрала мясо, зачавкал лягушачий рот, а затем сытая кикимора тяжело поднялась с котомки Эрвина и скрылась в темноте по направлению к ручью. Было слышно, как она лакает там воду.

Заглянув в котелок и убедившись, что похлебка готова, Эрвин снял ее с огня и поставил котелок на землю. Они стали есть горячую жижу одной ложкой, по очереди передавая ее друг другу.

– Лентяй ты, Эрвин, – сказал Армандас в промежутке, когда его рот не был занят едой. – Давно бы выстругал еще одну, сучков вокруг полно валяется.

– Да все как-то некогда, – ответил тот, передавая ложку товарищу. – То идем, то еще что…

По правде говоря, ему ни разу даже и в голову не пришла мысль сделать еще одну ложку. Его голова была головой мага, мыслившего совершенно иначе, чем практичный сельский труженик. И впрямь, неужели трудно было сделать ложку? Но сейчас это уже не имело значения – завтра днем они приходили в город.

Армандас вернул ему ложку. Они продолжили еду и разговор, совершенно забыв о кикиморе. Последняя ложка осталась за Эрвином, и он, по уговору, положил ее в котелок и пошел к ручью, чтобы помыть там посуду и набрать питьевой воды. Возвращаясь, он увидел, что Армандас, прибиравший еду, вдруг застыл как вкопанный.

Тот услышал его шаги и оглянулся.

– Эрвин, – опасливо спросил он. – Мне не кажется? Посмотри туда…

Палец Армандаса указывал на разостланную у костра котомку Эрвина. На котомке сидела кикимора.

– Нет, – ответил Эрвин. – Если, конечно, нам обоим не кажется.

Сам он не сомневался, что ему не кажется. Тот, кому кажется, не может быть магом.

– Ты еще не ушла? – обратился он к кикиморе, подойдя к ней. – Будет лучше, если ты за ночь уйдешь подальше отсюда – здесь людные места.

– Моя не уйдет, – заявила кикимора.

– То есть как – не уйдет? – не понял Эрвин.

– Моя останется с твоей.

– Что-о-о? – У Эрвина чуть не пропал голос от изумления.

Сзади послышалось сдавленное хихиканье Армандаса.

– Моя останется с твоей, – повторила кикимора, громче и тверже.

– Могла бы и меня спросить, хочу ли я… моя… тьфу… этого… – обалдело произнес он. – У нас как-то принято об этом спрашивать…

Хихиканье сзади перешло в икоту.

– Твоя хочет этого, – уверенно сказала она. – Моя сильная. Моя ловкая. Моя красивая. Твоя без моей пропадет.

Эрвин нащупал сзади землю и сел.

– Арман… – растерянно повернулся он к другу. – Что это?

Тот всхлипывал от смеха, стуча кулаками по земле и изображая если не кикимору, то какого-то другого немытого выходца из леса.

– Ясно что! – простонал он. – Нечего было ей комплименты на уши развешивать!

– Что же мне теперь делать?

– Соблазнил – женись, как говорят у нас в деревне! – выговорил Армандас между приступами неудержимого смеха. – Тебе еще повезло, что это кикимора, могла бы и девчонка оказаться!

– Думаешь, повезло?

Армандас ничего не ответил. Он сложился пополам и судорожно затрясся. Эрвин снова взглянул на кикимору.

– Ну чего тебе не живется в лесу? – сказал он ей. – Смотри, как здесь хорошо. А мы, люди, вон какие – большие, страшные…

– Моя не уйдет, – категорически заявила кикимора.

Эрвин молча уставился на нее, не зная, что еще сказать.

– Моя не уйдет, – снова раздался писклявый голосок.

– Ладно, пусть твоя остается. – Он обреченно вздохнул, смиряясь с неизбежным. – Скажи хоть, как твою зовут…

– Мою зовут – Дикая Охотница На Крыс, Живущая В Дупле Старого Платана На Подветренном Берегу Большого Озера, – с гордостью сообщила кикимора.

– На подветренном? – тупо переспросил Эрвин.

– Да. Подветренный берег – теплый берег.

– Надо же… Только знаешь, у людей принято называться именами покороче. Давай я буду звать тебя Дика.

– Очень коротко, – обиженно пробурчала она.

– Зато ты сможешь вместо “моя” всегда говорить “Дика”. Это будет чаще, и если сложить все вместе, то получится больше.

– Дика поняла. Дика больше не будет жить в дупле старого платана на подветренном берегу большого озера. Дика будет жить за пазухой большого доброго человека.

– Разве я добрый, Дика?.. Я обыкновенный.

– Дика знает, какой ты.

Пронзительная синь незнакомого с облаками неба говорила о засушливом климате. Но здесь, в этом парке, не чувствовалось нехватки влаги. Каскады бассейнов и ручьев, с тщательно продуманной неправильностью протекавшие среди зарослей буйной зелени, создавали влажный и необыкновенно вкусный, полный травяных ароматов воздух. По песчаным дорожкам прогуливались важные птицы с раскидистыми хвостами, переливающимися всеми цветами радуги. Каждое их движение говорило об уверенности в том, что вся эта влажная и зеленая роскошь существует только для них, причем так давно, что они перестали обращать на это внимание.

На низком бортике бассейна сидела молодая женщина. Ее узкая рука с длинными тонкими пальцами и тщательно отполированными, похожими на коготки ногтями беспокойно поглаживала розовый мрамор. Темно-голубое платье в обтяжку, едва прикрывающее верхнюю половину ее тела, расходилось от колен веерообразным воланом, поблескивая и переливаясь при малейшем движении. Декольте открывало сзади ее гибкую спину до пояса – впрочем, большую часть этой соблазнительной спины прикрывали темные струи блестящих и упругих волос.