– И-го-го, – сказал Мигуля первое, что взбрело ему в голову при взгляде на этот хвост. – Музыку я не заказывал, – добавил он, заметив в левой руке у незнакомца твердый пластиковый чехол, формой напоминавший гитару, – но все равно заходи. Или ты, мил человек, дверью ошибся?

– Нет, – с непривычным, одновременно твердым и тягучим акцентом заявил незнакомец. – Не ошибся. Если ты – Мигуля.

– Ну, я Мигуля, – ответил хозяин. – И что с того?

– Я приезжий, – сообщил незнакомец то, что и без этого сообщения было очевидно. – Хочу выпить. Не люблю пить один. Не люблю ресторан. Мне сказали, тут живет Мигуля, с ним можно выпить.

Он вынул из-за пазухи правую руку, в которой, к великой радости хозяина, оказалась литровая бутылка шведской водки. Это сладостное видение моментально вышибло из затуманенной алкоголем головы даже те слабенькие подозрения, которые поначалу там были.

– "Абсолют", – сказал незнакомец, у которого, похоже, была привычка объяснять то, что любой зрячий мог без труда увидеть своими глазами. – Можно мне войти?

– Милый ты мой! – растроганно пропел Мигуля, делая шаг навстречу незнакомцу и совершая энергичные приглашающие жесты обеими руками. – Ты еще спрашиваешь! Как говорится, заходи, гостем будешь. А если с бутылкой, так и за хозяина прокатишь...

Судя по вежливой улыбке, которой незнакомец встретил эту тираду, понял он ее едва ли на половину. Однако главное было понятно: хозяин не имел ничего против его визита. Уяснив это, гость ступил из прихожей в комнату, аккуратно прислонил к стене у двери свою гитару и остановился в нерешительности, не зная, куда двинуться дальше.

– Сюда, сюда давай! – указывая на дверь кухни, поторопил его Мигуля. – По-нашему, по-простому, без столового, значит, серебра... Заходи, друг любезный, дернем за знакомство! Так ты, значит, у нас проездом? Музыкант?

– Да, – вслед за хозяином проходя в кухню, ответил гость, – немножко. Рок-группа, да? Давать здесь концерт и уезжать. Ехать дальше, Екатеринбург. Рок-фестиваль, да? Много музыка, много девушки, много водка, немножко марихуана, понятно, да?

– Понятно, понятно, – почти силой усаживая гостя на шаткий табурет и шаря по всем углам в поисках еще одного чистого стакана, сказал Мигуля. – Говор у тебя смешной. Откуда ж ты такой нарисовался?

– Прибалтика, – сказал гость. – Латвия, да? Рига. Меня звать Юрис.

– Юрик, значит, по-нашему, – сообразил Мигуля. – А я – Аристарх.

– Очень приятно, – со своим твердым акцентом, который так смешил Мигулю, торжественно провозгласил гость, поднимая стакан.

– За знакомство! – подхватил Мигуля и полез чокаться.

Через четверть часа совершенно окосевший хозяин уже жаловался Юрису на то, как подло его подставил этот урод Шлык. Гость в ответ пьяно, но с явным сочувствием кивал и время от времени от полноты чувств начинал ругаться по-латышски. А спустя еще двадцать минут гость уже выходил из подъезда, по-прежнему держа в левой руке пластиковый гитарный чехол с вытисненной золотом надписью "Gibson". Как ни странно, он выглядел совершенно трезвым – по крайней мере, внешне.

Мигуля его не провожал. Он вообще никогда не провожал своих гостей дальше прихожей, а сегодня не смог бы изменить этому правилу, даже если бы очень захотел.

Начальник уголовного розыска майор Стрешнев был полным тезкой легендарного комдива Чапаева и потому, наверное, носил большие, лихо закрученные унтер-офицерские усы, придававшие его широкой, бурой от загара физиономии несколько опереточный вид. Василий Иванович Стрешнев был далеко не дурак и прекрасно понимал, что успешное расследование дела об исчезновении золотого энклапиона, который у этих лопухов археологов не украл бы только ленивый, сильно повысит его рейтинг в глазах начальства и, учитывая широкую огласку, которую получило дело, принесет ему столь же широкую, можно сказать всероссийскую, известность. В перспективе это сулило, как минимум, по еще одной звезде на каждый погон. А по максимуму... Ну, тут уж можно было дать волю фантазии. Вот, скажем, посмотрит какой-нибудь генерал с Петровки, 38, телевизионный репортаж с места событий, прочтет пару хвалебных статей в газетах и скажет своим заместителям: "А что же это у нас такой ценный кадр в провинции пропадает, ерундой занимается, когда тут, в столице, некому с преступностью бороться? Как же это вы допустили, товарищи офицеры? А подать-ка его сюда!"

Но это, конечно, только в том случае, если этот, как его... энклапион найдется, и притом быстро. А если нет? А если похититель, чтобы замести следы, просто-напросто переплавит драгоценную вещицу и толкнет ее по цене золотого лома? И все, концы в воду... Или, к примеру, похититель этот – не свой, псковский, ворюга, а какой-нибудь ловкач гастролер – сделал дело и рванул восвояси. Может, он сейчас уже за тысячу километров, ищи свищи... Что тогда? Тогда ничего хорошего не жди. Благодари бога, если в кресле своем усидишь и звездочки, которые у тебя сегодня есть, при тебе останутся. Ведь тут что самое-то поганое? По горячим следам раскрыть преступление не удалось, а значит, каждый новый день уменьшает и без того не слишком большие шансы на благополучный исход. А пресса – вот она, тут как тут, под дверью караулит, прохода не дает: какие новости в деле об энклапионе? Облажаешься – они, щелкоперы, живьем тебя похоронят и еще на могилке спляшут.

Поэтому, когда на мрачнеющем с каждой минутой горизонте майора Стрешнева возник офицер ФСБ Федор Молчанов и вежливо попросил разрешения принять участие в расследовании, Василий Иванович колебался недолго. Он только постарался максимально соблюсти свою выгоду, вкрадчиво осведомившись, в какой, собственно, форме столичный гость представляет себе это участие.

– Официально дело останется у вас, – мигом сообразив, куда клонит майор, ответил Глеб. – Я буду искать цацку, а вы – рассказывать байки прокуратуре и общаться с прессой. Ну, и еще следить, чтобы ваши люди не путались у меня под ногами, и, может быть, время от времени снабжать меня кое-какой информацией.

– А если не найдешь?

– А если не найду, оформим передачу дела нашему департаменту. Разумеется, задним числом. Сегодняшним, например.

Майор Стрешнев с неопределенной ухмылкой, свидетельствовавшей о лихорадочной работе мысли, покрутил ус.

– У тебя есть такие полномочия? – спросил он наконец.

– Разумеется, – не моргнув глазом, солгал Глеб.

Собственно, на этом торжественную часть можно было считать оконченной. Майор, конечно, имел полное право потребовать, чтобы Молчанов ему свои полномочия предъявил, но делать этого не стал по одной простой причине: боялся спугнуть удачу. Эфэсбэшники – народ крученый, темный; официальные полномочия у них огромные, а неофициальные так и вовсе чуть ли не безграничные. И если такой вот московский типчик в черных очках просто так, за здорово живешь, предлагает бескорыстную помощь в деле, которое ты уже и не чаешь раскрутить, обижать его излишней подозрительностью не следует. А то ведь плюнет, встанет со стула для посетителей и уйдет, а ты, умник, останешься у разбитого корыта со своей бдительностью...

Глеб Сиверов читал мысли майора Стрешнева с такой легкостью, словно те одна за другой проплывали по его лбу бегущей строкой. Собственно, мысли эти он внушил майору сам, сделав предложение, от которого тот не мог отказаться. Теперь можно было переходить непосредственно к делу, чем они и занялись.

С ходом расследования Василий Иванович ознакомил Глеба на словах, предварив свою краткую лекцию ворчливым предупреждением: "Хвастаться-то, прямо скажем, нечем". Все попытки раскрыть преступление по горячим следам ничего не дали, хотя работа была проделана немалая. Все жители города и близлежащих деревень, имевшие в прошлом судимости за кражи и грабежи, были с пристрастием допрошены. Та же участь постигла всех до единого известных милиции скупщиков краденого, а также содержателей притонов и подпольных публичных домов. Стукачи вкалывали как проклятые – и все без толку. Все коллекционеры, вплоть до филателистов и собирателей этикеток со спичечных коробков, а также все лица, имеющие хоть какое-то, пусть самое отдаленное, отношение к торговле антиквариатом, были поставлены в известность о случившемся и предупреждены о том, что малейшая попытка с их стороны взять энклапион в руки, не поставив в известность родную милицию, кончится весьма печально; по словам майора, все они выразили полную готовность сотрудничать в этом деле с органами и обещали сразу же звонить, как только им хоть что-нибудь станет известно. До сих пор, однако, никто не позвонил, если не считать звонков явных сумасшедших, которые то признавались в похищении энклапиона, то валили это похищение на соседа-алкоголика, то информировали милицию о том, что в течение нескольких ночей подряд наблюдали над школой, где расквартированы археологи, странные, упорядоченно перемещавшиеся огни – по всей видимости, бортовые огни НЛО. Даже время совершения кражи удалось установить лишь с точностью до двух суток – если при такой погрешности вообще уместно говорить о точности. Майор Стрешнев не сказал прямо, что следствие зашло в глухой тупик, но это было ясно без слов.