— Сочувствую. — Он поставил банки на стол и придвинул к нему кресла. — На этот счет я кое-что знаю. — Встав лицом ко мне, он неожиданно вывернул оба кармана брюк и задрал тонкую трикотажную футболку, продемонстрировав клавиатуру ребер и кратер живота. Потом показал спину. — Я чист.

Вернувшись к сумке, я бросил ее к стене, снял куртку и повернулся кругом. Мы сели в кресла и почти одновременно открыли банки.

— Я был третьим кандидатом на бессмертие, — сказал Богг. — Но ко всей этой затее я относился скептически, хотя в первый момент подобное предложение мне польстило, несмотря на то что я знал, что к объективной оценке со стороны ученого мира это имеет мало отношения. Мне было уже под сорок, а в этом возрасте мысли о смерти и об этом чертовом мире, который даже на секунду не замрет, когда Богг сыграет в ящик, становятся особенно назойливыми. Я согласился, но одновременно начал выискивать все, что удавалось найти о ТЭК, Хертле и его катушках. Тогда мне еще удалось узнать относительно много от владельцев ТЭК и от самого Хертля. За месяц до торжественных «похорон» я принял окончательное решение и, собрав журналистов, вышел из «поезда в навсегда». Потом ТЭК поумнела и начала предохраняться от подобных эксцессов. Они стали организовывать полугодовую подготовку в специальном лагере, требовали письменного обязательства и не знаю чего еще. Во всяком случае, меня на какое-то время оставили в покое. Меня лишь посетил некий чиновник из ТЭК и предложил небольшую сумму в обмен за то, чтобы я, как он выразился, не рекламировал свой неудачный поступок. Я согласился, как из-за денег, так и из-за определенных предчувствий. Дважды меня избили какие-то незнакомые мне молодые люди. Я выгнал из своего дома журналистов, а они, желая отомстить, облили меня грязью в газетах. Потом кто-то похвалил меня по телефону за сообразительность. Я примерно понял, что имеется в виду.

Сол, успокоившись, стал вполне сносным собутыльником — пил бесшумно, благодарно вздыхал после каждого глотка и говорил складно. Когда первая банка закончилась, он протянул мне вторую.

— Я внимательно следил за тем, что происходит вокруг ТЭК, но мне не попадалось ничего, кроме официальной информации. Отчего-то у меня возникла идея поехать на конференцию в Лос-Анджелес. Там я встретил своего бывшего одноклассника, который во время приема показал мне копию отчета Майкла Шпайдера о пребывании в кратере. Я хорошо знал как самого Майкла, так и стиль его работ. Какое-то время между нами шла серьезная полемика, и именно тогда я стал специалистом по его образу мышления, по его рассуждениям. Мне удалось скопировать этот отчет — что-то меня в нем удивило. Прежде всего, он отличался от опубликованной версии. Мне кажется, что изменения были несущественными, или, иначе говоря — мне кажется, что Майкл зашифровал в своем отчете какую-то информацию, а они либо ее обнаружили, либо изменили отчет просто так, на всякий случай. Уже потом я узнал, что тексты, выходящие из Кратера Потерянного Времени, редактируются. Тем временем кто-то обратил на меня внимание. Я чудом избежал столкновения с огромным грузовиком, а вскоре после этого обнаружил трех ядовитых змей у себя в саду. Дальше я ждать не стал.

— Разумно. На третий раз может и не повезти.

— Я тоже так считаю. — Он затушил догорающую в пепельнице сигарету и на несколько секунд вернулся к своей пантомиме. — Я сбежал в Европу и побывал, похоже, уже во всех странах, но ни в одной не чувствовал себя в безопасности. Кроме того, у меня нет денег на дорогие документы и прочие трюки. Я жив лишь потому, что, несмотря ни на что, не представлял особой опасности, но раз вы говорите, что ситуация изменилась… — Он несколько раз пошевелил бровями и изогнул губы.

— Ну хорошо, но что вы, собственно, подозреваете?

— А я не сказал? — удивился он. — Ну и дурак же я! — Он хлопнул себя ладонью по лбу. — Я подозреваю, что нет никакого Кратера Потерянного Времени, вернее, есть, но время идет там так же, как и везде.

— Что-о? — Я вытаращил глаза.

— Ну я же говорю — нет никакого бессмертия.

— Так что же есть? Кто заставляет ученых лезть туда и послушно торчать внутри гигантского пузыря без женщин, без путешествий, без друзей…

— А как они могут уйти, раз уж там оказались? — Он наклонился в мою сторону.

— Ведь они не обязаны работать. Через несколько лет кто-то заинтересуется, почему мистер X молчит, не так ли?

— Может, им угрожают смертью или грозят убить семью. В конце концов, они могут работу одного ученого выдавать за работу другого. Кроме того, в кратере может произойти несчастный случай, ну знаете — оборвался лифт, маленький пожар, взрыв, удар током, самоубийство…

Я откинулся на спинку кресла, глядя на Сола широко раскрытыми глазами.

— Почему меня преследуют? — спросил он. — Потому что я один из немногих, кто не верит в ТЭК, и, похоже, единственный, кто хоть как-то высунулся. Других причин не вижу. Дальше… Я общался с Барнсом, это…

— Знаю. Он тоже отказался перейти на ту сторону времени.

— Именно. Но он совершенно не желает об этом говорить. Почему? Что ему мешает сказать? А может, кто-то поставил вопрос так: будешь болтать — много не наболтаешь. У него четверо детей, живы его родители и родители жены.

— Спокойно. — Я закурил очередную сигарету и несколькими глотками опорожнил банку. Мой мочевой пузырь уже давно требовал, чтобы я посвятил ему минутку, но я подавил желание. — Можно ведь проверить расчеты Хертля? Ты же не будешь говорить, что он опередил свою эпоху и никто его, как Эйнштейна, не понимает? Раз его катушка работает, то…

— Вот этого я и ждал! — Он почти подскочил в кресле. — Как раз этого никто и не знает! Нет расчетов, нет модели. Есть лишь идея и кратер. Все. А таких идей в фантастике до черта. Со временем чего только не делали: замедляли, пускали в обратную сторону, ускоряли, путешествовали во времени туда и обратно, время продавали, крали, раскрашивали в полоску и в крапинку. И что с того? Ха! То же самое и с кратером.

Мне пришлось в конце концов воспользоваться туалетом. Вернувшись, я рявкнул на Богга:

— И что?! Нет никаких гарантий, а публика ломится в окна и двери?

— Целая куча народа позволила себя заморозить, не зная, удастся ли обратить процесс! Согласен, им все равно пришлось бы умереть, но те, что соглашаются на рискованные эксперименты? Смерть, дорогой мой, это такая штука, что… — Он махнул рукой.

Мы как-то незаметно перешли на «ты». Невозможно пить отменное пиво, размахивать руками, говорить о смерти и при этом сохранять между собой дистанцию. Я встал и прошелся по комнате. Дым значительно ухудшал видимость, но я не открывал окон. Повернувшись к Солу, я щелкнул пальцами.

— А что с тем отчетом? С этим… — Я пошевелил пальцами в поисках подходящего определения.

— Как раз над ним я и сижу. Сижу уже два года. Я уверен, чувствую, что Майкл что-то в нем зашифровал. Есть едва заметные отличия в стиле, некие оттенки, легкий туман… — он сделал движение пальцами, словно пересчитывая деньги, — что-то есть, только ключа не найти. Я насилую компьютеры, но боюсь воспользоваться большими машинами, а эти… — Он пренебрежительно показал на древний кинескоп монитора. — Но я уже близко, уже почти нашел. Все дело в том, что Майкл не на меня рассчитывал и воспользовался ключом, понятным для кого-то другого. Если бы он подумал обо мне, то я давно бы уже все расшифровал. Но я дойду до истины…

— А если нет? — перебил я его.

— Этого не может быть, — помолчав, ответил он. — Разве что меня удар хватит.

— Тогда сделаем так: ты находишься под опекой моих, скажем так, мюнхенских друзей. Я подожду несколько дней. Если у тебя получится, то это будет бомба, какой свет не видел, но если нет — тебе придется отсюда исчезнуть. Поговорим завтра. — Я забрал со стола сигареты и зажигалку. — Дай мне телефон, позвоню, когда найду какую-нибудь гостиницу.

— Зачем? — Он замахал руками со скоростью колибри. — Ведь ты же можешь ночевать здесь. Я все равно буду сидеть в этой комнате, я почти целый день спал и собираюсь работать ночью.