Через минуту или около того мое достоинство уже свободно помещалось в штанах.

В постели мы также занимаемся любовью, так что вы не думайте. И получаем от этого удовольствие. Просто я считаю, что браки, основанные на примитивных привычках, крайне недолговечны, так же как люди, не умеющие подниматься над суетой. Они просто рискуют свихнуться в какой-то момент. С другой стороны, я отдаю себе отчет в том, что у сексуальных фантазий также есть опасный предел, за которым начинается безумие. Мы с Сюзанной несколько раз приближались к этой границе, но вовремя останавливались.

Я вновь пересек сосновую границу между участками. Мне не хотелось, конечно, оставлять Сюзанну, бродящую в таком виде по темному лесу, но, когда она говорит, что все в порядке, это следует понимать как «оставь меня в покое».

«Ну что же, — подумал я, — рассада куплена и высажена, разбитые окна в главном доме закрыты фанерой, на обед у нас был цыпленок со спаржей, его доставили из ресторана, мне удалось съездить в поселок и зайти по делам, вечером состоялась прогулка верхом и приятное дополнение к ней. В общем, получилась интересная, продуктивная и полноценная суббота. Я обожаю субботы».

На седьмой день Господь Бог отдыхал. Позже существа, созданные на шестой день творения мира, сочли, что им следует поступать так же.

Джордж и Этель Аллард свято чтили свой выходной, как и большинство трудящихся того поколения, которое помнило шестидневную рабочую неделю и десятичасовой рабочий день. Мне же, грешному, пришлось в этот день отдыха заняться обрезанием плюща на нашем доме.

В настоящее время я по воскресеньям не работаю, но за мелкими домашними делами частенько обдумываю то, что мне предстоит сделать в понедельник.

Мы с Сюзанной занимались обрезкой плюща до десяти часов утра, затем привели себя в порядок и оделись, чтобы ехать в церковь.

Сюзанна села за руль своего «ягуара». У ворот мы сделали остановку, чтобы захватить с собой Джорджа и Этель. Они уже ждали нас на крыльце дома. Джордж был в своем парадном коричневом костюме, а Этель — в бесформенном платье в цветочек, которое всякий раз заставляет меня вспоминать о рисунках на обоях в сороковые годы.

У Аллардов была своя машина — старый «линкольн», который им оставили Стенхопы-старшие, когда в 1979 году переехали в Хилтон Хед, Южная Каролина. Джордж в те времена периодически исполнял обязанности шофера, да он и сейчас неплохо водит машину. Но так как в церкви Святого Марка теперь служат только одну службу, нам кажется нелепым не подбросить стариков, а просить их подвезти нас просто неловко. Может быть, я излишне щепетилен, но мне хочется соблюсти грань между моей игрой в хозяина усадьбы и добровольного помощника стариков-управляющих делами имения. К тому же за многие годы мы успели привязаться друг к другу. С Джорджем вообще никаких проблем нет, проблемы иногда возникают с «красной» Этель.

Алларды сели в машину, и мы пришли к единому мнению, что нам дарован еще один превосходный весенний день. Сюзанна выехала из ворот и помчалась по Грейс-лейн. Надо сказать, что все дороги на нашем Берегу изначально были конскими тропами и с тех пор так и остались довольно узкими. По обе стороны разрослись деревья, встречается много поворотов, и ездить по ним, как вы понимаете, довольно опасно.

Грейс-лейн осталась, кстати, дорогой в частном владении. Это значит, что здесь не действуют ограничения скорости. Поэтому Сюзанна полагает, что можно давать семьдесят, а я считаю, что только сорок. За состояние дороги отвечают владельцы усадеб вдоль нее. В то время как большинство дорог на Золотом Берегу перешло в собственность местных властей или штата и теперь обходится налогоплательщикам в сто тысяч долларов за милю, местные богатые обитатели в силу своей природной гордости и упрямства (что неотделимо одно от другого) настояли на своем праве распоряжаться дорогой и спасли несчастных налогоплательщиков от дополнительных затрат.

Сюзанна выжала семьдесят километров, и я почувствовал, как полотно дороги едва выдерживает издевательскую скорость «ягуара».

Судя по всему, быстрая езда подействовала на пожилую чету на заднем сиденье успокаивающе: они не проронили ни слова. Мне это подошло. С Джорджем мы уже обговорили все вопросы по хозяйству, а остальные темы были исчерпаны много лет назад. Иногда на обратном пути мы обмениваемся мнениями по поводу церковной службы. Этель очень нравится пастор Джеймс Хеннингс. Скорее всего, потому, что он, как и многие из епископальной братии, гораздо левее Карла Маркса по политическим взглядам.

Каждое воскресенье нас пытаются разжалобить, напоминая о слабом здоровье наших близких и о необходимости поделиться последним с остальными бедными двумя миллиардами людей.

На Этель особое впечатление производят проповеди о социальной справедливости, равенстве и тому подобном. И так мы сидим и внимаем, мы — пестрая смесь из нескольких потомков знати, чернокожих, испано-язычных и трудящихся-англосаксов. Мистер Хеннингс излагает нам свое видение Америки и мира, а нам не дано даже задать ему пару вопросов после проповеди.

Во дни моего отца и деда в этой же самой церкви звучали слова о необходимости смирения, послушания, об ответственности и тяжком труде. Теперь говорят о революциях, безработных и гражданских правах. Были правыми, стали левыми. Мои родители, Джозеф и Гарриет, от таких проповедей пришли бы просто в ужас. Не думаю, что церкви предназначены для подобных вещей.

Это касается, кстати, любой церкви. Сюда, в отличие от клубов, приходят все желающие. В результате человек вынужден изображать смирение перед Богом в присутствии десятков совершенно чужих людей. Я не сторонник домашних церквей, но, как мне кажется, в прежние времена было лучше — каждый знал, к какой службе ему приходить, и все были довольны.

Сказав это, я должен кое-что добавить, чтобы не показаться сторонником антидемократических взглядов. Во-первых, я ни в коем случае не считаю себя выше других людей. Во-вторых, я искренне верю, что Бог создал всех равными и свободными. Меня пугает только моя социальная неопределенность, неуверенность в том, какое место принадлежит мне в так называемой демократии. Я не знаю, как прожить полноценную и полезную жизнь среди развалин разрушенных традиций. Преподобный Хеннингс думает, что у него есть ответы на мои вопросы. Я же уверен в обратном.

Мы подъехали к поселку Локаст-Вэлли — Сюзанна сбавила скорость. Поселок наш неплох, чистенький, с маленькой железнодорожной станцией в центре. Отсюда я езжу на свою работу в Нью-Йорк. В этом поселке немало магазинчиков и модных бутиков, которые открылись здесь задолго до того, как появились слова для их обозначения.

Церковь Святого Марка находится на северной окраине города. Готический храм из темного камня ярко сверкает новенькими стеклами, завезенными из Великобритании. Он был построен на пожертвования жен миллионеров, отобравших деньги у мужей, собиравшихся проиграть их в покер. Было это в 1896 году. И жены, и мужья давно уже на небесах.

Сюзанна нашла парковку рядом с роскошным «роллс-ройсом». Мы поспешили в церковь, так как колокола уже возвестили о начале службы.

На обратном пути слово взяла Этель.

— Я полагаю, — молвила она, — пастор Хеннингс был абсолютно прав, когда говорил о том, что каждый из нас просто обязан взять на пасхальную неделю под свою крышу хотя бы одного бездомного.

Сюзанна нажала на газ и крутанула руль. Это заставило чету Аллардов резко отклониться влево и на время замолчать. Однако чуть позже Джордж, когда-то также усердный прихожанин, заметил:

— Я думаю, пастору Хеннингсу не мешало бы самому исполнять то, что он проповедует. Он и его жена проживают совсем одни в огромном доме.

Джордж чует лицемеров за версту.

— Миссис Аллард, считайте, что я разрешил вам взять одного бездомного на пасхальную неделю. — Я ожидал, что мне на шею накинут веревку и начнут душить, но вместо этого услышал ответ: