— Необходимые анализы, — преследовал его голос медсестры, — уже сделал доктор Джованнини. Он спешил и поэтому минут десять назад ушел. Когда заключение будет готово, я вам его принесу.

Отсутствие коллеги служило Касти упреком. Зная, что он вечно опаздывает, Джованнини счел, что двадцать минут бесполезного ожидания — срок вполне достаточный. Осознав свою вину, Касти поспешил к палате интенсивной терапии. У дверей он заметил молодую темноволосую женщину, кутающуюся в зеленый медицинский халат, поникшую, с отсутствующим взглядом. Погруженная в себя женщина даже не заметила, как врач прошел мимо нее.

Пациент отходил от наркоза и выглядел не слишком хорошо. Что ж, это естественно после удаления кровоточащей почки.

Из его шеи торчал зафиксированный лейкопластырем штырек, оставленный для того, чтобы упростить внутривенное введение лекарств. От груди целая сеть проводков тянулась к монитору кардиографа. Под покрывалом был выведен из пениса мочевой катетер, соединенный с пластиковым мешком, прикрепленным сбоку кровати.

Из левого бока выходила еще одна пластиковая трубка, служащая для дренажа забрюшинного пространства, через нее в другой пластиковый пакет, закрепленный у кровати, выплескивалась кровь.

Чтобы брюшина оставалась чистой, наконечник, который шел из брюшной полости, был связан с третьим прозрачным пакетом. Врач изучил пластиковые контейнеры с их зловонным содержимым. Пакет, предназначенный для приема мочи, был пуст.

— Добрый день, как вы себя чувствуете? — спросил пациента своим самым обходительным тоном тучный нефролог.

— Не знаю, — прозвучал в ответ сонный голос.

— Сейчас посмотрим.

Врач бросил быстрый взгляд на лист назначений, подготовленный коллегами из операционной и утвержденный Джованнини.

Антибиотики и физраствор внутривенно. Касти посмотрел на кардиомонитор и внимательно вгляделся в лицо больного, на котором читалось нечто более серьезное, чем обычные последствия операции. Нефролог принялся выискивать на нем признаки почечной недостаточности.

Прежде всего доктора беспокоило отсутствие мочи. Вероятно, именно по этой причине Маг, констатировав, что после завершения операции не начинается диурез, решил отправить пациента к нему, в палату интенсивной терапии отделения нефрологии.

Доктор Касти перечитал документы, относящиеся к хирургическому вмешательству. Он искал следы ишемии во время операции. Ни резкого понижения кровяного давления, ни потери крови, которые могли бы послужить причиной шока или почечной недостаточности, засвидетельствовано не было.

Но пластиковый пакет, соединенный с мочевым пузырем, был пуст.

На мониторе, расположенном над головой Луки Камби, начал меняться рисунок кардиограммы. «Т»-волны становились все короче. Нефролог зафиксировал сигнал опасности.

Привязанный к кровати Лука Камби ничего не мог сказать и тяжело дышал. Пока врач следил за показателями кардиограммы, в комнату вошла медсестра в сопровождении темноволосой женщины, которую Касти заметил у двери.

— Как он? — спросила она у нефролога умоляющим тоном.

— Я принесла результаты анализов, — обратилась медсестра к врачу.

— Мне очень жаль, — сказал Касти жене пациента, — но вам нельзя находиться здесь во время осмотра. Подождите меня, пожалуйста, снаружи.

Нефролог подождал, пока женщина выйдет. Палатная медсестра протянула ему результаты исследований, проведенных доктором Джованнини.

Как Касти и предполагал ранее, исходя из симптомов, у пациента была сильная азотемия. Слишком высоким — выше семи миллимоль на литр — было содержание калия в крови.

Острая почечная недостаточность, возможно, вследствие перенесенной операции или гипотонического криза. Нужно срочно провести ему диализ, чтобы очистить кровь. Пока врач обдумывал, как это лучше сделать, голос медсестры вернул его к больному:

— Доктор, ему плохо.

Лежащий на кровати задыхающийся Лука Камби проваливался в бездну. Он безуспешно пытался втянуть воздух и стряхнуть трубки и провода, выходящие из его рук. Несколько секунд он лихорадочно размахивал руками, затем ослабел. На экране электрокардиографа вырисовывались серые пики, слишком высокие и кривые, следующие с увеличенным интервалом.

— Срочно принеси мне три ампулы десятипроцентного глюконата кальция, — приказал нефролог медсестре. — У него сильная интоксикация. Еще минута, и он умрет.

Выйдя из палаты, медсестра постаралась скрыть свое волнение за маской должностного усердия при виде жены умирающего, которая прохаживалась по коридору. Вынув ампулы глюконата кальция из шкафчика с медпрепаратами, медсестра быстро наполнила шприц и, проскочив мимо синьоры Камби, по-прежнему находящейся в состоянии транса, вернулась в палату и передала шприц врачу.

Касти воткнул шприц в штырек на шее и ввел содержимое. Через несколько секунд линии на мониторе кардиографа изменились. Постепенно они стали закругленными, а дыхание Луки Камби регулярным и менее тяжелым.

— Его жизнь висела на волоске, но мы успели, — поздравил сам себя доктор. — Сердце почти останавливалось. Подготовьте койку для диализа, — обратился он к медсестре, — и немедленно.

— А что с женой? — с тревогой спросила женщина.

— Сейчас нет времени. Отведи ее в приемный покой. Скажи ей, что мы должны провести диализ, чтобы помочь ее мужу преодолеть последствия операции, но какое-то время держи ее отсюда подальше.

Медсестра вышла, а врач еще раз проверил состояние больного. Он убрал шприц, отсоединил от груди датчики, держащие под контролем сердце, освободил кровать от сплетения узлов, которые крепились к машинам и монитору.

— А теперь, — улыбнулся он Луке Камби, которого только что вернул к жизни, — мы совершим небольшую прогулку.

Здания больничного городка разрастались, расползаясь и вытягиваясь во все стороны, как ядовитые грибы в подлеске. Корпуса, ограды, парковки, офисы, халаты врачей и медсестер — все растворилось в царстве казенного белого цвета. Он гасил другие цвета, смешиваясь с серым тоном асфальта, проникал в бледно-оранжевые кабины телефонов-автоматов, зелень запущенных клумб, болотно-желтые такси, коричневатые деревья.

Подобный пейзаж погружал сердце посетителя в иной мир, лишая его привычных ценностей, останавливая время в эти бесконечные утренние часы.

В больнице и вокруг нее не было ничего яркого, красивого, цветного. Но ей было достаточно сознания собственной значимости.

В последнее время в медицине увеличилось число специализаций, и медики отчаянно боролись за крышу над головой. Стали расти новые корпуса. Больница оккупировала все близлежащие территории, поглотив парковки и полуразрушенные дома. Обзавелась собственными улицами, офисами и барами. Внутри города образовался еще один автономный организм. Тысячи квадратных метров цемента распределились между пятьюдесятью зданиями, дорогами, их соединяющими, и стенами, отгородившими территорию от внешнего мира.

Марко сразу ощутил на себе тревогу, наполняющую это место, и ускорил шаги, направляясь к отделению нефрологии, местонахождение которого ему указали в приемном покое. Раз Лука там, а не в реанимации, обрадовался он, должно быть, ничего серьезного.

Войдя в здание, Марко поднялся на третий этаж пешком, вспомнив заметку из городской хроники «Воче» о разбитых больничных лифтах. Он прошел целый ряд похожих один на другой коридоров, пока не обнаружил входную дверь в мужское отделение. У палаты Марко заметил невестку. Он направился к ней, готовясь к известию, которого предпочел бы не слышать. Когда он приблизился, Клаудия обернулась и с отчаянием взглянула на него.

Всего неделю назад это была цветущая женщина со спортивной фигурой и стройными мускулистыми ногами; ее блестящие глаза лучились улыбкой. Теперь на него смотрела слабая девочка в зеленом хирургическом халате, охваченная страхом, подавленная тяжестью случившегося. Горе странным образом делало ее моложе.

Сейчас она была похожа на пятнадцатилетнего подростка, озлобленного несправедливой карой, но вынужденного сдерживаться, поскольку поделать ничего не может. На ее прекрасном лице сейчас смешивались выражения испуга и страдания. Увидев состояние Клаудии, Марко осознал, насколько ее природное очарование возрастает в присутствии Луки.