В двадцати метрах от него водитель той, другой машины без зазрения совести сбавил скорость.

Чейз стоял на капоте “мустанга” и смотрел вслед удаляющемуся “фольксвагену”, пытаясь рассмотреть номер или хотя бы его часть. Но даже будь автомобиль достаточно близко, чтобы прочитать темные цифры, это ему бы ничего не дало, потому что Судья предусмотрительно обернул номерной знак куском темной мешковины. Она мелькнула у Чейза перед глазами как бы специально, чтобы подразнить его.

"Фольксваген” подъехал к выезду со стоянки, стукнулся о низкий изогнутый барьерчик так сильно, что казалось, вот-вот выскочит на тротуар и сшибет один из киосков, стоящих по периметру газона. Потом Судья овладел собой, проехал на мигающий янтарный сигнал светофора на перекрестке, повернул направо и по главному шоссе направился к центру города. Через пятнадцать секунд машина свернула за ближайший холм и скрылась из виду.

Чейз огляделся, чтобы посмотреть, не было ли свидетелей этого короткого, бурного столкновения, и увидел, что он один.

Он спрыгнул с капота и обошел вокруг “мустанга”, оценивая повреждения. Передняя часть крыла была вдавлена, но, слава Богу, не разбита. Еще две вмятины, совсем неглубокие, с содранной краской между ними, параллельно тянулись до самого заднего бампера, где “фольксваген” повернул и уехал. Все это несложно отремонтировать, хотя ремонт встанет долларов в пятьсот, а то и больше.

Однако ему было все равно. Деньги беспокоили его меньше всего на свете.

Он открыл водительскую дверцу почти без труда, сел за руль, раскрыл свой блокнот и перечитал список. Его рука дрожала, когда он вносил туда девятый, десятый и одиннадцатый пункты:

"9. Третий псевдоним — Эрик Бренц.

10. Склонен к опрометчивым действиям под влиянием неудач.

11. Ездит на машине с поврежденным левым передним крылом”.

Даже не считая последней попытки Судьи убить его — нелегкий выдался денек, и в результате Чейз почти не продвинулся в своих поисках. Он посидел в машине, оглядывая пустую стоянку, пока руки не перестали дрожать, и, усталый, поехал домой, гадая, где в следующий раз будет подстерегать его Судья и не следует ли ему потренироваться в стрельбе.

В субботу утром его разбудил телефон. Он протянул руку и, прикоснувшись к холодной твердой пластмассе трубки, уже понял, кто звонит. Судья не давал о себе знать со среды — за исключением попытки добраться до Чейза в пятницу вечером, — но это вовсе не говорило о том, что он изменил свою обычную тактику. Чейз снял трубку и сказал:

— Алло?

— Бен?

— Да.

— Это доктор Ковел.

В первый раз он услышал голос психиатра по телефону, и голос этот показался ему каким-то гугнивым и глуповатым.

— Что вам надо? — спросил Чейз. Голос окончательно разбудил его и заставил сбросить последние обрывки ночного кошмара.

— Я хочу узнать, почему вы не пришли в пятницу.

— Мне не хотелось.

— Если это из-за того, что я откровенно поговорил с полицейскими, — предположил Ковел, — то вам не следует...

— Не только из-за этого, — сказал Чейз.

— Может быть, встретимся сегодня днем и обсудим это? — спросил Ковел, обретя свой обычный отеческий тон — из него так и лезли самоуверенность и чувство превосходства.

— Нет, — отрезал Чейз.

— Так когда же?

— Я больше не приду, — твердо сказал Чейз.

— Но это необходимо! — настаивал Ковел.

— Мне так не кажется. Психиатрическое наблюдение не было условием моей выписки из больницы, а только услугой, которой я мог воспользоваться при желании.

Ковел помолчал, отбросил всякую мысль о том, чтобы угрожать, и миролюбиво произнес:

— И вы по-прежнему можете пользоваться ею, Бен. Я на месте, я вас жду...

— Мне это больше не требуется, — сказал Чейз. В первый раз он слышал, что Ковел защищается, и эта перемена ролей вызвала у него чувство торжества.

— Бен, я знаю, вы сердитесь из-за сказанного мною полицейским. В этом все дело, правда? — Он был уверен, что уже проанализировал ситуацию и аккуратно разложил ее по полочкам в своем исправно действующем мозгу.

— Отчасти, — сказал Чейз. — Но еще есть две причины.

— Какие же?

— Во-первых, ваши статьи.

— Статьи? — спросил Ковел, строя из себя дурака то ли умышленно, то ли от смущения.

— Вы прямо-таки прославили себя и лечение, которому меня подвергали, верно? В вашей статье для “Терапевтического журнала” вы выступаете в роли самого Зигмунда Фрейда, а то и Иисуса Христа.

— Вы читали мои статьи?

— Все, — сказал Чейз. Он чуть было не сказал “все пять”, но вовремя вспомнил, что две еще не опубликованы и существуют только в виде черновых записей.

— С чего вы взяли, будто речь в них идет о вас? Я нигде не называл настоящих имен.

— Мне подсказал ваш коллега, — ответил Чейз.

— Мой коллега? Другой врач?

— Да, — сказал Чейз. Он подумал: “А ведь это почти правда. Твой коллега, другой псих”.

— Послушайте, Бен, я уверен, что мы можем поговорить и устранить все недоразумения.

— Вы забыли о третьей причине, — перебил Чейз. — Я сказал вам, что не приду больше по трем причинам.

— Да.

— Да, — подтвердил Чейз. — Третья причина — самая главная, доктор Ковел. Вы эгоист, сукин сын и исключительно мелочный тип. Я не могу находиться с вами рядом и считаю вас до отвращения незрелым.

Он повесил трубку и счел, что день начался для него как нельзя лучше.

Позднее он уже не был так уверен в этом. Да, он сказал Ковелу именно то, что думал о нем, и действительно находил его гнусным типом. Но разрыв с психиатром каким-то необъяснимым образом означал для него еще более определенный отказ от прежней жизни, чем все предпринятые им действия. Прежде он пообещал себе, что, когда личность Судьи будет установлена и полиция получит исчерпывающее доказательство того, что он, Чейз, смог справиться с убийцей, он вернется к своему уединенному существованию на третьем этаже дома миссис Филдинг. Теперь, решив отказаться от наблюдения психиатра, он признавал, что уже не тот человек, которым был, и что бремя его вины стало намного легче. Это слегка обескуражило его.

В довершение утренних неприятностей, побрившись, умывшись и размявшись гимнастикой, Чейз сообразил, что его расследование зашло в тупик. Похоже, он побывал во всех местах, которые посетил Судья, но так ничего и не добился, только получил точное описание этого человека, от которого нет никакого проку, пока его не удастся привязать к определенному имени или найти место, где такого человека готовы опознать. Не ходить же ему по городу и спрашивать всех встречных подряд, не знают ли они типа с такой внешностью. Что еще предпринять? Он никак не мог этого решить.

Однако, позавтракав в блинной на бульваре Галасио, Чейз начал мыслить более ясно и оптимистично. У него еще оставалось два возможных источника информации, хотя неизвестно, что они ему дадут. Он может вернуться в таверну “Гейтуэй Молл” и поговорить с настоящим Эриком Бренцем — спросить, не знает ли тот человека, отвечающего описанию Судьи. Судья, используя имя Бренца, наверняка взял его не из телефонного справочника. Может быть, он знал Бренца или, что еще более вероятно, когда-то работал у него. И даже если от Бренца он ничего не узнает, можно вернуться к Гленде Кливер, девушке из справочного отдела “Пресс диспатч”, и расспросить ее обо всех, кто посещал ее кабинет в прошлый вторник, — он мог бы сделать это сразу, но побоялся показаться дураком или вызвать любопытство репортеров, сидевших в комнате.

Начал он с того, что решил позвонить в справочный отдел газеты, но, как выяснилось, его телефон закрыт для посторонних. Он подозревал, что такое возможно, и, отыскав в телефонной книге номер домашнего телефона девушки, набрал его; она подошла после четвертого гудка:

— Алло?

Чейз уже забыл, какой у нее тоненький и нежный, женственный голос, такой напряженный, что казался почти неестественным.