Ольга подставила мне щеку для поцелуя, потом отступила на шаг и смерила меня равнодушным взглядом.

– Извини, Денис. Я хотела тебе позвонить, чтобы ты сегодня не приезжал, но у меня нет твоего телефона, ты так и не удосужился мне его дать. В общем, я не смогу поехать к тебе. У меня появилось неотложное дело, я должна сейчас встретиться с одним человеком. Вот так. Не сердись. Будет желание, звони мне на работу. Телефон ты знаешь. Ну все, пока, – Ольга ткнулась губами мне в подбородок, резко развернулась и быстро пошла по неубранному слякотному тротуару.

Я проводил ее растерянным взглядом, подумал: «Если бы ты очень хотела предупредить меня, чтобы не приезжал, то узнать номер моего сотового можно было бы без проблем – просто зайти в канцелярию и посмотреть в договоре. Но только тебе, красавица, зачем-то потребовалось, чтобы я сегодня впустую прокатился сюда. Вот только совсем не пойму, зачем. Вообще ничего не пойму».

Все, что сейчас произошло возле входа в приемный покой «Эскулапа», заняло не больше минуты, и можно было смело, не кривя душой сказать, что я был попросту ошарашен. Неожиданным точным ударом Ольга ухитрилась отправить меня в нокдаун.

Сама того не разумея? Или все это было задумано специально? А пес его знает!

Я удивленно пожал плечами, состроил на лице надменную ухмылку и пошел к своему «мерседесу».

У первого более-менее приличного кафе я остановился и долго сидел в уютной полутьме пустого зала, пил кофе, слушал хорошую музыку и пытался сообразить, что случилось и почему Ольга резко охладела ко мне. Вчера она была готова рассыпаться в прах у моих ног, а сегодня всем своим видом показывала, что я ей на хрен не нужен. Единственное заключение, к которому я пришел в результате долгих раздумий, было то, что Ольга – все-таки ментовская сука, что всю последнюю неделю терлась возле меня, надеясь раскрутить на какую-то информацию. Но вчера вечером ее хозяева вдруг пришли к выводу, что этой информации с меня надоить можно не больше, чем с козла молока. И потеряли ко мне интерес, дали Ольге отбой.

«Если все, действительно, так, то оно даже и к лучшему, – подумал я и расплатился за кофе. – Возможно, сама судьба уберегла меня от огромных головняков».

Несмотря на то, что я упорно пытался убедить себя в том, что ничего не потерял, на душе скребли кошки. Эта красавица весь вечер не выходила у меня из головы. Я сам себе удивлялся: оказывается, за прошедшую неделю то чувство сильной привязанности – я никогда не сказал бы «любви», – которое я четыре года назад испытывал к Ольге, вновь выползет наружу из каких-то потаенных уголков подсознания и возьмется за меня с куда большей силой, чем это было когда-то в больничке Гааза. И вот ведь выползло и принялось коматозить меня по полной программе.

Я отрешенно бродил по квартире и занимался самоистязанием, предаваясь воспоминаниям о том, как мне хорошо было с Ольгой четыре года назад. Как мне хорошо было с ней эту неделю в «Эскулапе». Все, за что я ни брался, валилось из рук. Вставил в магнитофон еще не смотренную кассету с культовым боевичком – меня хватило только на десять минут. Набрал в ванну воду и выпустил. Попробовал дозвониться до Михи Ворсистого, пригласить его в гости, но по домашнему телефону никто не отвечал, а трубка оказалась отключенной. То же и у Комаля. То же и у Гроба. Хотел вызвать к себе Вику – ту, что накануне больницы перегладила мне все рубашки, – уже набрал номер ее сутенера, но в последний момент передумал и бросил трубку. И, в конце концов, прибегнул к испытанному способу снятия депресняка – накинул пальто, добежал до ближайшего магазина и купил там бутылку «Смирновской».

Как я ложился спать, совершенно не помню. Зато отлично помню, как проснулся в половине седьмого утра. С головой, больше похожей на мешок с песком, с выхлопом изо рта, которым, как дихлофосом, можно было травить клопов, и с жаждой, которая не снилась и путнику, пешком пересекшему Калахари. Я заставил себя выбраться из постели и переместился в ванну, где в горячей воде часа три выпаривал из себя остаточный алкоголь. Потом оделся и отправился в знакомое кафе. А после кафе до темноты гулял по парку Победы, кушал мороженое, пил кока-колу и похотливо глазел на проходивших навстречу мне телок. Одним словом, отдыхал, культурнее некуда. И, что самое главное, исколовшие мне вчера всю душу думки об Ольге сегодня утратили свою остроту. Помогла ли мне в этом водка, или я просто наконец сумел взять себя в руки, я не знаю. Но факт остается фактом – домой с прогулки по парку я вернулся совершенно другим человеком, нежели сутки назад. Быстро приготовил незамысловатый обед, с удовольствием досмотрел боевик, который вчера бросил уже через десять минут. Наполнил ванну и погрузился в нее часа эдак на два. Грелся в горячей воде, читал детектив Патриции Хайсмит и поражался: как я мог так расклеиться из-за какой-то там Ольги, медсестры и ментовской стукачки. Было бы из-за кого! А таких, как она, в Питере можно собирать горстями. Главное, не лениться.

«И правда, – задумался я, ненадолго отрываясь от книжки. – Надо бы выделить время на разрешение этой проблемы и найти какую-нибудь неустроенную в жизни девчонку, чтобы жила со мной, занималась хозяйством и молилась на меня, как на своего благодетеля. А еще завести собаку – добермана или пит-бультерьера, – чтобы было с кем гулять в парке. Не бродить, как сегодня, по нему в полном одиночестве.

Итак, заметано. В ближайшее время занимаюсь поисками подруги и пит-бультерьера», – твердо решил я и вновь погрузился в детектив Патриции Хайсмит.

Таких кошмарных выходных у Ольги, кажется, не было никогда. Всю субботу она, как полоумная, металась по квартире, в пух и прах разругалась с трезвым на этот раз папашей, сорвалась на маму, потом на бабушку. Занялась уборкой и, оставив у себя в комнате полный развал, все бросила. Взялась готовить обед и, наполнив кухню дымом от сгоревшего лука, разревелась от собственного бессилия и безысходности, пошла к себе, упала на кровать и пролежала без движения часа полтора, пока в комнату не заглянула обеспокоенная мать.

– Оля. Оленька, что с тобой?

– Ничего.

– А чего ты бесишься?

– Я не бешусь. Я просто лежу и хочу умереть.

– Не понимаю, – пожала плечами мать. – У тебя что, неприятности на работе?

– Неприятности могут быть не только на работе, – вздохнула Ольга.

– Тогда остается только одно. – Мать села на стул рядом с кроватью. – Неразделенная любовь? – проявила она интуицию. – Тот ваш пациент, у которого ты всю прошлую неделю пропадала по вечерам, выписался из клиники, и ты сразу стана ему не нужна? Так?

– Нет, не так, – продолжая лежать, уткнувшись лицом в стенку, пробормотала Ольга. – Я сама зачем-то сделала вид, будто он мне не нужен. Очень сильно его обидела, а потом поняла, как же жестоко ошиблась. И теперь не знаю, простит он меня или нет.

– Конечно, простит, – попробовала успокоить дочку мать. – Почему бы тебе прямо сейчас не позвонить ему, не объясниться?

– У меня нет его телефона.

– Как? – удивилась мать.

– Так. Его номер есть в договоре. Договор в канцелярии. Канцелярия закрыта до понедельника.

– Ну, до понедельника осталось недолго. Потерпи чуть-чуть, и я уверена, что все будет нормально. А сейчас иди, доча, покушай. А потом посиди посмотри телевизор. Отвлекись. Постарайся не думать об этом парне, – сказала мать, поднимаясь со стула. – Идем, Оля, на кухню. Что-нибудь съешь.

Что-то – совсем чуть-чуть – съесть, совершенно не ощущая вкуса, у нее получилось. Отвлечься от мыслей о Денисе не удалось. На следующий день Ольга заставила себя закончить уборку в комнате, потом вызвалась съездить на рынок за продуктами, а весь вечер опять провела перед телевизором, совершенно не сознавая, что смотрит. Этой ночью она не могла уснуть до четырех часов, а утром встала невыспавшаяся и совершенно разбитая.