— В доме есть красные чернила?

— Нет, только зеленые.

— Ле Кленш никогда не пользовался красными?

— Никогда. У него были свои чернила, для вечной ручки. Особые, черно-синие.

— Разрешите? — Мегрэ поднялся и пошел к выходу.

Через несколько минут он был на борту «Океана».

Обыскал каюту радиста, потом каюту капитана, в которой царили грязь и беспорядок.

На судне красных чернил не оказалось. Рыбаки никогда их не видели.

Когда Мегрэ уходил с корабля, судовладелец, который по-прежнему бранил грузчиков, бросил на него злобный взгляд.

— В ваших конторах можно найти красные чернила?

— Красные? А к чему они? У нас не школа… — Но внезапно, словно что-то вспомнив, добавил: — Только Фаллю иногда употреблял красные чернила у себя дома, на улице Этрета. Что это еще за история?.. Эй, вы, там в вагоне поосторожнее! Не хватает мне несчастного случая… Итак, чего вам надо с вашими красными чернилами?

— Ничего! Благодарю вас.

Навстречу Мегрэ шел Малыш Луи, уже навеселе, без сапог, в рваной фуражке и опорках.

— И чтобы не думали, что польстилась на капитанское жалованье: у меня свои сбережения…

Мегрэ прощался с г-жой Бернар на пороге ее домика на улице Этрета. Это была прекрасно сохранившаяся женщина лет пятидесяти. Она полчаса рассказывала комиссару о своем первом муже, о том, как она овдовела, о капитане, ставшем ее жильцом, о сплетнях, которые ходили относительно их связи, и, наконец, о какой-то незнакомке, которая, «несомненно, была женщиной легкого поведения».

Комиссар осмотрел весь дом, находившийся в образцовом порядке, но набитый различными предметами дурного вкуса. Комната капитана Фаллю была убрана и приготовлена к его возвращению.

Личных вещей у капитана было мало: немного одежды в сундуке, несколько приключенческих книг и фотографии различных судов.

Все это говорило о мирном, скромном существовании.

— Впрямую мы не договаривались, но все знали, что мы поженимся. У меня приданое: дом, мебель, белье. Ничего бы не изменилось, и мы жили бы спокойно, особенно года через три-четыре, когда он получил бы свою пенсию.

Из окон видны были бакалейная лавка, улица, идущая в гору, и тротуар, на котором играли мальчишки.

— И вот зимой он встретил эту женщину, и все перевернулось. В его-то возрасте! Ну, можно ли так влюбиться в такую тварь? А как он это скрывал! Он, должно быть, встречался с ней в Гавре или еще где-нибудь. Здесь их никогда не видели. Но я чувствовала. Он стал покупать себе тонкое белье. А однажды даже шелковые носки. Но поскольку между нами ничего не было, это меня не касалось. Я не хотела, чтобы он думал, будто я защищаю свои интересы.

Разговор с г-жой Бернар осветил часть жизни капитана. Это был низенький человек средних лет, который возвращался в порт после рыболовного рейса и зимой жил, как почтенный буржуа, возле г-жи Бернар, а та ухаживала за ним и ждала, когда они поженятся.

Он ел вместе с ней в столовой, под портретом ее бывшего мужа, человека со светлыми усами. Потом шел к себе в комнату и коротал время за чтением приключенческих романов.

И вот этот мир был нарушен: появилась другая женщина. Капитан Фаллю зачастил в Гавр, стал следить за своей внешностью, чаще брился, даже покупал шелковые носки и скрывал все это от своей квартирной хозяйки.

Однако они не были женаты, и Фаллю не брал на себя никаких обязательств: он был человек свободный.

И тем не менее ни разу не показался в Фекане с новой знакомой.

Возможно, это была сильная страсть, серьезное увлечение, появившееся в зрелом возрасте. А может быть, какая-нибудь постыдная связь.

Мегрэ вышел на пляж и увидел жену, сидевшую в шезлонге с красными полосами. Рядом с ней, с шитьем в руках, устроилась Мари Леоннек.

Несколько купальщиков растянулись на гальке, белой от солнца. Море казалось усталым. По другую сторону мола, у причала, возвышался «Океан», навалом лежала треска, которую все еще разгружали, и хмурые матросы вели разговор, полный недомолвок.

Мегрэ поцеловал жену в лоб. Кивнул девушке и ответил на ее вопросительный взгляд:

— Ничего особенного… Жена беспокойно произнесла:

— Мадемуазель Леоннек рассказала мне все о себе. Ты веришь, что этот парень мог совершить подобный поступок?

Все втроем они медленно направились к отелю. Мегрэ нес оба шезлонга.

Они уже собирались сесть за стол, когда появился полицейский в форме. Он разыскивал комиссара.

— Мне ведено показать это вам. Получено час назад.

И он протянул уже вскрытый желтый конверт, на котором не было адреса.

Внутри лежал листок бумаги, исписанный мелким, убористым почерком:

«Прошу никого не винить в моей смерти и не искать причин моего поступка.

Здесь изложена моя последняя воля. Завещаю все, что имею, вдове Бернар, которая всегда была добра ко мне. Поручаю ей передать мой золотой хронометр моему племяннику, которого она знает, и проследить, чтобы меня похоронили на кладбище в Фекане, рядом с моей матерью».

Мегрэ от удивления вытаращил глаза.

— Подписано: «Октав Фаллю», — закончил он вполголоса. — Как это письмо попало в комиссариат?

— Неизвестно. Его нашли в почтовом ящике. И кажется, это действительно почерк покойного. Наш комиссар тут же уведомил прокуратуру.

— И все-таки его задушили. А себя самого задушить нельзя, — проворчал Мегрэ.

За общим столом было шумно, на блюде розовела редиска.

— Обождите минутку, я сейчас перепишу письмо. Ведь вы должны его забрать?

— Специальных указаний я не получал, но полагаю…

— Да. Оно должно быть приложено к делу.

Немного погодя, с копией письма в кармане, Мегрэ неторопливо оглядывал столовую, где перерывы между блюдами тянулись не меньше часа. Мари Леоннек все время смотрела на него, не решаясь прервать его хмурые размышления. Только г-жа Мегрэ вздохнула, поглядев на недожаренные эскалопы:

— А все-таки в Эльзасе нам жилось бы получше…

Не дожидаясь десерта, Мегрэ поднялся и вышел. Ему не терпелось снова увидеть «Океан», порт, матросов. По дороге он ворчал:

— Фаллю знал, что скоро умрет. Но знал ли он, что будет убит? Быть может, он хотел заранее спасти своего убийцу или просто собирался покончить с собой? Кто мог бросить в почтовый ящик комиссариата этот желтый конверт? На нем ни марки, ни адреса.

По-видимому, новость эта уже распространилась по городку, потому что не успел Мегрэ подойти к «Океану», как его окликнул директор «Французской трески» и со злобной иронией в голосе полюбопытствовал:

— Выходит, Фаллю сам себя задушил? А кто же нашел это письмо?

— Лучше скажите мне, кто из офицеров «Океана» находится еще на борту?

— Никто. Помощник капитана отправился кутить в Париж. Главный механик уехал к себе в Ипор и вернется только к концу разгрузки.

Мегрэ еще раз осмотрел капитанскую каюту. Узкое помещение. Кровать, покрытая грязным стеганым одеялом; шкаф, вделанный в переборку. Голубой эмалированный кофейник на столе, покрытом клеенкой. В углу сапоги на деревянной подошве.

Здесь было темно, пыльно и все пропитано едким запахом, царившим на судне. На палубе сушились тельняшки. Мегрэ чуть не шлепнулся на мостике, жирном от рыбьих отбросов.

— Что-нибудь нашли?

Комиссар пожал плечами, еще раз с мрачным видом оглядел «Океан» и спросил у одного из таможенников, как добраться до Ипора.

Это была деревня у подножия скалы, в шести километрах от Фекана. Несколько рыбачьих домиков. Вокруг немногочисленные фермы, виллы, которые сдаются с мебелью на летний сезон, и единственная гостиница.

На пляже снова купальные костюмы, дети и мамаши с вязаньем или вышиванием в руках.

— Скажите, пожалуйста, где дом господина Лабержа?

— Главного механика «Океана» или фермера?

— Механика.

Ему указали на домик с палисадником. Когда он подходил к выкрашенной в зеленый цвет двери, изнутри до него донесся шум спора. Два голоса — женский и мужской, но слов не разобрать. Комиссар постучал.