Кстати, уничтоженное полтора года назад семейство Алькамо было союзником не только Джела, но и Кремоны, это им принадлежала муниципальная структура Палермо, в том числе приюты, в том числе тот, где жил я. Вот откуда у меня были тогда всякие дикие идеи, что все сволочи и что со мной могут сделать что угодно. И кто угодно. Проф, конечно, вел себя со мной не самым разумным образом, когда не говорил мне правды о том, чем я занимаюсь, но тех грехов, которые я ему охотно приписывал, не совершал. А относиться к собакам и кошкам так, как я, он, конечно, не мог. И не может. Он же с ними не разговаривает.

— Планируй, стратег, — немного насмешливо приказал Алекс.

— Угу, — согласился я, — значит, так, Гвидо, ты уже скачал себе «Историю Земли и колоний…»?

Гвидо кивнул.

— Значит, ты ищешь в истории Земли похожие на Кремону государства.

— Э-э, а как?

— Если бы я знал как, уже бы все нашел. Думай. Читай. Должны быть какие-то приметы. Ну, например, рост населения. У этих должен быть меньше, чем у соседей. А то и убыль.

— Угу, — заметил Алекс, — а они, например, запретят предохраняться…

— Это как? — спросил Лео.

— Найдут способ, не волнуйся.

Виктор покраснел как вареный омар, но промолчал — невиннейшее существо, до сих пор считает, что детей находят в капусте.

— Тогда смертность выше, — сказал я, — запретить людям умирать невозможно. И ещё, сайт-то создавали лет триста назад из баз данных, которым тоже не больше пятисот лет, тогда уже такие людоедские идеи были непопулярны. Авторы сайта должны были их осуждать. Надо посмотреть в нашем досье на коммунистов, которое мы собирали летом, часто встречающиеся оценочные эпитеты, ну там «жестокий», «человеконенавистнический», и поискать, к кому они ещё относятся.

— Понятно, — задумчиво проговорил Гвидо.

— Так, и ещё надо разобрать скачанные Алексом Досье и понять, какие сведения о своих гражданах их СБ собирает, что они считают опасным, и если действительно у них половина народу стучит на другую половину, это должно быть как-то отражено. Лео, займешься?

— Могу, а зачем?

— Я так чувствую, не могу пока сформулировать может, я и не прав.

— Хорошо, я начну этим заниматься, и если ты не прав, я это пойму.

— А я? — спросил Алекс.

— Нет у тебя терпения, — ответил я, — куда ж без тебя. Я скачал кучу их информационных лент с их же комментариями. Надо построить образ мира такой каким его видит кремонец. Сравнить с реальностью насколько мы можем считать то, что знаем сами, реальностью.

— Э-э?

— Честных журналистов почти не бывает. Это так не только у Кремоны, наши тоже, знаешь ли…

— Угу. Отслеживать сразу все новостные ленты.

— Ну не все, но кремонские, а к ним — наши, Джела, Вальгуарнеро и Больцано, благо последние две стараются держаться в стороне. Поэтому врать целенаправленно им особого резона нет.

— Ясно, а ты?

— Я займусь их верхушкой. Кто и как у них на самом деле дергает за ниточки. Не по названию. И литературой, кино, поп-музыкой: главный способ психологического давления. Какие там культивируются добродетели и что вообще считается хорошим или плохим? Ну что сдаться в плен — это предательство, мы уже знаем. Но для того чтобы в это все поверили, мало написать об этом в уставе.

— А я? — разочарованно потянул Виктор.

Все воззрились на него с подозрением. Лео открыл рот, наверное собирался сказать что-нибудь нелестное, но потом передумал.

— А тебе это интересно? — серьёзно спросил я.

— Ну да!

— А взламывать ты умеешь? Виктор помотал головой и покраснел.

— Его, — заметил Алекс, — будешь учить ты. Не то чтобы я обещал этого не делать, но в общем…

— Понятно, — согласился я, потом опять посмотрел Виктора: — Так у вас в школе изучают историю?

— Ага, но только Новой Сицилии.

— Да уж, не слишком интересно. Что, победные фанфары, терраформирование, колонизация Этны и Адриатики, а они потом, неблагодарные, откололись.

— Ну да.

— Тяжёлый случай, это действительно бесполезно. А полезно нам узнать, какой у Кремоны уровень жизни, производительность труда и что они производят, импортируют и экспортируют?

— Ага! — просиял Виктор.

Вид у него все равно неуверенный. Как у Гвидо… Был… Ничего, на клавиши все нажимать умеют, а остальное — в процессе…

Выглянувший из-за туч Феб был встречен громкими криками «ура» и предложением поплавать. А как же, больше же ни у кого бассейна нет. Я буду просто свинья, если не организую ребятам возможность поплескаться. Вода в бассейне двадцать шесть градусов, а воздух пятнадцать, поэтому вылезать не хочется. Вылезли мы, когда Виктор уже почти утоп. А желающих превращаться в виновников его гибели не нашлось.

Потом я ещё немного проконсультировал Гвидо относительно того, что от него требуется.

После хорошей тренировки все, кроме бедного одинокого сицилийца, отправились на свидания. Мне пришлось объяснить Виктору, что ему одному или даже в компании других ребят, без взрослых, появляться в центре небезопасно. Драка один на один считается честной, за него никто не имеет права заступаться а защитить себя сам он не может. Так что он отправился лазать по Интернету, собирать кремонскую статистику.

В понедельник притихшая было (ко всеобщему облегчению) синьора Будрио сменила тактику и предложила Виктору пойти вечером в театр, в цирк, к черту к дьяволу, лишь бы не на тренировку. Он твёрдо отказался. Она начала было скандалить, но проф её как-то очень легко остановил. Она как будто поняла что-то важное, и я даже представил себе, что она «поняла»: хитрый сыночек старается понравиться богатому дядюшке. Вряд ли у Виктора такие меркантильные соображения, хитростью он не отличается. Можно, конечно, быть хитрым настолько, чтобы с таким простодушием сначала пытаться меня подставить, потом защитить и, скрипя зубами от боли, ходить на тренировки. Но я играл с ним в шахматы: не может этого быть. То есть понравиться профу он хочет, и очень сильно, но не из-за наследства.

Ночью я изучал самые плохие книги, которые только мог себе вообразить, и составлял список «кремонских добродетелей и пороков». Жуть. Как можно это читать? Только подростковая приключенческая литература мало отличалась от той, к которой я привык. Ну разве что ещё прокремонский антураж и периодически вставляемые лозунги. Мне показалось, что авторы сначала писали свои книги, а потом вставляли туда пропаганду, кое-где были даже заметны белые нитки швов. Но их дети этого не заметят, они же живут среди непрекращающихся патриотических воплей! Были среди этих книг и такие, в которых настойчиво утверждалось, что в плен могут сдаваться только последние мерзавцы, а носить одежду, сделанную в другой корпорации, или слушать тамошние песенки — только предатели. Нельзя поддаваться тлетворному влиянию чужих и оттягиваться под «Поцелуй меня в попочку». Ну мне эта, с позволения сказать, музыка тоже не нравится, но я не вижу в ней решительно ничего опасного. Тот, кто способен это слушать, настолько глуп, что ему уже ничто не может повредить. Но глупость — это не криминал.

Кстати, вся та куча замечательных открытых сайтов с историей, мировой классической литературой, живописью и музыкой, доступная всем на Этне, кто умеет на кнопки нажимать, закрыта для кремонцев. Слушать Моцарта и Бетховена — это преступление. Читать Шекспира — тоже.

Вечером во вторник мы с Ларисой опять гуляли в парке. Я чувствовал, что её что-то угнетает, но она почему-то не решается мне сказать.

— А вот сейчас я обижусь! — потеряв терпение, заявил я грозным голосом. — Что случилось?

Лариса посмотрела на меня испытующе. Я притянул её поближе к себе.

— Ну… У нас в классе появился один новенький парень…

— Такой здоровый, как медведь.

— Ты откуда знаешь?!

— В воскресенье Алекс сверкал фингалом.

— Угу, он пытался отбить Джессику. Ко мне он тоже пристаёт. Я его послала подальше, но он не понял.