Два, судя по всему, прочитаны – решил сохранить? – без обратного адреса, рождественские марки 1957 года. Одиннадцать месяцев эти письма хранились в ящике – почему?
17 декабря 1957.
Дорогой сын,
Так грустно, что в эти праздничные дни ты не со мной. Обстоятельства были безжалостны к нам – вот уже несколько лет мы в разлуке. Остальные, конечно, тоже скучают, но не так, как я, и оттого я скучаю гораздо больше – в том числе о тех временах, когда мы были якобы счастливым семейством.
Хотя… странная жизнь, которую ты выбрал для себя, непостижимым образом успокаивает меня. Я не жалею о тех деньгах, которые я тебе высылаю, – даже посмеиваюсь про себя, когда твой отец читает список моих расходов, где встречаются кое-какие траты, которые я не спешу объяснять. Он, разумеется, считает, что ты скрываешься оттого, что боишься тягот реальной жизни. Я знаю, что обстоятельства нашей – и их – семейной жизни очень повлияли на тебя. Ты не можешь притворяться, как другие, и я люблю тебя за это. Должно быть, твои музыкальные интересы приносят тебе утешение, и я всегда покупаю пластинки, которые ты мне рекомендуешь, хотя это не та музыка, которую я предпочитаю слушать. Твой отец и твои сестры игнорируют эти пластинки, полагая, что я покупаю их лишь для того, чтобы быть поближе к тебе, так как с трудом переношу разлуку, но им невдомек, что я покупаю их, следуя твоему совету! Я слушаю их только тогда, когда никого нет дома и при выключенном свете. Каждый день я караулю почтальона, чтобы перехватить его, пока он не дошел до нашего дома – так, чтобы остальные не узнали, что мы общаемся. Это – наш секрет. Такой способ общения нов для нас с тобой, но, даже если нам и придется прожить так всю жизнь, точно давно потерявшие друг друга из виду приятели по переписке, живущие в одном городе, – я согласна, ведь мне прекрасно известны все те ужасы, что претерпели обе наших семьи за свою долгую безумную историю, равно как и то, что они с тобой сделали. Я понимаю и не осуждаю тебя. Это и есть мой рождественский подарок тебе.
С любовью,
Мама
Аккуратный почерк, бумага с шероховатой поверхностью – отпечатков на такой не сохраняется. Никаких упоминаний о Ричи и о прочих именах: «свою долгую безумную историю» – «обе наших семьи». Семья моего вуайериста: мать, отец, сестры. «Обстоятельства нашей – и их – семейной жизни очень повлияли на тебя».
24 декабря 1957.
Дорогой сын.
Веселого Рождества – пусть настроение у меня совсем не рождественское, и даже те пластинки с рождественскими мелодиями в джазовой обработке, которые ты посоветовал мне купить, не развеселили меня, потому что мелодии показались мне с моими более традиционными вкусами несколько беспорядочными. Я чувствую себя усталой. Может, это оттого, что У меня в крови не хватает железа, как в рекламе геритола, которую показывают по телевизору, но, скорее всего, дело в той постоянной необходимости приспосабливаться – она-то меня и доконала. Я чувствую, что должна положить этому конец. Я абсолютно уверена, что больше не хочу ничего знать. Три месяца назад я сказала, что близка к этому, и это подвигло тебя на опрометчивый поступок. Больше я этого не хочу. Иногда, когда я слушаю самые красивые песни с тех пластинок что ты мне посоветовал, мне думается: вот он, Рай, совсем близко. Твои сестры – слабое утешение. С тех пор, когда твой отец заразил меня тем, что подцепил от той проститутки, я живу с ним только ради денег, и, даже если бы у меня был выбор, я бы все равно отдавала все деньги тебе. Пиши мне. На Рождество с почтой часто бывает неразбериха, но все остальное время я так и буду подкарауливать почтальона.
С любовью,
Мама
Сестры, музыка, вылечившийся отец.
Мать – попытка самоубийства за три месяца до этого. «Это подвигло тебя на опрометчивый поступок». «Твой отец заразил меня тем, что подцепил от той проститутки».
Пленка вуайериста: клиент – Люсиль: «… ну, и еще ведь ты заразила меня кое-чем».
Дуг Анселет увольняет Люсиль: «… она заразила нескольких клиентов гонореей».
Ничего себе:
Выходит, вуайерист записывал на пленку Люсиль и своего собственного отца.
«Безумие».
«Обе наших семьи».
«Обстоятельства нашей – и их – семейной жизни очень повлияли на тебя».
Заехал домой, переоделся, взял с собой магнитофон, копии портрета и список клиентов. Остановившись у таксофона, позвонил Эксли и без объяснений:
– Лерой Карпентер – Стив Венцел – Патрик Орчард – ордер на их задержание. Отправьте участковых полицейских – мне нужны эти пушеры.
Эксли согласился – правда, неохотно. И даже на то, чтобы все происходило в Уилширском участке. Правда, с подозрением: почему не на 77-й?
Не отвечать же:
«Я тут заказал одного легавого – и не хочу, чтобы об этом пронюхал Дадли Смит – он слишком близок к тому полицейскому, который свистнул меха…»
– Я позабочусь об этом, лейтенант. Но с условием: вы напишете мне подробный рапорт.
– Есть, сэр!
Пол-одиннадцатого – эскортное агентство «Премьер» должно быть открыто.
Еду в Беверли-Хиллз – на Родео, прямиком возле «Беверли Уилшира». Открыто: большой двухкомнатный офис на первом этаже, приемная, за столиком – девушка.
– Мне Дуга Анселета, если можно.
– Вы – клиент?
– Потенциальный.
– Можно спросить, кто вам порекомендовал нас?
– Питер Бондюран. – Блеф чистой воды – тот еще любитель клубнички.
Голос за нашей спиной: «Карен, если он знаком с Питом, пропусти его».
Я вошел. Славный кабинет: темное дерево, гравюры – сцены из игры в гольф. Пожилой человек, одетый Для игры в гольф, на лице – официальная улыбка.
– Дуг Анселет – это я.
– Дейв Клайн.
– Как там Пит, мистер Клайн? Сто лет его не видел.
– Занят очень. Разрывается между работой на Говарда Хьюза и журнальцем «Строго секретно».
Фальшиво-теплым тоном: «Господи, уж мне эти его Истории. Знаете, уже несколько лет Пит является нашим клиентом и одновременно подыскивает таланты для мистера Хьюза. Собственно, мы представили мистера Хьюза нескольким молодым леди, работавшим у нас, и они заключили с ним контракт».
– Пит свое дело знает.
– И то верно. Господи, не верится, что он – тот самый человек, который подтверждает подлинность пакостных статеек в этом богомерзком журнальчике. Он не рассказывал, как работает «Премьер»?
– Не вдавался в подробности.
– Исключительно по рекомендации. Люди рекомендуют нас своим знакомым, те – своим и так далее. Мы работаем по принципу относительной анонимности – все наши клиенты обзаводятся псевдонимом и сами звонят нам, когда желают воспользоваться нашими услугами. Таким образом, у нас нет данных ни об их настоящем имени, ни о номере телефона. У нас есть личные дела, включающие фотографии девушек, которых мы посылаем на такие «свидания», и у них тоже есть псевдонимы – более или менее соблазнительного свойства. За редким исключением вроде Пита, я не знаю по именам и полудюжины наших клиентов и наших девочек. Личные дела девочек включают и списки их клиентов – это облегчает рекомендации. Анонимность, понимаете? Мы принимаем только наличные, и, уверяю вас, мистер Клайн, – я уже забыл ваше имя.
Ну-ка, потрясем его. «Люсиль Кафесьян».
– Прошу прощения?
– Мне ее рекомендовали – еще один клиент. Сексапильная брюнетка, немного полноватая. Он так и сказал – «с ней было здорово». К сожалению, он добавил, что вы ее уволили за то, что она заразила некоторых клиентов венерическим заболеванием.
– К сожалению, мне пришлось из-за этого уволить нескольких девочек, и у одной из них действительно была армянская фамилия. А что за клиент упоминал о ней?
– Парень из оркестра Стэна Кентона. Внимательно смотрит на меня – видать, заподозрил, что я полицейский. «Мистер Клайн, чем вы зарабатываете на жизнь?»