— Англичанин, но командует судном под иностранным флагом, который принадлежит бог знает кому, — возразил служащий. — Мне очень жаль, сэр. Искренне вам сочувствую.

Он вздрогнул, ощутив на себе невидящий взгляд Хардена.

Выйдя из Адмиралтейства, Харден зашагал под дождем вдоль набережной. Он вспотел от жара несмотря на промозглый холод. Колено болело и отказывалось работать. Он срезал угол через Темпл-Гарденс, остановился у двери офиса Нортона, но заходить не стал, а пошел дальше, чувствуя растущее отчаяние и не зная, что делать.

Было время ленча. На Флит-стрит кишела толпа, в которой Харден чувствовал себя одиноким и чужим. Узкие тротуары были запружены народом, в барах — яблоку негде упасть. Почувствовав голод, Харден зашел в какой-то бар и заказал горячий пирог с мясом, но сбежал из теплого и уютного помещения, прежде чем принесли заказ, не в силах вынести воспоминаний о Кэролайн и их совместных поездках в Лондон.

Оказавшись в старом Сити, он углубился в лабиринт узких улочек, застроенных высокими серыми домами, и нашел лондонский «Ллойд». Швейцар в красном сюртуке отослал его в расположенное через улицу отделение компании, которое занималось страхованием груза и кораблей. Поднявшись на второй этаж, Харден зашел в кабинет с синими коврами, большими окнами и рядами столов, заваленных бумагами и брошюрами, за которыми работали моложавые люди в ярких рубашках с засученными рукавами и в небрежно завязанных галстуках.

С пальто Хардена текла вода, шляпа отсырела и потеряла форму, и он застенчиво остановился под ярким плакатом около столика, заставленного кофейными чашками. Наконец его заметили и спросили, чём могут помочь.

Харден попробовал собраться с мыслями. Он сам толком не понимал, что он здесь делает, но не знал, куда ему еще обратиться. Откинув со лба волосы, он сказал:

— Я хочу поговорить с кем-нибудь о несчастном случае, который произошел в море.

— Пострадал груз или корабль?

— Корабль.

Ему объяснили, что здесь занимаются грузами, и провели в кабинет без окон, расположенный в задней части здания.

— Меня зовут Харден. Моя яхта была потоплена «Левиафаном».

В кабинете сидело двое мужчин в белых рубашках. Их пиджаки висели на спинках стульев. Один поднял на Хардена глаза, другой встал с неуверенной улыбкой.

— Доктор Харден, я слышал о вашей истории, но не вполне понимаю, что вы от нас хотите.

— "Левиафан" застрахован в «Ллойде», — заявил Харден. — Если я обращусь в суд, вы будете вовлечены в дело.

— Боюсь, что только косвенно. Страхование кораблей — это не страхование автомобилей. Владелец судна обязан сам защищать себя в суде. Мы можем только давать ему советы.

— Послушайте, — сказал Харден. — Я не настаиваю на возмещении ущерба. Все, что я хочу — это наказания капитана «Левиафана».

— Это вне нашей компетенции. — Мужчина поглядел на Хардена и снова улыбнулся. — Доктор, можно дать вам совет?

Харден пригладил волосы и спросил:

— Какой?

— Ваша позиция безнадежна. Вы не сможете доказать, что «Левиафан» потопил вашу яхту. Вот и все.

Харден увидел на лице собеседника знакомое выражение. Сколь часто на его собственном лице появлялось такое же выражение, когда пациент жаловался на беспричинные симптомы?

Не имея в голове никакого плана, Харден вернулся в Адмиралтейство, но обнаружил, что оно уже закрыто. Он стоял под дождем с непокрытой головой, когда к тротуару подкатил черный «роллс-ройс» старой модели, из опущенного заднего окна его окликнул громкий голос:

— Доктор Харден!

Дверца отворилась, и сморщенная рука пригласила его садиться в машину. Узнав пожилого человека, которого мельком видел в одном из кабинетов Адмиралтейства, Харден сел в машину и захлопнул дверь. Автомобиль, управляемый седовласым шофером, бесшумно присоединился к потоку транспорта и направился в сторону Трафальгар-сквер.

Сморщенная рука старика нажала на кнопку, и стеклянная перегородка отгородила салон от шофера.

— Я — капитан Десмонд, — представился старик. — Раньше служил в Королевском флоте, теперь в отставке.

— Я не припомню, чтобы мы говорили с вами вчера, — сказал Харден, удивляясь, какие секреты старый морской волк мог скрывать от своего шофера.

— Я был в кабинете и кое-что слышал. Сэр, вы пережили невероятное испытание. Я говорю это как человек, четырежды попадавший в кораблекрушения: один раз на паруснике с грузом чилийской селитры, а потом меня трижды подбивали немецкие торпеды.

Машина медленно двигалась в потоке транспорта. По тротуарам спешили домой служащие под черными зонтиками.

Вся злость, накопившаяся в Хардене, грозила вырваться наружу. Он язвительно произнес:

— Я был бы более благодарен за чудесное спасение, если бы вместе со мной спаслась моя жена. Я выйду у следующего светофора.

Десмонд ответил:

— Моя жена утонула, когда паром, на котором она плыла, наткнулся на немецкую мину. Это случилось через год после окончания войны. Мне знаком ваш гнев, но гневаться на судьбу абсурдно.

— Танкер водоизмещением миллион тонн, мчащийся на полной скорости при плохой видимости, — это судьба? Нет, это преступление.

— Я был лишен такой роскоши — знать имя виновного в гибели моей жены, — сказал Десмонд. — Гнев во мне умер гораздо раньше боли. — Он глядел на проплывающие мимо дома, шевеля губами. — Супертанкеры всегда движутся с максимальной скоростью. Это обычная практика. Они полагаются на свой радар. У вас был радиолокационный отражатель?

— Конечно, — отрезал Харден.

— Некоторые яхтсмены им не пользуются, — осторожно заметил Десмонд. — Он создает слишком большую парусность.

— Я не участвовал в гонках. У меня был установлен большой отражатель на бизани. Не понимаю, как его могли не заметить.

— Может быть, его сорвало во время шквала перед столкновением?

— Нет. Я знаю свою яхту.

Десмонд произнес:

— Я бы предположил, что радар танкера был установлен на максимальный радиус действия. Это снизило его разрешающую способность на близком расстоянии. А может быть, он сломался, хотя это должно быть зафиксировано в корабельном журнале.