И на чемпионате в Швеции нам помогала ровность, трезвость его характера.

– Знаю, что вы устали, но очень надо добиться победы, хотя бы с минимальным счетом, – сказал Качалин перед игрой со шведской сборной.

Тут вмешался один из руководителей делегации, горячий по натуре человек.

– О каком минимальном счете речь? Мы, помнится, громили шведов под Полтавой. Обязаны разгромить их и сегодня! Вы устали, но постарайтесь. За эту игру мы вас премируем.

Слова резанули, и Лева Яшин не выдержал:

– Мы приехали играть не за деньги, не за премиальные. Приехали защищать спортивную честь страны и сами понимаем, что должны сделать.

Мы приложили все возможные усилия, но ватные ноги не слушались. Опытные соперники были в лучшей форме.

Все складывалось не в нашу пользу. Ответный гол, который забил Ильин, отменили, отменили неверно, несправедливо. Мы пытались повернуть судьбу матча – не удалось. Хозяева поля забили еще мяч и победили: 2:0.

Сейчас, по прошествии многих лет, думаю: может быть, и следовало все же сменить нас, опытных игроков, на молодых, задорных? Пять игр за одиннадцать дней, если еще учесть, что тогда не разрешались замены, – это очень много.

После поражения нас отправили домой. Воспитательная мера? Наказание? К переживаниям из-за неудачи прибавилось чувство обиды и, я бы сказал, унижения. Уверен, негоже так поступать – проиграли, и нечего вам делать на чемпионате. А тогда тем более, ведь телевидение в те времена еще не достигло таких высот, как сегодня. Мы не увидели ни полуфинальных, ни финальных матчей. Они стали бы огромной школой, и пребывание на чемпионате в качестве наблюдателей окупилось бы с лихвой. Но… Мы быстро собрали вещи и отправились в аэропорт.

Самолет приземлился в Великих Луках. Долго ждали погоды. На душе тяжко. Валентин Бубукин все пытался нас встряхнуть. Самому невесело, а так шутил и балагурил, что и мы не могли не улыбаться.

Учитывая ту ситуацию, в которой оказалась наша сборная перед выездом в Швецию, можно с уверенностью сказать: не потеряй мы трех ведущих игроков, на равных могли бы сразиться со всеми соперниками, кроме бразильской сборной. Она действительно была на несколько голов выше – блистала звездами, современной тактикой, ставшей для всех откровением.

И тем не менее мы попали в восьмерку сильнейших команд мира. Получили высокую оценку специалистов прессы. В газетах писали, что русские могут гордиться своей командой, она достойно представила на мировом параде футбол своей страны. Может, не так уж и плохо для дебюта?

Но наше спортивное начальство не склонно было трезво и спокойно разбираться в случившемся. Всегда легче принимать волевые решения, выносить выговоры, рубить головы. Так уже было после Олимпиады в Хельсинки, когда разжаловали в «рядовые» выдающегося тренера Бориса Андреевича Аркадьева. Короче, на нас рассердились. Хоть времена переменились и страна преодолевала тяжелые последствия культа личности во всех сферах жизни, стиль управления спортом оставался прежним. Дров из-за него ломалось немало, и успехам он явно не способствовал.

А ведь дебют советской сборной на чемпионате мира был очень важен для развития всего нашего футбола. Ни одно состязание – ни Олимпиада, ни чемпионат Европы, ни ответственные клубные встречи – не идет в сравнение с чемпионатом мира. В нем принимают участие действительно лучшие команды планеты. Накопленное за четыре года мастерство, тактический багаж – все выставляется на всемирное обозрение. Но борьба за достойное место на таком вернисаже требует освоения достижений мировой футбольной науки, мастерства, высочайшего напряжения, концентрации сил, всей воли.

Семь чемпионатов отшумело с той поры, и советская сборная еще пять раз участвовала в финалах мировых первенств. Не раз она повторяла результат 1958 года – попадала в восьмерку сильнейших, поднималась и ступенькой выше – в 1966 году, в Англии, оказалась в числе четырех ведущих сборных команд; и если бы не явное невезение… Что ж, на ответственном испытании все может случиться. Иногда не хватало мастерства для достижения желанной цели, иногда уводили от нее досадные оплошности и ошибки. И всегда оставалось одно – работа. Работа и надежда. Футбольные часы быстро отсчитают очередные четыре года – что ждет впереди?

Осенью 1959 года, сразу же после возвращения из Колумбии, где я повесил бутсы на гвоздик, Николай Петрович предложил мне: «А что, если ты станешь тренером нашей команды?» Тренерство, конечно, входило в мои жизненные планы, но прийти сразу в такой клуб, как «Спартак», не мечтал.

Стать наставником Нетто, Ильина, Исаева, наставником товарищей, с которыми только что был на равных – возможно ли? «Я тебе помогу, – сказал Старостин, заметив мое смятение. – Да и ребята к тебе хорошо относятся…»

Что там греха таить, игроки зачастую критикуют своих тренеров, и между собой и в открытую. Правда, мы, спартаковцы, та плеяда, в которой играл я, критиканством не отличались. Знали одно: выкладываться на тренировках, выходя на поле, показывать игру. Строго спрашивали друг с друга.

У нас конфликтов с тренерами почти не возникало. Несогласия по тактике игры были, и футболисты тут высказывали свое мнение. Но это не портило наших отношений с Николаем Алексеевичем Гуляевым, которого мне предстояло сменить. Мы уважали его за трудолюбие, преданность делу. А как все сложится у меня?

Случалось, меня спрашивали: легче было бы, если б стал тренером другой команды? Скорее всего нет. А впрочем, не знаю. Я был рад, что, не успев уйти из родной команды, снова в нее возвращаюсь – не мыслил себя без «Спартака», вне «Спартака».

Игроки встретили новость о моем назначении по-доброму. Я сказал им: был вашим товарищем, им остаюсь, но с сегодняшнего дня я еще и тренер, прошу об этом помнить. Признаете вы меня в новой роли или нет – дело времени, а сейчас начнем работать.

И как-то получилось, что я почти сразу стал Никитой Павловичем. Многие, правда, и раньше звали меня «Палыч»: были моложе. Только Игорь Нетто не мог переключиться, я остался для него Никитой, и во время тренировок обращался ко мне только по имени. Ни в чем себе не изменял. Но форма обращения – дело, как говорится, десятое.

Невольно оглядывался на тренеров, с которыми мне довелось работать, видел их уже по-новому, старался разобраться в стиле их отношений с игроками.

Вот близкий мне человек – Горохов. Он не был у нас старшим тренером. Может быть, ему не хватало для этого эрудиции, образования, умения разговаривать с руководством, отстаивать свою точку зрения. Но он – незаменимый второй тренер. А это как бы самостоятельная специальность в тренерском деле. Для игроков Владимир Иванович был и отцом родным, и заботливой нянькой, у которой дитя никогда не останется без призора. Непременно сам накачает мячи, протрет их влажной тряпочкой, потом вазелином, чтоб блестели, сам оттащит связку мячей на поле, хотя это не входило в его обязанности. Не считал черновую работу зазорной.

Невысокий, крепкий. В команде его прозвали Карасиком – за сходство с одним из героев фильма «Вратарь». Работать готов был сутками, с утра до темна.

На следующий день после игры мы отправлялись в Сандуновские или Центральные бани. Баня входила в комплекс восстановительных мероприятий, и Владимир Иванович лично парил всю команду, каждого обхлопывал веником. Нужно было помассировать – массировал.

Абрам Христофорович Дангулов – полная ему противоположность. Человек высокой культуры, педант. Почти со всеми на «вы». По натуре довольно замкнут. С игроками одинаково ровные отношения. Правда, о некоторых ребятах проявлял особую заботу. Иногда самым неожиданным образом. Как-то в Тарасовке долго и задумчиво смотрел на Володю Агапова. Володя пришел к нам пареньком щупленьким, и Дангулов давал ему особые упражнения, чтобы он набирался силы, наращивал мышцы. И тут тренер, наверное, оценивал, пошли ли впрок его заботы. Вдруг решительно направился к яме около стадиона и исчез в ней. Через некоторое время показался с огромным автомобильным колесом; Агапов, разгадав тренерский замысел, тотчас кинулся к краю поля и залег в траву – спрятался. Абрам Христофорович растерянно озирался: