Касти словно бы услышал характерную интонацию Мага: уж если нефролог не в состоянии сразу обнаружить злокачественное образование в почке, чего же вы хотите от хирурга, который делает срочную операцию? Пациенту угрожала смертельная опасность из-за внутреннего кровотечения. На дополнительные проверки не хватало времени, провести нефрэктомию было жизненно необходимо.

Нет, нет и нет, — возражал себе Касти. Если бы Маг знал, что у пациента работает только одна почка, то попробовал бы соединить порванные сосуды, наложить швы на поврежденный орган, а затем проверить, не возобновляется ли кровотечение. По крайней мере попытался бы сделать все возможное, чтобы вернуть пациента к нормальной жизни.

Нефролог мог поклясться, что организм Луки Камби выдержал бы и более сложную операцию.

Магу нужно было только спуститься на землю с заоблачных высот и перестать видеть в невинном человеке, лежащем перед ним на операционном столе, добавление к высокому проценту проведенных им технически совершенных операций.

Но Маг руководствовался лишь одной мыслью. Этот «виртуоз скальпеля» пошел самым простым и прямым путем и не стал терять время, чтобы найти другую почку, потому что ситуация складывалась в пользу нефрэктомии.

Реконструкция органа потребовала бы гораздо больших усилий, и шансы на успех были бы значительно ниже, хотя и возможны. Профессиональные навыки Мага не подлежали сомнению, но только безграничное себялюбие подсказало ему, что не стоит вступать на скользкий путь, на котором можно и проиграть.

Касти полагал, что до операции вероятность того, что Лука Камби вернется к нормальной жизни, составляла пятьдесят процентов. Теперь же ему могла помочь только любовь близких, консультации опытного нефролога и мучительная, слабая надежда на трансплантацию.

Обычно Касти не так уж корил себя за плохо калибрированный диализ, но сейчас его приводила в бешенство недосягаемость Мага и то, что ему приходится исправлять чужие ошибки. Более всего его злило, что он слишком поздно обнаружил недочет Ламы и теперь вынужден доказывать самому себе, что вовсе не испытывает ненависти к коллеге.

Доктор попытался преодолеть злобу и набрал номер кабинета Ламы. Тот сразу же поднял трубку.

— Здравствуй, это Роберто.

— Ну и что ты хочешь мне сказать? — Маг свел преамбулу к нулю.

— Мы закончили обследования Луки Камби.

— Молодцы.

— В правой почке у него опухоль.

Маг ничего не ответил, оставляя себе время на размышления. Касти продолжил:

— Он останется на диализе.

— Такое случается, — ответил Лама. — Без операции он бы умер.

— Ты мог бы провести ее лучше, если бы сразу обратил внимание на опухоль. В придачу ко всему брат пациента — журналист, тот самый, что написал статью о подвалах в больнице. Ты с ним знаком? Его зовут Марко Камби.

На этот раз Лама не стал себя сдерживать. Он понизил голос, усилив в нем интонацию угрозы, и огрызнулся.

— Послушай, толстяк, что я тебе скажу, — на этот раз он не лицемерил, — все, что хирургия могла сделать для твоего пациента, она сделала. С тех пор как лечишь его ты, ситуация только ухудшается. И когда это ты понял, что у больного злокачественное образование в почке? Спустя два дня? А я должен был определить это, глядя на то, как он умирает на операционном столе? Я тебе сейчас дам один совет, бесплатно. Не пытайся свалить свою вину на других. В этой больнице такая политика к добру не приведет.

Хирург бросил трубку, не дожидаясь ответа Касти. Нефролог почувствовал, как все его реакции притупились, словно он принял успокоительное, — и попытался встряхнуться. Лама полностью извратил все факты. Если бы он, Касти, вовремя не отреагировал на уремический криз, Лука умер бы, даже несмотря на нефрэктомию. В той же мере, в какой нефролог был щепетилен в своей профессии, он был щепетилен и в жизни и не смог бы соревноваться с Магом в умении манипулировать реальными фактами. Касти догадывался, что стычка с главным хирургом ничего хорошего не принесет. Ошибки в диагнозах случаются каждую неделю во всех отделениях больницы, но немногих врачей увольняют за это или подвергают штрафу.

В течение семи дней все страницы газет пестрели заголовками с информацией об убитом иммигранте, и теперь Иллюстри придумывал уловки, чтобы оставить в шапках эту тему. Его намерениям препятствовали ежедневные звонки от издателя, из прокуратуры, из полицейского управления и из комиссариата карабинеров. Все они призывали к осторожности и просили не подливать масла в огонь.

Город и без того был заполнен воинственными манифестантами и группами исламистов, толпящихся на улице. Карабинеры предотвратили стычку между бандами марокканцев и албанцев, вооруженных холодным оружием, а полиция тем временем сдерживала шествие, организованное социальными центрами в поддержку требований арабской общины.

Главный редактор «Воче» послушно терпел указания Короче и предписания следователей, однако не мог не вынести на первую полосу всю информацию о ходе расследования.

Пока прокуратура и издатель связывали ему руки, ежедневные газеты-конкуренты рассказывали на своих страницах о том, как проходит следствие, восполняя дефицит информации. «Воче» не могла остаться в стороне и возобновляла тему, порой перепечатывая статьи из других газет.

В газетных заголовках останки из грота именовались «четвертованным иммигрантом», хотя вернее было бы назвать их «выпотрошенным» или «вспоротым телом». Впрочем, против выбранного определения никто не протестовал. Какая в общем-то разница, как назвать тело, у которого по жестокой традиции Средневековья отрублены руки и ноги или вспорот живот.

То, что убитый — иммигрант, предполагали на основании некоторых антропологических признаков, но, поскольку личность его установлена не была, он мог оказаться и сицилийцем, и жителем Калабрии.

Однако отчасти из-за того, что следователи не сомневались — погибший был арабом, а также из-за того, что и журналисты и читатели в глубине души были уверены, что никто не посмел бы так расправиться с итальянцем, для прессы он стал убитым иммигрантом. А восставшая исламская община превратила его в свое «знамя».

Главный редактор «Воче» назвал бы умершего экстракоммунитарием,[6] исключая тем самым возможность того, что этот кошмарно изуродованный труп принадлежит человеку из «нормального» общества. Но для заголовка газеты это слово было слишком длинным, поэтому Иллюстри пришлось довольствоваться определением «иммигрант». Каковое определение подразумевало, в свою очередь, что иммигрант нелегальный, а это объясняло почти все, в том числе и ужасные обстоятельства преступления, за исключением разве что имени убийцы.

Чтобы как-то заглушить переполнявшее его беспокойство, Иллюстри поднял трубку и попросил секретаршу прислать к нему Марко Камби, как только тот появится на пороге редакции.

В этот момент Марко как раз выходил из лифта.

За последнюю неделю, с тех пор как известие о его новых обязанностях облетело всю редакцию, обычный путь к письменному столу превратился для него в высшей степени неприятную процедуру. В этот короткий промежуток коллеги успевали подойти к нему и высказать все, что о нем думают: они чувствовали себя обманутыми и подозревали, что Марко поступился обозначенными в контракте правами в обмен на персональные привилегии.

Гоцци и Нашетти отнеслись к ситуации с большим пониманием, однако и они дали ему понять, что предстоят серьезные баталии, которые потребуют максимальной активности всех членов профсоюза. Они выразили свое сожаление по поводу того, что случилось с Лукой. Однако и с их стороны Марко чувствовал настороженность, уже почти неделю они сторонились его.

Добравшись до стола, Марко извлек из сумки оба блокнота, синий и красный. Но только он начал перечитывать записи в синем блокноте, как к нему подошла Лиза Роббиати, зеленоглазая блондинка, с которой у него когда-то был короткий роман, не оставивший у Марко никаких воспоминаний о прежней страсти.