Так что, приступить к осуществлению своего, самую малость безумного, плана, я собралась с легкой душой.

Первым делом я нашла стрельбище. В десятке километров от города, старое, полузаброшенное, заросшее бурьяном аккурат по пояс.

Высокий забор местами покосился, предоставив некоторый обзор, чем я не побрезговала воспользоваться. На территории тут и там стояли хлипкие домишки, больше напоминающие сарайчики, на центральную каменную тропинку покушалась некошеная, пожелтевшая трава, кое-де выросшая по макушку.

От усадьбы веяло неприветливостью. Прибавив к виду заброшенности еще и низкие, свинцовые небеса, что грозили вот-вот свалиться на голову, сыпануть то ли дождем, то ли градом, размером с перепелиное яйцо, я подумала, что вряд ли Вселенная благоволит моей затее. Соглашаясь с мыслями и погодой, ветер солидарно забрался под куртку, ущипнул за живот, и я пожалела, что выбралась из машины.

Впечатление безнадежности и какого-то злого настроя производил и управляющий стрельбища – седой, хмурый дед с густыми, черными бровями. Он встретил у ворот, где я и стояла, оперевшись спиной о водительскую дверцу «Мазды», и сунув замерзшие кисти в узкие карманы.

Дед вышел, окруженный четырьмя здоровенными псами, от вида которых оторопь взяла. Собаки ворчали и терлись об выцветшие брючины хозяина, а тот, увидев меня, не замедлил скрестить руки на груди. Собаки, почуяв хозяйскую враждебность, беззвучно оскалились. Давно заживший укус бешеной дворняжки неприятно заныл.

- Чего тебе, - зыркая из-под своих кустистых бровей, поинтересовался дед.

- Это ведь стрельбище? – игнорируя неприветливость, спросила я в свою очередь.

- Ну, оно самое. Тебе чего надо? – повысил голос дед.

Собаки принялись хлестать себя хвостами.

- Теперь понятно, отчего тут так пусто. Ты, дед, совсем вежливость растерял. Впрочем, как и всех желающих выпустить пулю-другую.

От моей наглости, граничащей с хамством, дед потерял дар речи, но собрался с силами быстро. Нахмурился пуще и спросил сурово:

- Ты-то стрелять собралась? – вышло у него уж больно пренебрежительно.

Я на такое поведение отреагировала привычным пожатием плеч. Внимательно посмотрела старику в глаза и кивнула. Дед, прищурился, подумал минуту, а затем молчаливо посторонился. Собаки же, чувствуя перемену настроения, вдруг замели хвостами, а одна даже вздумала выть. В сочетании с окружающим пейзажем и погодой, получилось жутковато.

Я, бредя за хозяином след в след, тряхнула головой: реакция людей на выражение моего лица и блеск глаз, стала приедаться. Все почему-то принимались соглашаться с моими доводами, просьбами, иногда даже смиряться с откровенным самодурством. Дед вон, тоже не отличился.

Он шел впереди, фальшиво громко шаркая ногами, обутыми в какие-то лапти. Будто нарочно подражал старости, укрепляя известность о бедности пенсионеров. Но, не смотря на шарканье, растянутые треники с обвисшими коленками, дед на вид был довольно крепким – высоким, с прямой спиной, идеальной осанкой и широким разворотом плеч. Как бы ему не хотелось выглядеть жалко – не выходило. Я разглядела и сильные, крепкие руки, что хлопали собак по умным мордам, и жесткость черт, и высокий интеллект в ярких, отнюдь не старческих глазах. К тому же, во всех дедовых движениях угадывалась военная выправка. Впрочем, мнению на этот счет не стоило доверять в полной мере, поскольку военные мне чудились в каждом втором прохожем, а уж в крепком мужчине и подавно.

Мы прошли полигон, завернули за высокую теплицу – что она тут делала, ума не приложу, и очутились перед косым сараем. Дед махнул рукой, давая понять, что дальше пойдет один. Я послушно остановилась. Собаки рассредоточились по территории, и я перестала обращать на них внимание.

Спустя пару минут вернулся дед. Протянул ружье, а я так и осталась стоять – с открытым от удивления, ртом. Подозреваю, что такая гримаса отнюдь не добавляла мне баллов в дедовых глазах, но удивление было искренним во всех проявлениях.

- Что варежку разинула? – прикрикнул старик и потряс рукой. – Бери давай, и хватит уже глазищами зыркать. Поди, не мальчик уже, взгляды твои расшифровывать.

- Ты что, издеваешься, дед? Какое, к черту ружье? Я стрелять приехала из винтовки, в крайнем случае – из пистолета. Или ты думаешь, я на кабана в ближайший ельник с дробиной пойду?

Старик посмотрел на меня как на идиотку, честное слово - не больше и не меньше.

Вздохнув, ружье я таки, взяла.

Когда патронов в кармане не осталось, я присела на лежащее неподалеку бревно и уткнулась лбом в колени. От отдачи онемело плечо, руки дрожали. Попасть по мишени так и не получилось. Ни разу. От бессилия хотелось расплакаться, что было и удивительно – не в характере плакать по пустякам, и еще - обидно. И хоть наивно было полагать, что научусь всему в первый же день, я рассчитывала хоть раз попасть по мишени.

- Давай, распусти еще сопли, - послушалось над ухом.

И как только подкрался, пень старый? То шаркает, что за версту слышно, то будто над землей парит.

- Ты, дед, вместо того, чтоб смеяться, лучше помог бы. Работа это твоя, как-никак.

- Как зовут тебя, обличительница? – вполне человеческим, а не по-старчески брюзжащим голосом, поинтересовался дед.

- Злата я, - представилась, скривив губы.

- Идет тебе имя, ничего не скажу. Но вот с этим, - кивнул старик на валяющееся у ног ружье, - помогать не стану.

- Отчего же? – вскинула голову я.

- Посмотри на себя, - опять заворчал дед. – Красавица: ноги от ушей, тоненькая вся, как тростинка, лицо как с картинки. Что бы будешь с этим делать? – опять махнул в сторону оружия.

И вроде бы не его это было дело – такие вопросы задавать, но я не стала возмущаться.

Помолчали.

- Вижу, не отступишь, - понаблюдав за мной, опять заговорил дед.

Погладил морщинистой рукой пса, что приполз на пузе откуда-то из-за кустов.

Я кивнула. Не отступлю.

- Приезжай завтра, Злата, - глядя в небо, сказал дед, - машину за забором больше не оставляй, я ворота открою. И оденься по-человечески. Когда целишься, юбка твоя до копчика задирается. Смотри, как бы чирь завтра на заднице не вскочил.

***

Через неделю появились первые успехи. Еще через одну, дед дал мне вместо ружья старую «беретту». Порядковый номер был спилен, рукоять потерта, но это не помешало мне выпустить полную обойму в новенькую мишень.

Старика звали Виктором, и хоть он взаправду годился мне в деды, отчество так и не назвал. Обычно после тренировок мы пили чай на его летней кухне. Жил он тут же – в стороне от полигона, в неприметном домишке.

- Все, что от былой роскоши осталось, - усмехнулся дед, когда я спросила об усадьбе.

Впрочем, своей жизнью старик был доволен. Получал пенсию, половину которой тратил на своих монстров-псов, покупая им горы разных вкусностей. Еще дед любил поиздеваться над редкими желающими пострелять.

- Ходють тут, - всячески подражая старческим интонациям, брюзжал он. – В школе бы еще учиться, а они сюда прутся.

- Зачем тебе это стрельбище надо, если настолько раздражаешься? – как-то спросила я.

В ответ дед Витя только улыбнулся загадочно, чем порядком меня озадачил.

В одно из чаепитий, когда я от пуза наелась оладий с айвовым вареньем, дед спросил:

- Собираешься рассказать, какого черта все это затеяла? Сразу видно, что девка ты одинокая – какому мужику понравится, что ты тут целый день с пистолетом скачешь? Стало быть, времени свободного у тебя хватает, судя по машине – в средствах не нуждаешься. Не от скуки же наматываешь по сто километров сюда-обратно. По глазам вижу, что не от нее.

Что он подразумевал под загадочным «это» - уточнять не стала. Покрутила в руках чайную ложку, провела ладошкой по лобастой башке Маэстро – одного из четырех алабаев старика.