Он схватил меня, но я вывернулся и убежал. Великий Маэстро.
Я шел куда глаза глядят, пока не услышал сладкий голосок:
- Не ищешь ли работы, мальчик?
На пороге розового домика с голубой черепичной крышей стоял красноносый толстяк с розовыми щечками и желтыми глазами.
Он распахнул дверь, и я увидел голубой рояль с откинутой крышкой.
- Если ты выдержишь испытание, то станешь учеником удивительно и поразительно Великого Маэстро, то есть моим учеником, - сказал он, когда я сел на розовый стул перед голубым роялем. - Чтобы достигнуть этого величайшего счастья, тебе придется исполнить изящнейшую пастораль, сочиненную мною. Ты должен двадцать раз нежнейше, пианиссимо, коснуться белых клавишей, а потом десять раз сильно, крещендо, ударить по клавишам черным. Начинай!
Я трогал белые клавиши, а Маэстро, наклонив голову, шептал:
- Сладко! Сладенько! Сладчайше! Наиусладительно!.. Нежно! Нежненько! Нежнейше!.. Умилительно! Наиумилительнейше! Сверхумилительно!
Иногда он мурлыкал под нос:
Турропуто
Путо.. Турро..
Турропуто все открыто,
Для него все в мире ясно.
Добрый - глупый!
Злому - счастье!
Где я слышал эту песенку? Маэстро легко ударил золотым камертоном по крышке рояля.
- Так... Так... Еще усилие, и ты станешь любименьким учеником удивительно и поразительно Великого Маэстро. Так...
В это время мимо окна прошла - или пролетела - Принцесса. Вместо того, чтобы двадцатый раз пианиссимо коснуться белых клавишей, я быстро - виво, даже вивиссимо - выскочил из розового домика Маэстро.
- Куда ты? - крикнул он.
Но что мне было до розового Маэстро, до всех маэстро на свете: ведь впереди шла Принцесса.
Над золотой ее головой летел тот самый Голубь.
- Пожалуйста, пожалуйста, не исчезайте, иначе я умру, - сказал я вслед девушке.
Вот теперь она улыбнулась.
А может быть, она высунула язык, или показала нос, или состроила гримасу, став еще прекраснее.
Взглянув на меня, она сказала:
- Когда взойдет луна, приходи к большому дубу на опушке леса, мой мальчик! Повернись спиной к луне, закрой глаза и отмерь двадцать шагов от дуба к опушке леса, а после десять шагов от опушки к дубу.
Она исчезла.
Наступила ночь, поднялась луна. Я сделал все как велела Принцесса, но не увидел ее.
Издали донесся насмешливый голос.
- С закрытыми глазами счастья не поймать, мой мальчик! Ах, я приказала?! Что ж, ты всегда будешь делать только то, что приказывают? Прощай и не ищи меня.
Сквозь слезы я увидел: через серебристый столб лунного света пролетел Голубь. Со спины его спрыгнул крошечный гном в красном колпаке.
Глава вторая
Я СТАНОВЛЮСЬ УЧЕНИКОМ СКАЗОЧНИКА Метр Ганзелиус.
- Перестань реветь, - донеслось откуда-то снизу. - Пф-пф, только что выплыл из одной слезы, как меня накрыла вторая.
Я сдержал слезы.
- Пф, так-то лучше...
Я не мог разглядеть гнома среди травы и, сознаюсь, крайне невежливо окликнул его:
- Эй, где вы там?
- Лучше все-таки называть меня не "эй, вы", а метр Ганзелиус, как это принято, и не одну тысячу лет, среди всех фей, людей и волшебников, с которыми я поддерживаю знакомство.
- Простите, метр Ганзелиус, - с раскаянием сказал я.
- Раскрой ладонь, - приказал метр Ганзелиус, нетерпеливо выслушав извинения. - Нет, держи ее прямо.
Трава зашевелилась, и на ладонь вспрыгнул маленький гном с темными глазами и седой бородкой.
На плечах у него был синий плащ. На кожаном поясе висела шпага. В левой руке он держал красный колпак с кисточкой. Остроносые штиблеты с загнутыми носками светились зеленым светом.
Он часто, всей грудью вдыхал воздух и при этом увеличивался, увеличивался, но так, что не менялась ни одна черточка лица.
Поклонившись, Ганзелиус взмахнул плащом и спрыгнул к подножью дуба. Светящиеся штиблеты, как светляки, прочертили след в темноте.
- Значит... значит, вы пустой? - растерянно спросил я.
- Я - воздушный человек, - ответил гном. - В молодости, когда я был кузнецом и весил десять пудов да еще четыре фунта, мне тоже случалось путать пустых людей, которых множество, с людьми воздушными, так редко встречающимися.
Он смотрел на меня снизу вверх как бы с некоторым сожалением.
Теперь я понял, что чувствовал этот строгий спрашивающий взгляд и прежде, когда метр Ганзелиус пролетал мимо на своем голубе. Взгляд человека, дорого заплатившего за то, чему научила его жизнь.
Отец идет с сыном и думает, как оберечь его на долгом пути Он кладет в руку ребенка кошелек с золотом, или с серебром, или с медью. Золото, серебро и медь тем и отличаются от мудрости, что их можно отдать сыну и другу.
Они отличаются от мудрости и от любви, которая не бывает ни золотой, ни серебряной, ни медной, а только настоящей или поддельной.
Это поучение метра Ганзелиуса, как и другие его уроки, я услышал и записал в тетрадку не в ту ночь, а много позже...
- Я знал твою бедную матушку, когда она была еще девочкой, и, конечно, не мог позволить колдуну Турропуто преследовать тебя.
- Турропуто?! Я не видел Турропуто...
- Нет, ты видел его! Он превращался то в старушку, которую ты встретил в лесу, то в Портняжного Мастера, то в Маэстро. - Он злой и сильный колдун! В одиночку я бы с ним не справился и попросил Принцессу помочь мне. Восьмисотлетнее знакомство позволяет рассчитывать на небольшие услуги.
- Принцессе восемьсот лет? - воскликнул я, удивленный и огорченный.
- Мы познакомились с Принцессой восемьсот лет назад, когда она праздновала свой двухсотый день рожденья, - ответил метр Ганзелиус, - Турропуто ворвался во дворец, унес Принцессу в поле, закружил в ледяной вьюге, и, если бы она не увидела окна кузницы - счастье, что я заработался до ночи, - кто знает, что случилось бы с ней... Мы отогрели ее у горна, только сердце у бедной девочки осталось наполовину замерзшим Может быть, оно еще оттает?! Пока человек жив, нельзя терять надежды. А Принцессе только тысяча лет.
Взглянув в глаза и угадав мои мысли, Ганзелиус грустно проговорил:
- Любимая, сынок, не бывает ни золотой, ни серебряной, ни медной, ни красивой или некрасивой, ни молодой или старой, а только любимой. Лунные человечки.