Поль свернул газету и положил ее на столик возле стакана, потом снял очки, убрал их в футляр из мягкой кожи и положил в нагрудный карман. Руки его немного дрожали.

– Нам надо поговорить о Луи?

Вив пожала плечами и пробежала пальцами по волосам жестом, остававшимся неизменным со времен ее юности. В те годы волосы украшали ее как корона – роскошные, огненно-рыжие, предмет большой гордости. Много лет спустя, после того, как их блеск начал постепенно увядать, а она продолжала красить их в тот же природный цвет, как-то раз она увидела себя в зеркале и поняла, что волосы больше не придают ей очарования. Старая карга! – с отвращением подумала Вив. На следующий день она попросила своего парикмахера сделать все необходимое, чтобы добиться более естественного оттенка, и теперь ее голову озарял лишь серебряный блеск – вот что стало с волосами, о которых когда-то говорил весь Джерси. Но как же трудно расставаться со старыми привычками! – и Вив все так же, как раньше, встряхивала головой, так же погружала пальцы в волосы непринужденным жестом, почти всегда привлекавшим всеобщее внимание.

– Нет, дорогой, мы не будем говорить о Луи, если тебе это неудобно. Но, думаю, будет неплохо привести в порядок твои возможные ответы, если вдруг будет упомянуто его имя – как тебе это прекрасно удалось двадцать лет назад.

– Какого черта ты имеешь в виду?

– Именно то, что я сказала. Двадцать лет назад ты прекрасно скрыл, как сильно ненавидел Луи. Сейчас, боюсь, ты подрастерял навыки. В самом деле, ты стал таким… прозрачным.

– Ради Бога, Вив, я не понимаю.

– Не понимаешь? – Ее зеленые глаза, похожие на осколки изумрудного стекла, холодно поглядели на него. – Ну так давай я тебе объясню. Дочь Робина на Джерси. Завтра вечером нам надо поехать на обед в Ла Гранж, помнишь? И вполне вероятно, что она захочет поговорить о Луи.

– Во время обеда, да еще при Софии?

– Ну что ж, возможно, и не тогда. Но мы с тобой – единственные люди, кто точно знает, что произошло. Держу пари, что в какой-то момент любопытство Джулиет возьмет верх. Так что, дорогой мой… – она подняла стакан, – предлагаю тебе получше подготовиться.

– О Джулиет, дорогая, ты не представляешь, как прекрасно, что ты здесь! – воскликнула София.

Обед закончился, приятный неофициальный обед, во время которого Джулиет почувствовала себя на удивление непринужденно в компании трех родственников, фактически незнакомых ей людей. А сейчас Дебора и Дэвид тактично ушли в свои комнаты, оставив Джулиет и Софию одних.

– Мне так приятно, что я здесь. Мне надо было приехать сюда намного раньше, – согласилась Джулиет, потягивая кофе из крошечной, тончайшего фарфора чашечки, окаймленной золотым ободком, и наслаждаясь приятным теплом, распространявшимся по телу от выпитого бокала праздничного шампанского и прекрасного вина, хранившегося в погребе Дэвида. – Но здесь, в этом доме, у меня какое-то странное чувство…

В действительности я ничего не помню, и все-таки помню. Ты понимаешь, что я имею в виду?

– Конечно, понимаю. Уверяю тебя – практически ничего не изменилось, по крайней мере на первом этаже. Дебора по-другому обставила комнаты, разумеется, те, что находятся в распоряжении ее и Дэвида. Причем несколько раз. Но здесь, внизу, даже когда освежают побелку или меняют обои, общий эффект остается прежним, думаю, главным образом из-за того, что, хорошо это или плохо, но я упрямо придерживаюсь мнения, что здесь вряд ли можно что-нибудь улучшить.

– Уверена, что нельзя, – сказала Джулиет.

– Ну что ж, дорогая, это ведь настоящая похвала. В конце концов, ты ведь профессионал, не так ли?

Джулиет засмеялась. Да, сейчас она стала профессионалом – но ее до сих пор забавляло, когда кто-нибудь говорил об этом, и, кроме того, она совсем не была уверена, что смотрела на Ла Гранж профессиональным взглядом. В тот миг, когда она вошла в прихожую, выложенную гранитными плитами, с высоким потолком, украшенным лепниной и широкой лестницей, она словно перенеслась назад в прошлое. И это не только из-за вида этого дома, но из-за запаха тоже – аромата пчелиного воска, которым были натерты перила. Прекрасный резной деревянный стол тоже издавал слегка пыльный, но не лишенный приятности запах, он исходил и от букета засушенных цветов, заполнявших своим блеском угол гостиной. Стоя там, Джулиет почти слышала топот детских сандалий по плиткам – ее сандалий, смешных, но практичных кожаных сандалий от Кларка, которые она носила в детстве.

Из холла ее провели в гостиную, менее знакомую, поскольку она провела там меньше времени. Но она все равно оценила ее и с удовольствием ощутила чувство роскоши и покоя, исходившее от тщательно подобранных оттенков кремового и абрикосового цветов, которые преобладали в комнате. Ее тренированный глаз задержался на бархатных портьерах и обоях из мокрого шелка, на мебели, в которой соединились элегантность и комфорт, – персикового цвета шезлонг, этакое любовное гнездышко, затейливо украшенное резьбой, диван и кресла, такие глубокие, манящие, что Джулиет захотелось немедленно погрузиться в них. Одна стена была заставлена книжными полками, за потертыми корешками богатых кожаных переплетов хранились редкие первые издания, здесь же были и любимая детская классика – «Алиса в Стране чудес», «Ветер в ивах». Свет настольных и обычных ламп смягчался абажурами из мокрого шелка, и повсюду были сокровища, собираемые на протяжении целой жизни, – изящные произведения современного искусства совершенно не противоречили серебру эпохи регентства, или восточным нефритам. Пожалуй, немного дисгармонировал ковер – кремового цвета, от стены до стены, густой, роскошный и безупречно однотонный. Джулиет почему-то ожидала какой-нибудь огромный ковер от Обуссона или что-нибудь более простое, украшавшее полированный паркетный пол.

Инстинкт не подвел ее в отношении гостиной и холла. Пол на самом деле был паркетным и покрыт широким круглым ковром глубокого красного цвета, достаточно насыщенным, чтобы соответствовать темной дубовой мебели. В длинном стенном шкафу хранилась целая батарея кастрюль, красивой формы стулья обтянуты полосатым красным шелком в стиле эпохи регентства, а огромный прямоугольный стол накрыт белой льняной скатертью. На нем посверкивали тяжелое серебро и искрящийся хрусталь. Вся комната производила внушительное впечатление, но доминировал здесь портрет, висевший над викторианским камином.

– Дедушка! – воскликнула Джулиет.

– Да, это Бернар, твой дедушка, но, боюсь, он никогда не видел своего портрета. Я заказала его после смерти дедушки, – сказала София, но, заметив озадаченное лицо Джулиет, она хмыкнула. Это прозвучало как небольшой намек на печаль, прокравшийся в ее изысканные манеры. – Он не был в состоянии долго сидеть и позировать. Бернар был очень деятельным, поэтому позирование считал ужасной тратой времени. Но я чувствовала необходимость, чтобы на почетном месте висел его портрет как основателя семейной фирмы, поэтому пригласила художника, и он выполнил портрет с фотографии.

– Он похож на себя?

– Думаю, да.

Джулиет всмотрелась в суровое лицо, твердый подбородок, слегка улыбающийся рот.

– Он кажется таким добрым.

– Да, – просто сказала София. – Он таким и был.

Что-то в ее голосе глубоко кольнуло Джулиет: она перевела взгляд с портрета на бабушку. Ее сверкающие аметистовые глаза смотрели куда-то вдаль, губы смягчились.

Она по-настоящему любила его, подумала Джулиет. Возможно, продолжает любить. Мой дедушка – отец моего отца.

Однако ничего в нем не напоминало ее отца. Робин был больше похож на мать – слегка раскосыми глазами и высокими скулами.

– Во мне течет русская кровь, – иногда пояснял Робин. – Моя бабка Лола была белоруской.

Дэвид же был очень похож на своего отца. Глядя на Дэвида, можно было с точностью сказать, как выглядел в его возрасте Бернар – даже несмотря на разницу в возрасте, сходство между ними было ошеломляющим – разрез глаз, линия подбородка, слегка крючковатый нос. Для самого Дэвида портрет отца должен бы быть взглядом в будущее. Таким образом, Дэвид являлся молодой версией отца. А на кого был похож Луи? Но его фотографий не было, и, несмотря на разбиравшее ее любопытство, Джулиет понимала, что сейчас не самое подходящее время спрашивать об этом.