Я очень медленно приходил в себя. Сначала появилось только ощущение собственной реальности. Я лежал на правом боку, правая рука неловко подвернулась, и голова покоилась на запястье. В пальцах этой руки я ощущал легкое покалывание: голова своей тяжестью частично перекрыла кровообращение. Моя левая рука была откинута в сторону. Я лежал не двигаясь, с закрытыми глазами. Если бы я шевельнулся или открыл глаза, у меня заболела бы голова. Очень скоро она и так заболит, но если удастся потихоньку снова уснуть, головную боль можно отсрочить, а если повезет чуть больше обычного, я смогу проспать все похмелье. Такое случалось в прошлом, хотя и не часто.

Я знал, что похмелья не избежать, что я где-то шлялся и заработал себе головную боль, но где и как это произошло — не помнил. Я вообще помнил немного. Я не знал, где нахожусь, как сюда попал и какой нынче день. И нельзя сказать, чтоб мне до смерти хотелось об этом узнать. Я только знал, что пил. Когда я пью, то напиваюсь, а когда напиваюсь, у меня бывают продолжительные периоды беспамятства, во время которых я совершаю поступки, которых, к счастью или к несчастью, сам потом не помню. К счастью или к несчастью.

Как правило, к несчастью.

Я пил. Я думал, что завязал, но, очевидно, сорвался. Я пил, надрался и отключился — все как обычно. Если я пошевелюсь или открою глаза, начнется похмелье, а этого не хотелось. Если чуточку приоткрыть глаза, можно, по крайней мере, узнать, день на дворе или ночь. Я подумал об этом, и мне показалось, что подобная информация не стоит наказания в виде головной боли. Я решил, что в такой момент думать вообще опасно. Мысли мешают спать. Я лежал с закрытыми глазами и заставлял мозг решительно гнать всякую мысль. Так прибрежный песок гасит одну за другой волны, пока море не успокаивается. Мысль за мыслью, волна за волной, прочь, прочь... Между мной и миром опустилась спасительная темная завеса.

Во второй раз меня разбудила моя правая рука. Покалывание в пальцах полностью прекратилось, и теперь вся рука совершенно онемела, а неподвижные пальцы казались вдвое толще обычного. Я вытащил руку из-под головы и как дурак потряс ею в воздухе. Потом принялся тереть левой рукой правое запястье. Я тер изо всех сил, разминая руку по ходу артерий и вен, пытаясь восстановить кровообращение. Глаза у меня были по-прежнему закрыты. В голове вертелись идиотские мысли о гангрене и ампутации. Я долго тер запястье, и наконец в пальцах снова началось покалывание, и я с некоторым усилием смог сжать и разжать их. Тогда подступила головная боль; ее клыки вонзились мне в голову с двух сторон. Тупая боль расходилась от центра лба, а резкая пульсирующая — колола сзади, в основании черепа. Я продолжал растирать руку и сгибать пальцы, и в конце концов покалывание пошло на убыль, а рука стала ощущаться, как должна ощущаться рука, хотя запястье я себе слегка натер и оно побаливало.

Я лежал на кровати ничем не укрытый. Мне было холодно. Ощупав себя, я обнаружил, что лежу совершенно голый. Я все еще не знал, где нахожусь, — знал только, что в кровати. То же касалось и времени суток: я решил было открыть глаза, поскольку проклятая головная боль не отступала, но так и не смог.

Время шло. Я пошевелил руками и ногами, перекатился на спину. Меня трясло мелкой дрожью, а в недрах желудка зародилась и стала набирать силу волна тошноты. Легкие сдавливало. Я открыл глаза. По потолку шли трещины. Резкий свет свисавшей с потолка электрической лампочки бил в лицо. Я приподнялся. У меня в ногах, над кроватью было окно. Сквозь него просачивался дневной свет. За окном вырастала стена соседнего здания из некогда красного кирпича, от времени ставшего почти бесцветным. День.

Я сел. Все болело. Я был голый и продрог до костей. Сбоку от грязного окна, сквозь которое проникал свет, стоял стул. На стуле была в кучу свалена моя одежда. Я подполз к изножью кровати и потянулся за одеждой, но не достал. Я почему-то не слез с кровати и не подошел к стулу, хотя логика подсказывала сделать именно так. Казалось, что эта кровать для меня остров посреди бурного моря и стоит мне оставить его, как я тут же утону. Я вытянулся на кровати, потянулся обеими руками и постепенно стал стаскивать свою одежду со стула. Один носок я уронил на пол, но все остальное благополучно перекочевало на «остров» кровати через «море» пола.

Моя рубашка и джинсы были влажные и липкие. Я взял рубашку обеими руками и тупо уставился на нее. Она была липкая, в темно-красных пятнах. Неужели я пил вино? Обычно я пил виски, по крайней мере начинал с него. Но стоило мне втянуться, стоило перейти известную границу, отрезавшую путь назад, — а это случалось часто и происходило достаточно быстро, — и можно было пить практически что угодно. А достигнув определенного уровня опьянения, я мог пролить все, что пил, на одежду.

Я дотронулся до одного из пятен. На вино не похоже. Я осмотрел его, понюхал и снова потрогал. Кровь.

Дрался я, что ли?

Вполне возможно. Когда напиваешься, всякое бывает. И такое, о чем трезвым и помыслить нельзя.

Следующий вопрос: сильно ли я покалечился? Однажды я вот так же проснулся и обнаружил, что привязан к кровати: ноги — к одной спинке, руки — к другой. Я находился в больнице и абсолютно не помнил, как туда попал. Более того — и представления не имел, что со мной стряслось. Оказалось, ничего страшного. Просто порезался, шла кровь. Ничего опасного.

Может, кровотечение из носа? Со мной это часто бывает, особенно когда выпью. Алкоголь расширяет мелкие кровеносные сосуды в носу, и они легче лопаются. Я осторожно, обеими руками ощупал свой нос. Нет, вроде никакой крови ни под носом, ни в носу. Откуда же взялась кровь, — снова всплыла в мозгу вялая мысль.

Я стал натягивать рубашку, потом вдруг остановился. В этой ужасной, пропитанной кровью одежде я попросту не могу никуда идти! Как же отсюда выбраться? Ну конечно, нужно кому-нибудь позвонить и попросить привезти чистую одежду. Но как? Я даже не знал, где нахожусь. Более того, я и понятия не имел, что это за город. Конечно, это можно определить по номеру телефона, но как по номеру телефона узнать адрес? Или все-таки можно?

Все это было слишком сложно, а думать ни о чем не хотелось. Я взглянул на свои руки. Они были в крови от одежды. Проспать очень долго я не мог — иначе кровь на одежде уже бы засохла. Интересно все же, откуда эта кровь? Из носа столько не нальет. Может, меня пырнули ножом?

Я очень осторожно осмотрел себя. Не, я не ранен. Откуда же кровь на одежде? Может, это не моя кровь? Но чья же?

Я решил ни о чем не думать, лег на правый бок, вытянулся и закрыл глаза. Я гнал от себя мысли, как отлив гонит волны от берега. Скоро наступят темнота и тишина.

Но ничего не вышло. Скоро глаза открылись сами собой. Я проснулся — окончательно и бесповоротно. Все тело болело — руки, ноги, спина, голова, живот... Сильнее, чем прежде, подступила тошнота, и мне стоило больших усилий подавить ее.

Здесь оставаться нельзя. Нужно уходить. Нужно узнать, куда меня занесло. Нужна чистая одежда и тот, кто мне ее принесет. Нужно одеться и пойти домой. Кровь из носу.

Я сел на кровати и огляделся. Я находился в маленькой комнате с закрытой дверью. Здесь было одно окно, единственный деревянный стул, а еще — обшарпанный комод, на крышке которого не было ничего, кроме следов от затушенных сигарет.

Я спустил ноги на пол и ступнями ощутил что-то липкое.

Влажное и липкое.

Я закрыл глаза. Меня зазнобило. И дело было не в холоде и не в том, что я был голый. Я сидел с закрытыми глазами, по-дурацки обхватив себя руками. Не смотреть. Не знать. Заснуть и проспать вечность, а потом проснуться далеко-далеко, за сотни миль и лет отсюда.

В голове мелькнуло: а может, это сон?

Я снова открыл глаза. Взял себя за ступню и осмотрел ее, уже зная, что увижу. Кровь. Я попытался задержать дыхание, но почему-то не смог, и когда посмотрел на пол, то неожиданно валом нахлынула тошнота. Я ничего не мог поделать: взглянул, увидел, заблевал. Меня тошнило безостановочно — еще долго после того, как в моем желудке уже ничего не осталось.