«Крусадос» представлял некую иронию по отношению к Эль Райо, потому что войти в этот клуб можно было с обоих сторон границы. Лазерный забор прорезал его по центру, и был невидим за откатывающимися металлическими дверьми. Управляющие врубились в подземные кабели, из-за чего раз в час излучатели сбивались, образуя трехсекундный интервал излучения, и во время этих интервалов можно было перепрыгнуть из Мексики в Штаты и наоборот. Может показаться странным, что это позволялось, однако нелегальное пересечение границы в малом масштабе не рассматривалось как проблема — в конце концов обе стороны границы разделяли одну и ту же экономику, одно и то же ужасное загрязнение среды и тот же уровень преступности, и La Migra продолжала следить и на американской стороне, чтобы никто из представляющих настоящую опасность, вроде моего папы, не ускользнул в Страну Свободы.

Я любил темноту клуба, оранжевое пламя маленьких свечей в стеклянных чашах на всех стойках, железные двери, что ежечасно откатывались, открывая Эль Райо, фоновое биение львиного сердца музыки, бар отделанный черным металлом и блестящим хромом. Это был мой офис, мое истинное обиталище души. Я занял место в баре, и бармен, поплыл в мою сторону, словно на колесиках, его серебряный зуб прорезал серповидную улыбку, глаза сверкали черными жуками, острыми черными стилетами…

«Что вам подать, мистер По?»

«Орландо! Buenas noches», сказал я. «Текилу и пиво.»

Телевизор над баром показывал Лучшие Хиты Эль Райо. То есть то, как люди пытались пересечь его в ранние годы после того как барьер был включен, и в данный момент фокусировался на парне, который покрыл свою машину дешевыми зеркалами, потому что слышал, что зеркала отражают лазерные лучи, но не знал, что такие зеркала должны быть безупречными, и поехал прямо в барьер, появившись по другую сторону в форме дымящегося кома расплавленного стекла и стали. На ленте содержались десятки подобных идиотских эпизодов. Имелась и другая лента, где люди совершали паломничество к барьеру, строили рядом алтари и святилища, а иногда и бросались в огонь; однако эта лента не была столь же популярной, потому что некоторые еще продолжали заниматься этим дерьмом.

Орландо принес мою текилу и пиво, и я спросил, что новенького. Он немного расслабился от своей позы злобной учтивости и ответил: «Знаешь этого chingado[1] Тонио Фернандеса? Ведет то шоу в Сан Диего о барьере… все такое дерьмо? Ага, так он узнал, как Гути Карденас… помнишь его? Сумбурный сопляк лет восемь-девять назад? Окей. Так Тонио услышал, как тот весь ушел в наркоту. Гути кайфует в забегаловке моего дяди в ТиДжей. Я все время вижу его там. Так Тонио решил, что сойдет туда и, как мексиканский Иисус, совершит путешествие ради спасения его души… очистит его, во как.» Орландо приостановился, чтобы закурить сигарету и выдуть серебристое сияющее кольцо. «Это смешно, потому что Тони примерно такой же мексиканец, как пакет чертовых Читос. Парень рассуждает как трахнутый баптист. Гути не смог достаточно быстро вытащить свою задницу. Я хочу сказать, даже дурь чертовски лучше, чем это дерьмо. Да он просто не хочет быть спасенным. Не хочет быть воскрешенным, или выбитым из своей депрессии. Он желает спуститься в дыру до конца с ухмылкой на своем трахнутом лице. Он отказывается быть обращенным в роскошно чистенький осколок того, чем когда-то был, и выступать в роли чуда перековки. Вроде того как, поглядите-ка, что можно сотворить из сырого материала с помощью правильного христианского воспитания…»

Зажужжал мой центр сообщений. Я сказал Орландо, что дослушаю его историю потом и тронул кнопку на стойке. Из бара выскочили экран и клавиатура, я настучал код. Секунду спустя мускулистый парень в хулиганской майке смотрел на меня с экрана. Его трапецевидные бугрились на плечах, словно холмы у подножья горы-головы. Лицо, заросшее трехдневной щетиной, было жестким, презрительным лицом человека, которому нравится причинять боль людям. Я никогда не видел его прежде, не знал его имени, но сразу мог сказать, что это сэмми, по немигающим глазам и по рефлексивным желвакам челюсти, по точности речи и предельному отсутствию интонаций, по сержантским полоскам, татуированным на щеке. С начала пан-майанской войны ветераны, склонные к самурайской наркоте, поселялись лишь по эту сторону границы, где никто не пытался поставить вне закона их жестокую субкультуру. Они давали значительную прибавку к экономике, их бои без правил в ямах-аренах были главным туристским аттракционом, и они обеспечивали прекрасный источник опытных амбалов для людей вроде меня. У экс-сержанта к шее был прикреплен меленький пластырь под цвет кожи, обеспечивающий постоянный приток любимого яда в его систему. Это показалось мне странным. Большинство людей его сорта предпочитали импланты — их труднее вырвать во время боя.

«Эдди По?», спросил экс-сержант.

Я переключил голос в наушник и сказал: «Говори быстро.»

По всем мускулам на его лице прошла рябь — кажется, ему не понравился мой тон. «Ларри Креспо мертв», сказал он, восстановив самообладание.

Это была плохая новость, но я не доверял источнику. «Как ты получил этот номер?»

«От Креспо. Он думал, ты сможешь найти мне применение.»

«Какое совпадение. Мне не хватает Креспо, и как раз ты тут звонишь.»

Принимая во внимание мое неуважение, я думаю, ему сильно хотелось разорвать меня на клочки, однако его самообладание оказалось превосходным. Люди не из их племени обходят сэмми стороной при самых лучших обстоятельствах.

Стриженый под бокс парень проговорил сквозь зубы: «Если намекаешь, что я убил его… Креспо был из моей семерки.»

Я не слишком знаком с культурой сэмми, но знал, что «моя семерка» означает кровное братство. Говоря мне это, он убедительно заявлял о своей невиновности. Но у меня все еще были подозрения — я не люблю случайностей, особенно в важном деле.

«Как твое имя, серж?», спросил я.

«Лоутон Чилдерс.»

«Есть резюме?»

«Оно должно быть уже у тебя.»

Я настучал пароль и резюме появилось на экране. «Вижу, ты недавно работал на Карбонеллов. Есть проблемы убить их парочку?»

«С удовольствием», без выражения ответил Чилдерс.

«Скорее всего, не понадобится.» Я изучил остаток резюме. «Сегодня ночью мне нужна качественная работа. Главное — сдержанность. Ты станешь защищать представителя AZTECHS во время переговоров с Карбонеллами.»

«Понял», сказал Чилдерс.

«Какое впечатление о Карбонеллах?»

Улыбка Чилдерса проявилась медленно — эмблемой свирепости. «Они и наполовину не так плохи, как о них думают.»

«Я не это спросил», сказал я. «Есть идеи об их личностях, что могут быть полезны?»

«Я не обращал внимания на личности», ответил Чилдерс.

Я продолжал читать резюме. «Три тура в Гватемалу. Черт, ты, должно быть, любишь эту страну!» И я сардонически ему подмигнул.

Чилдерс стоял молча.

«Ты не слишком занимался телохранительством», сказал я. «Почему сейчас?»

«Мне нужна операция.»

В речи сэмми «операция» означает биоинженерную процедуру для преодоления снижения чувствительности к наркотику.

«Какова чувствительность сейчас?», спросил я.

«На прошлой неделе в яме я убил обезьяну. Можете проверить.»

«Комнатную мартышку? Кинг Конга? Кого?»

«Орангутанга.»

Я не люблю менять лошадей на переправе, но так как моя лошадь мертва, выбора мало, и если наркота подстегнула боевые способности Чилдерса до точки, где он в рукопашную завалил орангутанга, то он может оказаться даже лучшим выбором, чем Креспо. «Олл райт», сказал я. «Запись этой передачи будет нашим контрактом. Я нанимаю тебя на время одного дела. Стандартные условия. Бонус будет определен потом.»

Чилдерс отреагировал лишь кивнув.

«Люди, с которыми тебе работать — команда Креспо. Есть проблемы?»

«Никаких.»

«Окей. Увидимся позже.»

«Не хотите узнать, как умер Креспо?»

Сэмми обычно демонстрируют безразличие к жизни и смерти, поэтому такой вопрос показался противоречащим типажу. Выражение Чилдерса едва менялось во время нашего короткого интервью, но сейчас я мог бы поклясться, что заметил проблеск гнева на мое безразличие. «Предполагаю, наркота», ответил я.