– Шантаж?

– В квартире Мигули я обнаружил долговую расписку на двести тысяч рублей, выданную им за двое суток до совершения кражи некоему Анатолию Шлыкову, по прозвищу, сами понимаете, Шлык. Полагаю, этот Шлык был как минимум посредником – нашел специалиста и послал его на дело, а когда оно было сделано, просто вернул расписку. Знать бы, как он ее заполучил...

– Полагаю, это несущественно, – заметил генерал.

– Да я и сам так думаю. Так вот, Мигуля был убит у себя дома – убит зверски, с особой жестокостью. Его вспороли, как хозяйка вспарывает рыбу, от правого бедра до левой ключицы – наискосок, примерно вот так. – Глеб резко провел ногтем большого пальца по собственному торсу, показав, где проходил разрез.

– На себе не показывай, – проворчал Потапчук. – Вот это удар! А почему ты говоришь: от бедра до ключицы? Логичнее было бы предположить, что ударили сверху вниз – от ключицы до бедра. И даже тогда остается только поражаться силе удара. Да и остроте лезвия, кстати. Попробуй-ка распороть таким манером обычную хлопчатобумажную майку, не говоря уж о костях и всем прочем!

– В том-то и дело, – живо возразил Глеб, – что били именно снизу вверх. Это отлично видно по характеру раны, да и эксперты подтвердили. Мы с ними сошлись во мнении, что удар нанесли каким-то очень острым, довольно тяжелым и длинным клинком, наподобие большого охотничьего ножа, тесака или мачете.

– Это был меч, – саркастически предположил Федор Филиппович. – Ограбленный храмовник вернулся с того света, чтобы отомстить.

Сиверов хмыкнул.

– Между прочим, – сообщил он, – такая версия появилась в Пскове сразу же и гуляет там, наверное, до сих пор. Удержать все обстоятельства дела в секрете не удалось, так что... Да и как их удержишь, – перебив себя, воскликнул он, – когда кредитора Мигули, Шлыкова, нашли на берегу реки люди, пришедшие туда позагорать и искупаться! Нашли в том же виде, что и Мигулю, – разрубленного, как свиная туша, одним ударом. Вместе с ним обнаружены тела двух его приятелей, с которыми он перед смертью выпивал на свежем воздухе. И вот что любопытно: эти двое были просто, без затей, застрелены из девятимиллиметрового пистолета. Поневоле напрашивается вывод, что холодное оружие, будь то меч, мясницкий тесак или казачья "селедка", предназначалось исключительно для тех, кто имел прямое отношение к исчезновению энклапиона. Вот вам и призрак крестоносца. Правда, привидение с девятимиллиметровым шпалером – это что-то новенькое...

– Не отвлекайся, – буркнул Потапчук.

– Я постараюсь. Так вот, в кармане у мертвого Шлыкова было обнаружено что-то около семисот долларов США, что, во-первых, исключало версию об убийстве с целью ограбления, а во-вторых, навело меня, да и не меня одного, на мысль, что эти деньги – часть выручки от продажи энклапиона. Дома у Шлыкова сделали обыск, но, разумеется, ни черта не нашли. Местные сыскари волосы на себе рвали, ведь оба эти проходимца побывали у них на допросе и, между прочим, подтвердили алиби друг друга, что уже само по себе о многом говорит. А два других свидетеля, которые тоже это алиби подтвердили, лежали вместе со Шлыковым на берегу, в тенечке, и уже не могли ничего добавить к своим прежним показаниям.

– Да, напахали господа сыщики, – неодобрительно протянул генерал.

– Они слишком многих зацепили, пытаясь раскрыть дело по горячим следам, – встал на защиту псковских оперативников Глеб. – Ранее судимые, ныне промышляющие, коллекционеры, наркоманы, скупщики краденого, сутенеры – это же огромная масса народу, и в этой массе, между прочим, полным-полно типов, куда более подозрительных, чем Мигуля и Шлыков, вместе взятые, да еще и не имеющих ничего похожего на алиби. Выбирай любого, шансы одинаковые. Словом, – продолжал Сиверов, – дома у Шлыкова было чисто, и никто не мог даже предположить, кому он передал энклапион. Следствие, как говорится, зашло в тупик, но тут произошло следующее убийство. Был убит местный антиквар, некто Городецкий Станислав Петрович. Ну, не то чтобы антиквар в строгом понимании этого слова, – поправился Глеб. – Так, содержал под вывеской антикварного магазина обычную сувенирную лавчонку, каких навалом в любом европейском городе. На десять единиц так называемых колониальных товаров китайского, индийского и бог знает какого еще ширпотреба пара действительно старых вещиц и один-два по-настоящему антикварных предмета на весь магазин, да и те под прилавком, для особых клиентов. В последнее время бойко торговал муляжами средневекового холодного оружия и, представьте, бронзовыми энклапионами – наладил производство того и другого буквально в считаные дни, такой вот разворотливый человек.

– Да, действительно, – хмыкнул Потапчук. – Он, наверное, молиться должен был на этого их Дубова.

– Пожалуй, – согласился Глеб. – Во всяком случае, продавщица, которая у него работала, утверждает, что дела в последнее время шли очень хорошо, Городецкий даже подумывал о том, чтобы нанять второго продавца и увеличить время работы магазина. Так вот, именно эта продавщица его и нашла. Явилась утром на работу, отперла магазин своим ключом, а он лежит посреди торгового зала в луже крови, и все внутренности наружу...

– И на этом, – продолжил генерал, – как я понимаю, следствие действительно зашло в тупик. Ну а что убийца? Или его не искали? В конце концов, это очень удобно – просто идти по цепочке трупов, надеясь, что убийца найдет энклапион и на радостях сделает себе харакири...

– Искали. Еще как искали! – Сиверов ухмыльнулся, вспомнив, как искали убийцу. – Так скажем, по "прибалтийскому следу". В тот самый вечер, когда был убит Мигуля, соседи видели человека лет тридцати пяти, длинноволосого блондина, в черной мотоциклетной куртке, в ботинках с металлическими носами и с зачехленной гитарой в руках. Он подошел прямо к скамейке в глубине двора, на которой эти соседи мирно выпивали, и с сильным прибалтийским акцентом спросил, в какой квартире живет Аристарх Мигуля. Ему, конечно, показали. Как он ушел, никто не видел, и шума из квартиры соседи не слышали. Полагаю, перед смертью Мигуля успел ответить этому сыну балтийских дюн на пару вопросов – в частности, кому передал энклапион. Потом на его вопросы отвечал Шлыков, потом – Городецкий... Хотя последний, может быть, и не отвечал, а просто отдал цацку...

– Это все? – спросил Федор Филиппович.

– Не совсем. Появление на горизонте длинноволосого гитариста из Прибалтики заставило местных ментов сделать охотничью стойку. Тут фокус в том, что в городе как раз в это время намечался концерт рижской рок-группы – ехали в Екатеринбург и решили, видимо, срубить по дороге немного деньжат. Ну, разумеется, связать одно с другим не составило труда...

Глеб опять не смог сдержать улыбку, вспомнив, как, решив нанести очередной визит майору Стрешневу, столкнулся на крыльце райотдела с группой молодых людей весьма колоритной наружности – длинноволосых, косматых, с головы до ног в металлических цепях и дорогущей импортной коже, которая, хоть и была цела и явно недавно куплена в специализированном бутике, каким-то непостижимым образом придавала своим владельцам вид настоящих оборванцев, обитателей подвалов и помоек. Все четверо пребывали в состоянии какого-то угрюмого возбуждения, громко и очень раздраженно переговаривались между собой на непонятном Глебу языке. Шедший последним остановился на пороге и, обернувшись, сказал в открытую дверь что-то резкое, решительно непонятное, но явно ругательное. После чего с заметным удовольствием грохнул дверью, и шумная компания удалилась, на ходу размахивая руками и продолжая что-то громко обсуждать – видимо, свои злоключения.

Сиверов понял так, что это как раз и была пресловутая рижская рок-группа. Майор Стрешнев, такой же встрепанный и злой, как только что повстречавшиеся Глебу музыканты, подтвердил догадку и поведал, что бараны из патрульно-постовой повинтили гостей города прямо на вокзале и посадили под замок. У них, видите ли, была ориентировка на длинноволосого блондина в кожаной куртке и с гитарой! А поскольку трое из четырех музыкантов являлись именно блондинами, притом длинноволосыми (четвертый, ударник, щеголял обритым наголо черепом, так что было не разобрать, блондин он, брюнет или шатен и не обрился ли он нарочно, для маскировки), сержанты из ППС загребли всех четверых, резонно рассудив, что господа офицеры из угро утречком разберутся, кто именно им нужен. Тот факт, что латыши приехали только что, буквально у них на глазах, и, следовательно, физически не могли участвовать в убийствах двух-, трех– и даже четырехдневной давности, их нисколько не смутил: начальство разберется!