С тех пор профессор Дубова практически не замечал, а когда все-таки снисходил до того, чтобы обратить на него внимание, неизменно адресовался к Быкову: "Геннадий Олегович, батенька, присматривайте за своим протеже, пока он не свалился в раскоп!" Со временем эта ставшая традиционной реплика мало-помалу утратила первоначальное неприязненно-язвительное звучание и произносилась теперь скорее иронически и где-то даже юмористически, из чего следовало, что Юрий Владимирович умеет прощать людям допущенные по незнанию или из-за излишнего рвения ошибки.

Миновав прохладный и мрачноватый каменный тоннель главных ворот, Алексей Дубов вступил на территорию кремля и знакомой тропинкой двинулся к месту проведения раскопок. По мере приближения он все отчетливее слышал какой-то разноголосый гвалт, доносившийся, похоже, как раз оттуда, с раскопа. "Скандал в благородном семействе", – подумал журналист и ускорил шаг, про себя на все корки кляня шефа, который с утра отправил его брать скучное дежурное интервью у одного из заместителей мэра. Из-за этого дурацкого интервью он явился на раскопки позже обычного и, похоже, пропустил что-то интересное. Пускай это будет самый обыкновенный скандал или даже тривиальная бабья склока – неважно. Дубов хорошо помнил время, когда газета, в которой он работал, называлась "Псковский бульвар". Это потом шеф для солидности переименовал ее в "Экспресс" и даже слегка изменил ориентацию, но газета все равно до сих пор отдавала желтизной, и из всех сотрудников редакции именно Алексей Дубов был самым ярым приверженцем этого направления. А что? По-вашему, это несолидно? Ну, тогда почитайте, к примеру, ту же "Комсомольскую правду" – поглядим, много ли солидности вы найдете там...

Обогнув церковную пристройку, Дубов увидел сгрудившуюся на краю ямы толпу. Похоже, собрались все, включая девчонок-практиканток и даже наемных алкашей-землекопов. Люди вставали на цыпочки, силясь заглянуть в яму и рискуя при этом в нее свалиться. Все-таки это была не склока; похоже, имела место либо какая-то важная находка, либо несчастный случай.

Алексей начал прикидывать, как бы ему половчее протиснуться в первые ряды и узнать, что тут стряслось, и вдруг заметил Гену Быкова, который торопился к раскопу от бытовки, где хранились инструменты, имея на голой груди мощную цифровую фотокамеру в чехле с броской белой надписью "Panasonic", а в руке – флейцевую малярную кисть и кривой садовый нож. Все это мало походило на оборудование для оказания первой помощи, но Дубов решил раньше времени не расстраиваться: в конце концов, данные предметы могли случайно оказаться у Гены в руках в тот момент, когда его застигло известие о несчастном случае.

Аспирант с виду был самый настоящий богатырь – огромный, высокий, загорелый дочерна, весь в рельефных буграх могучих мускулов, с выгоревшей на солнце русой шевелюрой и рыжеватой разбойничьей бородой. Его голова точь-в-точь как у доктора Осмоловского была на пиратский манер повязана грязноватой тряпицей, оберегавшей ученые мозги Гены Быкова от солнечного удара. Журналист бросился ему наперерез.

Быков повернул голову, наконец-то увидел корреспондента и с видимой неохотой притормозил.

– А, это ты, – сказал он. – Ну, привет. Ты, как всегда, вовремя. Как говорится, наш пострел везде поспел.

– Слушай, что происходит? – спросил Дубов, с трудом поспевая за длинноногим аспирантом. – Покалечился кто-нибудь?

– Экий ты, брат, кровожадный, – слегка замедлив шаг, с усмешкой заметил Гена. – Да нет, бери выше. Не покалечился – помер.

– Как "помер"? – ужаснулся Дубов. – Когда? Кто?!

Он уже видел заметку – нет, не заметку, а большую статью, может быть на целую полосу, а то и на весь разворот, озаглавленную "Трагическая смерть видного ученого" или как-нибудь похоже. Почему-то он не сомневался, что шею себе свернул именно Осмоловский. Орал, наверное, на кого-нибудь, по своему обыкновению, и так увлекся, что сверзился в яму. Ну, а если даже убился не он, материалец все равно получится неплохой. Например, так: "Смерть на раскопках". И подзаголовок: "Халатность руководителя археологической экспедиции привела к трагической гибели студента"...

– Пока что, – все с той же непонятной, менее всего подходящей к случаю улыбочкой произнес аспирант Гена, – ответить я могу только на один из твоих вопросов: "когда?". Да и то очень приблизительно. Так вот, дружище, покойничек наш отбросил коньки приблизительно в первой половине четырнадцатого века от рождества Христова. А кто он был и как помер – это, брат, еще предстоит выяснить. А чтобы это выяснить, надо вскрыть его могилу. А перед тем, как вскрыть могилу, очистить надгробный камень вот этой вот кисточкой и этим вот ножичком, описать и сфотографировать вот этим, понимаешь ли, фотоаппаратом. Поэтому давай отложим наш увлекательный разговор до более подходящего момента, не то наш Борода устанет ждать и как раз проломит мне башку первым, что под руку подвернется.

С этими словами он поспешил к раскопу, где уже раздавался скрип Осмоловского: "Где этот бездельник? Геннадий Олегович! Вы, батенька, там ненароком не скончались?" Дубов заторопился следом. Он был разочарован. Подумаешь, сенсация – могилу они откопали! Эка невидаль. Где церковь, там и погост, а что такое погост, если не самое обыкновенное кладбище? А на кладбище, как водится, могилы, так чего они все бегают, как будто им под хвост скипидару плеснули?

В самом деле, ведь тот же Гена Быков еще неделю назад объяснил ему, что Осмоловский намерен расчистить прилегающую к старой церкви территорию и внимательно исследовать захоронения, которые там могут обнаружиться. Это входило в планы археолога, и именно расчисткой погоста экспедиция занималась в течение всей последней недели, поскольку бревна и доски, необходимые для укрепления сводов церковного подземелья, до сих пор не привезли. Насколько было известно Дубову, могил за это время они нашли не менее десятка – собственно, не могил, а предметов, указывающих на их присутствие, – гнилых щепок и обломков камня, идентифицированных Осмоловским как остатки могильных крестов, костей домашних животных и черепков глиняной посуды, оставшихся, как видно, после поминальных трапез. Сами могилы археологи пока не вскрывали, намереваясь сначала расчистить весь погост: Юрий Владимирович считал, что сможет по числу захоронений хотя бы приблизительно установить тогдашнюю численность населения Пскова. Так, может, весь этот ажиотаж из-за того, что профессор наконец-то решил вскрыть какую-нибудь могилу?

Журналист недоумевал. Какая, в самом деле, чепуха порой занимает взрослых, образованных людей!

– Погоди, Гена, – взмолился он, хватая Быкова за штаны. – Объясни толком, в чем дело, почему такой гвалт? Учти, – вкрадчиво добавил он, – общественности это интересно. Нельзя же довольствоваться... гм... домыслами.

Аспирант досадливо оглянулся. На какой-то миг его бородатое лицо приобрело такое выражение, что Дубов немножко испугался: того и гляди, хватит по башке фотоаппаратом, а лось-то здоровенный, не чета Осмоловскому!

– Ладно, – неохотно сменил гнев на милость добродушный Быков. – Только на ходу, а то как бы моего шефа кондрашка не хватила. Понимаешь, могилку мы нашли, а могилка непростая. Во-первых, расположена она за кладбищенской оградой...

– Самоубийца? – блеснул эрудицией Дубов.

– Не факт, – возразил аспирант. – Скорее иноверец.

– Купец какой-нибудь заморский?

– Рыцарь, – коротко бросил Быков, и на этом его объяснения прервались, поскольку они уже дошли до раскопа.

Перед Быковым расступались; самых нерасторопных он легонько отпихивал в сторону своей могучей загорелой лапищей, приговаривая: "Пропустите прессу... Скорая техническая помощь", а то и просто: "Брысь с дороги!" Дубов едва поспевал за ним, по-прежнему цепляясь за штаны аспиранта, чтобы не отстать.

Наконец они протолкались через толпу, вскарабкались на осыпающийся земляной бруствер и остановились на краю глубокого раскопа с бугристым глинистым дном. Дубов вспомнил прочитанную ему аспирантом лекцию. По его словам, только дурак полагает, что дно раскопа должно быть идеально ровным. На самом деле зачистка дна – дело тонкое, требующее не только квалификации землекопа, но и развитого чутья. Тут необходимо с великой осторожностью снять культурный слой, максимально сохранив рельеф так называемой материковой глины или, как в данном случае, нижнего культурного слоя, до которого пока не дошла очередь. Так они и копают – слой за слоем, словно по одному снимают с лежащей на блюде горки румяные блинчики.