Случай во всем! Еще накануне Мегрэ и сам не знал, что уедет. Однако уже наступило то время, когда Париж начинал действовать ему на нервы: март с привкусом весны, с ясным и теплым солнцем.

Мадам Мегрэ уехала в Эльзас на пару недель к сестре, которая должна была родить.

Итак, в среду утром комиссар получил письмо от своего бывшего коллеги из уголовной полиции, который два года назад ушел на пенсию и обосновался в Дордони.

«…Если тебя занесет попутным ветром в наши края, обязательно заезжай ко мне на несколько дней. Моя старая служанка бывает довольна, лишь когда в доме гости. К тому же начинается ловля лосося…»

Мегрэ размечтался, обратив внимание на маленькую деталь: на листе почтовой бумаги был изображен силуэт небольшого замка с двумя башенками по бокам. И надпись:

ЛЯ РИБОДЬЕР в ВИЛЬФРАНШ-ан-ДОРДОНЬ.

В полдень позвонила мадам Мегрэ и сообщила, что роды у сестры будут, видимо, завтра к вечеру и добавила: «Здесь прямо настоящее лето… Уже яблони цветут!» Случай!.. Случай!..

Чуть позже Мегрэ дружески беседовал со своим начальником в его кабинете.

«Кстати… Вы еще не были в Бордо — насчет того, о чем мы с вами говорили?..»

Дело пустяковое. Несрочное. При случае Мегрэ нужно побывать в Бордо, порыться в городском архиве.

Невольная ассоциация: Бордо-Дордонь.

А тут еще солнечный луч на хрустальном шаре, которым его начальник пользовался как пресс-папье.

«А ведь это мысль! Срочного пока ничего нет…»

Часов в шесть вечера с билетом первого класса до Вильфранша он сел в поезд на вокзале Орсей. Служащий напомнил ему, что в Либурне нужно сделать пересадку («Если только у вас место в спальном вагоне, его прицепляют там…»)

Мегрэ не обратил внимания на эти слова, просмотрел несколько газет и пошел в вагон-ресторан, где и просидел почти до десяти.

Когда он вернулся в свое купе, шторы были опущены, лампа светила слабо, а какая-то пожилая супружеская пара захватила обе нижние полки.

В это время мимо проходил проводник.

— Не найдется ли случаем свободной полки?

— Только не в первом классе… Думаю, что есть во втором… Если вам все равно…

— Разумеется!

И вот Мегрэ уже тащит по коридорам свой саквояж. Проводник, открыв несколько дверей, находит наконец купе, где занята только верхняя полка.

Здесь тоже штора опущена, горит ночник.

— Вам зажечь свет?

— Спасибо, не надо.

В купе царит духота. Откуда-то доносится легкое посвистывание, словно отопление не в порядке. Кто-то ворочается наверху, ворочается и вздыхает.

Комиссар потихоньку снимает ботинки, пиджак, жилет. Вытягивается на полке, затем берет шляпу и прикрывает ею лицо: откуда-то тянет сквозняк.

Заснул ли он? Во всяком случае, задремал. Может, час, может, два, а может, и больше. Но это была лишь полудрема.

И в этой полудреме он чувствовал себя как-то не по себе. Быть может, от духоты и этого сквозняка? Скорее всего, из-за человека на верхней полке, который ни минуты не мог лежать спокойно.

Сколько раз он переворачивался с боку на бок? И ведь точно над головой Мегрэ. Каждое его движение отдавалось грохотом. Человек дышал неровно, словно у него был жар.

Наконец измученный Мегрэ встал, вышел в коридор и начал ходить взад-вперед. Но здесь было слишком холодно.

И опять купе, полудрема, в которой смешиваются мысли и ощущения. Отрезан от всего мира, словно живешь в каком-то кошмаре.

Показалось ему это или нет: мужчина наверху приподнялся на локтях и наклонился, пытаясь разглядеть своего соседа?

Сам же Мегрэ, наоборот, не решался сделать ни одного движения. Полбутылки бордо и две рюмки коньяка, выпитые в вагоне-ресторане, давали о себе знать неприятной тяжестью в желудке.

Тянется ночь. На остановках раздаются неразборчивые голоса, шаги по коридору, хлопанье дверей. Этот поезд никогда не тронется!

Похоже, человек наверху плачет. Временами он перестает вздыхать. Затем вдруг всхлипывает. Переворачивается. Сморкается. Мегрэ уже жалеет, что не остался в своем купе со стариками. Он засыпает. Просыпается. Вновь засыпает. Наконец, не выдерживает. Кашляет, чтобы прочистить горло.

— Мосье, прошу вас, постарайтесь все же лежать спокойно!

Он смущен, потому что его голос прозвучал резче, чем он хотел. А вдруг этот человек нездоров?

Тот не отвечает. Лежит неподвижно. Должно быть, это стоит ему огромных усилий. Мегрэ вдруг подумал: может, это вовсе не мужчина. Это вполне могла быть и женщина. Он ведь не видел. Скрытого полкой человека не разглядеть.

А этот спертый воздух там, наверху, наверное, просто удушает. Мегрэ пробует переключить вентиль отопления. Тот не работает.

Ох-хо-хо! Три часа ночи…

«Теперь нужно все-таки заснуть!»

Но ему больше не хочется спать. Он наэлектризован почти так же, как и его сосед. Мегрэ выжидает.

«Ну вот! Опять началось…»

И Мегрэ заставляет себя дышать ровно, считая до пятисот в надежде уснуть.

Точно, этот человек плачет! Наверное, ездил в Париж на похороны! Или наоборот. Бедняга работает в Париже и получил печальное известие из провинции: заболела мать или умерла. Или его жена… Все может быть… Иногда к поезду прицепляют специальный похоронный вагон…

А свояченица в Эльзасе должна рожать! Трое детей за четыре года!

Мегрэ спит. Поезд останавливается, затем трогается. Со страшным грохотом он пересекает металлический мост; Мегрэ открывает глаза и неподвижно смотрит на ноги, свисающие над ним. Человек наверху сел. С бесконечными предосторожностями зашнуровывает высокие ботинки. Это первое, что увидел комиссар. Несмотря на слабый свет лампы, он заметил, что это были высокие лакированные ботинки. Носки же были из простой серой шерсти и, похоже, домашней вязки.

Человек замирает, слушает. Может, он прислушивается к изменившемуся дыханию Мегрэ? Комиссар вновь начинает считать.

Это удается с трудом, потому что ему очень интересно наблюдать за руками, которые так дрожат, завязывая шнурки, что в четвертый раз принимаются за один и тот же узел.

Поезд без остановки проходит небольшую станцию. Сквозь шторы мелькают лишь пятна света.

Человек спускается! Это все больше и больше походит на кошмар. Он мог бы спускаться самым нормальным образом. Или боится новой нахлобучки?

Долго ищет ногой опору. Еще немного — и свалился бы. Он спускается спиной к комиссару.

Вот он уже вышел, забыв закрыть за собой дверь. Ныряет куда-то в глубь коридора.

Если бы не эта распахнутая дверь, Мегрэ, безусловно, попробовал бы воспользоваться этим, чтобы заснуть. Но ему пришлось встать, чтобы ее закрыть. Комиссар смотрит в коридор.

И едва успевает накинуть пиджак, позабыв про жилет.

Потому что в конце коридора незнакомец открыл входную дверь. И не случайно. В то же время поезд замедлил ход. Вдоль полотна тянулся лес. Невидимая луна освещает редкие облака.

Скрипят тормоза. С восьмидесяти километров в час скорость упала до тридцати, а то и меньше.

И человек прыгает, исчезает за насыпью, по которой он, наверное, съехал на спине. Почти не раздумывая, Мегрэ бросается за ним. Поезд тормозит еще больше. Он ничем не рискует.

И вот Мегрэ уже оторвался от подножки. Падает на бок. Катится. Трижды переворачивается вокруг себя, останавливается у натянутой рядами колючей проволоки.

Красный фонарь удаляется вместе с грохотом состава.

Комиссар ничего себе не сломал. Он встает. Его сосед упал, должно быть, не так удачно, потому что стал подниматься только сейчас, метрах в пятидесяти отсюда, медленно и с трудом.

Глупое положение. Какой-то инстинкт, подумал Мегрэ, заставил его спрыгнуть с поезда, в то время как его вещи ехали в Вильфранш-ан-Дордонь. Он даже не знает где он!

Он видит лишь лес, наверняка очень большой. Где-то видна светлая полоска дороги, уходящая в чащу.