4. Аня Нежеланная Вейл

Проснувшись на четвертое утро, Аня увидела первый снег, падавший всю ночь до самого рассвета. Было так холодно, что он не растаял даже к тому времени, когда они вернулись на Королевский путь. На мили вокруг простирались поля Вейла, опустевшие к зиме и устланные белым покрывалом.

Покосившись на Каэля, Аня поймала на себе его взгляд. Казалось, он всегда либо пристально наблюдал за ней, либо пристально не наблюдал, либо же разглядывал ее с прищуром. Например, ранее утром Каэль проследил, чтобы Ане было тепло в накидке из волчьей шкуры.

Но сейчас он смотрел не на ее плащ.

— Я думал, твои волосы белые, как снег. Но теперь сравнил и понял, что они еще белее.

— Как у призрака? — натянуто улыбнулась Аня.

— Нет. Их волосы напоминают пепел или пыль.

— Ты видел призраков? — от удивления она приоткрыла рот.

— Еще ребенком, в Мертвых землях, — кивнул Каэль. — У них некрасивые волосы, твои же словно сама зима.

— Тусклые, холодные и голодные?

— Ты проголодалась? — нахмурился он.

— Пока что нет.

— Замерзла?

— Нет, — покачала головой Аня. — Я имела в виду, зима ассоциируется с одиночеством и холодом.

— Твои волосы наводят на мысли о прекраснейшей стороне зимы, — Каэль указал на заснеженные горы вдалеке. — О солнце, освещающем горные вершины.

Прежде Аню никогда не называли красивой. Ей порой казалось, что ивермерцы были готовы провозгласить модным что угодно, лишь бы не походить на нее. Никто не хотел уподобляться позору королевства.

— А ты похож на лето, — сказала Аня, затронутая словами Каэля. Он был горячим и пылающим жизнью, но не молодой весенней, а утвердившейся и расцветшей.

— Я тоже зимний. Скорее, как толстый медведь, впавший в спячку и расслабившийся в своем логове.

— Ты и расслабившийся?

— Всему виной королевская жизнь.

Аня не могла не рассмеяться. Каэль был самым жестким человеком из всех ею виденных. Даже во сне его мышцы оставались тверже камней, по пробуждению превращавшихся в живую непробиваемую стену.

— Если ты смягчился, каким же был до восхождения на трон… — Аня недоуменно замолчала. — Сейчас ты как сталь и камень. Разве бывает что-то тверже?

— Кое-что приходит на ум, — сухо ответил Каэль. — То, что ты чувствуешь ночами.

И вновь Аня не смогла сдержать смех, но вместе с тем покраснела. Не выдержав взгляда Каэля, она отвела глаза.

Уже три раза он ложился спать позади нее. Если Каэль был сталью, тогда она — печью, в которой эта сталь накалялась.

Все изменилось в первую ночь. Аня была напряжена и неуверенна. Каэль спас насекомое. Он действительно не был тем, кем его считали. Куда уж яснее. После того случая Аня больше не нервничала в его руках. Она чувствовала себя в безопасности.

Теперь, когда страх исчез, Аня раздумывала о приглашении, которое упоминал Каэль. Не будь она девственницей, ничего плохого не случилось бы. Все равно никто ее не хотел.

Но Каэль сказал, что не интересовался ею. Наверняка через его постель прошло множество согласных женщин. Не иначе, ведь в цитадели их было в избытке.

Ане было ненавистно думать о придворных дамах, ожидавших возвращения короля. И она старалась не представлять, каково это — лежать с ним в огне. Ей не хотелось превращаться в томящуюся девицу, тоскующую по мужчине, который отверг ее, хоть и по другим причинам, нежели все остальные.

Аня не могла винить Каэля. Он не посылал за ней и, конечно, не принял невесту, обещавшую его убить.

— Твоя мать переспала с глацианцем?

— С чего ты взял? — пораженно повернулась к нему Аня.

Он посмотрел на ее губы, затем на седые волосы.

— Все в Ивермере темноволосые. Но далеко на севере живут народы с белыми волосами.

— О, нет, — от смущения у нее заалели щеки. — Я убежала от няни и спряталась в спальне своей матери. Она наложила заклинание для окрашивания губ, и отдача ударила по мне.

— А как же твоя защита? — нахмурился Каэль. Все заклинатели были подвержены чарам и неуязвимы для отдачи.

— Моя мать — сильнейшая волшебница, — пожала плечами Аня, избегая его взгляда.

— Но ты — ее дочь и своего отца. Их сила должна была передаться тебе.

— Ни одна девочка не может быть могущественней королевы, — ответила Аня. — Мне стоило подумать, прежде чем заходить в ее спальню. Волшебство королевы так сильно, что на каждой стене начертаны руны, не выпускающие его наружу, — как ставни, не выпускающие свет из запертой комнаты.

— Зато оно изливается в Скайлвуд, — скривил губы Каэль. — Как и вся грязная магия Ивермера. Вот почему по вашему лесу бродят монстры.

— Мой народ изобрел особые чары, защищающие нас от них, — покачала головой Аня.

— И вы считаете, что чудища появились сами по себе? — прищурился Каэль. — Вы осознанно пользуетесь магией. Намеренно произносите заклинания. Думаешь, олени и деревья поколдовали и сами испортили свой дом?

Возможно, он был прав. Но все началось так давно, что до истины было не докопаться.

— Даже если так, ты не можешь поспорить, что лесом завладела ужасная магия.

— Получается, отдача изливается в Скайлвуд и подкрепляет Ивермер, из-за чего каждое ваше поколение сильнее предыдущего, а лес опаснее. Разве нет?

— Не исключено, — согласилась Аня. Мир должен пребывать в равновесии, поэтому отмеренное, прицельно направленное волшебство видоизменялось в нечто дикое и хаотичное. Так что дикий хаотичный Скайлвуд вполне мог быть той отдачей.

— Раньше Мертвые земли были зеленым краем изобилия. Плодороднее и богаче Вейла, — Каэль указал на поля вокруг.

— Или Ивермера, — добавила Аня.

Он кивнул.

— Там жили волшебники такие могущественные, что их путь не заканчивался даже после смерти. Пока не было наложено мощнейшее заклинание, за которым последовала Великая Расплата, уничтожившая королевства и народы.

Аня слышала эту историю, но не такой мрачный вариант.

— Разве Расплата не просто легенда? Предостережение заклинателям не воскрешать мертвых.

— Расплата была на самом деле. Жители Ивермера могут сколь угодно успокаивать себя и называть ее легендой, — Каэль пожал плечами, — но однажды как Ивермер, так и Скайлвуд превратятся в новые Мертвые земли.

Ужасающая мысль. Не потому ли он предрекал вторую Расплату, что сам родился на Мертвых землях? Или, по его мнению, волшебники заслужили кары? Ему не было дела до Ивермера.

— Тебе не нравится волшебство? — следом пришла другая мысль. — Ты называешь магию грязной. Ты отрекшийся?

Аня не могла понять, как кто-то — волшебник или нет — мог отказаться от магии. Волшебство творило добро и помогало людям. Однако заклинания и впрямь требовали платы. Зачастую безобидной. Неспроста целители держали в палатах клетки с мышами, чтобы отдача мощного заклинания не отняла человеческую жизнь.

— Я не отрекался, — Анино предположение будто бы позабавило Каэля. — Просто не люблю колдовство. Грязна не столько отдача, сколько само использование магии.

Исцеление грязно?

— Разве ты не рискнешь жизнью мыши, чтобы спасти человека?

— Рискну, — честно ответил он. — Но в отличие от волшебников, я не обманываю себя ради самоуспокоения. Магическое исцеление редко необходимо. Зачастую заклинания используют из-за нетерпения и лени.

— Лени? — изумилась Аня. — Требуются годы обучения и постоянная концентрация, — как всегда напоминали ей родители.

— Без магии тоже можно вылечиться. Вот что требует изучения и терпения. Естественное исцеление небыстрое. Зато оно никому не вредит. Заклинатели врут сами себе, считая отдачу незначительным сопутствующим ущербом. Нельзя предугадать, во что она выльется. Я бы не ранил мышь из-за царапины. Или для того, чтобы накрасить губы.

Да, Аня прекрасно его понимала. Даже в Ивермере шли споры, когда стоит использовать волшебство, когда нет.

— Как и я.

— Значит, волосы послужили тебе уроком? — поддразнил Каэль, выгнув брови. — Ты для Ивермера редкость, — еще большая, чем он мог себе представить.

— Я не могла не извлечь урока. Мать позаботилась, чтобы я осознала свою ошибку и больше никогда не заходила в ее покои без приглашения.

— Ошибку? — нахмурился Каэль. — Сколько тебе было лет?

— Три.

Каэль грязно выругался.

— Вот же бессовестная дура.

Аня почувствовала острую боль в груди, и у нее покраснели щеки. Как дочь короля и королевы, ее никогда не называли дурой в лицо, но за спиной постоянно. Все говорили, что у нее изо рта вместо речи течет бесполезная жижа — то же оскорбление.

— Знаю. Я была достаточно взрослой, чтобы сначала подумать.

— Ты неверно меня поняла, — мрачно сказал Каэль. — Я говорил о твоей матери. Это она была достаточно взрослой, чтобы колдовать осмотрительней. А целовальное зелье? В нем она тоже тебя обвинит?

От смущения все лицо Ани залило румянцем. Она представила реакцию матери и отца. Они бы не увидели злую иронию в том, что сами дали дочери зелье, развязавшее ей язык и поставившее крест на ее замужестве. Заклинатели считали, что нет ничего опаснее необдуманных слов, коих Аня за свою жизнь произнесла великое множество. Родители сослались бы на пресловутое равновесие, ведь она не пострадала бы от своего признания, если бы смолчала о пауке в материнской спальне. Закрой Аня рот, и в зелье не было бы нужды.

Возможно, тогда все сложилось бы иначе. Аня не знала, кого винить. И не знала, имел ли значение поиск виновного. Ей было не под силу изменить прошлое или заставить Каэля жениться. Она все равно вернулась бы в Ивермер еще менее желанная, чем прежде.

Думать о милом доме было невыносимо, и Ане вспомнилось недавнее утверждение Каэля.

— Ты назвал волшебство Ивермера грязным.

— Да.

— И утверждаешь, что доброта — чистая магия?

— Да, — слабо улыбнулся он.

— Никогда не слышала ничего подобного. Наверное, никто в Ивермере не слышал.

— Но такова истина, — Каэль пожал плечами, ничуть не затронутый сомнениями Ани. — Что есть магия, если не невидимая сила, влияющая на мир? Та же доброта. Сам я ее не знал, зато видел много раз.