Перед людьми, осмысливавшими капитализм, очень остро встал вопрос о том, что осталось в "царстве качества". Или, как они говорили, не оказалось в результате торжества капитализма предметом купли-продажи. Понятно, что труд оказался предметом купли-продажи… А вот родной отец?
Бытие — это ядро социокультурной системы. Кто-то скажет "цивилизации". Но на самом деле социокультурные системы бывают разные. В ядре социокультурной системы находится то, что не имеет количественного эквивалента. Если при капитализме все имеет количественный эквивалент, то в нем нет Бытия.
А что же есть? Есть то, что называется Иметь. Иметь — это обладать теми или иными количествами. Быть — это обладать качеством. Общественное сознание, как и сознание личности, определяется ядром социокультурной системы. И находящимися в ядре кодами. Содержание ядра (коды, связи между ними) не может быть наделено никакой количественной эквивалентностью. На любой вопрос, адресованный к этому содержанию: "Сколько стоит?" — ответ один: "Нисколько".
В зависимости от того, что именно "нисколько не стоит", сознание качественно разное. У традиционного человека, для которого дом не стоит нисколько, — оно одно. Для современного человека, потерявшего дом как качество — оно другое. Но это другое сознание опять-таки определяется тем, что современный человек не потерял как качество. А если он потерял все, то он не человек. Можно сказать, что он постчеловек. Или неочеловек. Но он не человек. Совокупность "пост" или "нео" людей, не имеющих ядра и не способных ответить "нисколько" ни на один вопрос, не обладает Бытием. Можно с уверенностью утверждать, что такая совокупность не обладает и жизнью. А то, чем она обладает, следует назвать "постжизнью".
Тем, кто опять начинает раздражаться, подозревая в вышесказанном словесную эквилибристику, я должен задать один простой вопрос: сколько стоит Родина? Или, точнее: за сколько её продаст наш российский капитал?
Если за 1000% прибыли он продаст родного отца, то за сколько процентов конкретно он продаст Родину? Люди, которые противопоставляют метафизике реальную политику, глубоко заблуждаются. Потому что единственный политический вопрос, без ответа на который невозможно ничто — ни стратегия, ни определение политического курса, ни совокупность антикризисных действий, ни внешняя политика — абсолютно метафизичен: когда и за сколько наш капитал продаст Россию? Не отца, как говорили классики, а Родину-мать.
Чем является для капитала Россия? И если он собирается ее продать, то что надо делать с ним как с господствующим сословием? Что должно делать с ним общество (если общество, конечно, на вопрос о том, сколько стоит Родина, отвечает: "нисколько")? И что должна делать власть? Она сама чем себя считает? Частью господствующего сословия? Или субъектом исторического действия?
КОНКРЕТНАЯ ПЕРСПЕКТИВА продажи России (а, точнее, осуществление развала России) была рассмотрена Збигневом Бжезинским сразу же после событий в Цхинвале. Уже 14 августа он написал, что для ответа на русский вызов не надо затевать ни “холодную”, ни горячую войну. Надо просто проинвентаризировать, в каких банках находятся крупные состояния российских капиталистов, и предъявить обладателям этих состояний конкретный ультиматум: делайте то, что вам скажут, или лишайтесь своих состояний. Бжезинский настаивает на том, что одно такое конкретное действие разом оборвет все амбиции, все бряцания оружием в Цхинвале, а также после. И кинет к ногам США расчлененный труп жалкой страны, чье господствующее сословие не ценит ничего, кроме своих счетов в банках.
Бжезинский — не председатель мирового правительства. Но он умный, холодный и влиятельный человек. Он хорошо видит болевые точки ненавидимого им противника. А ненавидит он Россию по-настоящему. Он указывает на эту болевую точку как на основную и абсолютно смертельную. Он утверждает, что достаточно удара в эту точку, чтобы разом решить все проблемы.
А что по этому поводу думает власть? Она считает, что российский правящий капиталистический класс поступит иначе? Она готова разделить этот капиталистический класс на компрадоров и патриотов и опереться на патриотов? Она считает, что класс не будет поставлен перед тем выбором, о котором говорит Бжезинский? Она хочет опереться не на это господствующее сословие, а на какой-то другой класс (страту, группу)?
Предположим, что за рубежом находятся 500 миллиардов долларов в виде (даю усредненный вариант) ста состояний по 5 миллиардов каждое. О более мелких состояниях не будем даже говорить. Предположим, что обладателям этих состояний скажут: "Продавайте Родину — или мы отберем 500 миллиардов". Продадут ли те, кому это скажут, Родину за 500 миллиардов или за триллион долларов? Если еще точнее, то, во-первых, захотят ли продать? И, во-вторых, смогут ли продать?
Я понимаю, что пока вопрос не будет поставлен ребром, российский капитал будет хорохориться и даже посылать авиацию и флот к берегам Америки. А когда вопрос будет поставлен ребром — ЧТО БУДЕТ ТОГДА?
Ничуть не меньше наших реалистов и прагматиков я в своей жизни занимался сценариями, схемами и алгоритмами. И я абсолютно не понимаю, о каких конкретно сценариях, схемах и алгоритмах можно говорить без ответа на этот вопрос. Более того, я убежден, что все реальные схемы и алгоритмы, избегающие ответа на данный вопрос, — это забалтывание ситуации, невротическая лихорадочная говорильня, а вовсе не солидные рассуждения людей, понимающих, чем конкретное отличается от абстрактного. Диалектика конкретного и абстрактного в нынешней ситуации как раз и состоит в том, что бы сначала ответить на этот вопрос, а потом заняться проработкой совершенно иного характера — сухой, деловой и прагматичной донельзя.
Обладает ли российский капитализм Бытием? Обладает ли "новый русский" (между прочим, все ли понимают, что это — издевательский парафраз на "нового человека", о котором говорили коммунисты?) антропологическим статусом? Является ли он человеком или постчеловеком? Есть ли у него личностное ядро в том смысле, о котором я говорил? И что находится в этом ядре? А то ведь, может быть, в нем находится, например, понятие "ребенок", но не находится понятие "Родина".