Но тому Гвардейцу Ворона, которого мы принесли, даже он помочь не мог.

Я снял нагрудник, и Хаукспир извлёк геносемя. Когда оно было в безопасности в одном из цилиндров на его перчатке, Морвакс осмотрел страшную рану на шее мертвеца. Посмотрел на силовой кулак Усабиуса, прочитал по языку тела, насколько тот напряжён. Я знал, что апотекарий сделал вывод, и думал, что собирается что-то сказать.

Он и сказал, но совсем не то, что я ожидал.

— Рууман ждёт в оружейной, — и отвернулся, вновь погрузившись в работу.

Мы зашагали сквозь ряды коек к задней стенке грузового отсека, к находящейся за ним оружейной — и от Хаукспира.

— Он знает, — сказал Усабиус, когда отошли достаточно далеко.

Я кивнул. Из-за моего соучастия, из-за того, что это я дал добро, чувствовал себя так же плохо, как выглядел Усабиус, но говорить ничего не стал. Теперь значения это не имело. Даже не уверен, зачем мы вообще несли несчастного Гвардейца через пески Исствана — ещё одно оскорбление вдобавок к его ранам.

И удивился, когда легионер протянул руку и схватил меня за запястье.

Я не узнал его, но понял, что он из моего легиона. Не было одного глаза — его грубо выдавили, и правая нога была ампутирована чуть ниже живота. Поток болеутоляющих, поступающих прямо в руку, поддерживал воина в сознании, но затуманивал разум. Такое было повсюду в грузовом отсеке, сейчас использовавшимся как лазарет.

— Вы лорд Ра'стан, — надтреснуто прошептал он.

— Я не лорд, — ответил я, — Теперь просто Ра'стан. И положил руку ему на грудь, чтобы успокоить: «Отдыхай, брат».

— Я служил в вашей роте, — прохрипел тот, и старался ударить кулаком в свой сломанный нагрудник, пока я не остановил его.

Глаза сузились, когда вспоминал имя.

— Ик'рад, — сказал я. Он кивнул. Улыбнулся. Такая мелочь — а сколько значит.

— Вы нашли, — спросил, — вы нашли его?

Что-то холодное протянулось из живота и сдавило сердце. Когда я наконец ответил, то удивился, насколько глухо звучал мой голос.

— Нет. — И не подумав добавил. — Пока нет.

Я только что дал ложное обещание умирающему.

— Найдите, — выдохнул раненный. Его силы иссякли, он отпустил меня и осел на кровать.

— Попробую.

Саламандр отпустил меня, но я продолжал крепко сжимать его предплечье, когда почувствовал, как Усабиус сдавил моё плечо.

— Рууман ждёт, — мягко произнёс он.

Я отпустил умирающего брата, медленно кивнул, и мы беспрепятственно пошли дальше. Всю дорогу до задней стенки грузового отсека я смотрел только вперёд — не хотелось повторения разговора с братом Ик'радом.

Когда прибыли в заднюю часть отсека, где наконец-то не было коек с лежащими воинами, то встали перед нажимной панелью, встроенной в стену — простой металлической пластиной рядом с другой, меньшей дверью.

Я толкнул её.

Скрежет металла ударил нам по ушам, и оружейная открылась — хотя и не полностью. Дверь застряла на половине, сервоприводы, за которыми давно не следили как надо, протестующе заскрипели. В комнате было темно — освещение было ещё хуже, чем в лазарете, и через открывшуюся щель видно было, как кто-то одинокий работал в мастерской.

— Можно войти, — сказал человек гулким раскатистым голосом, имевшим гораздо больше общего со сталью и механизмами, чем с плотью и кровью. Но и Эразм Рууман — больше машина, нежели человек.

Я стукнул по панели ещё разок, на этот раз сильнее. Раздался низкий металлический звук, но дверь всё же открылась.

И мы вошли.

— Опять заело.

— Да, Сотворённый Железом, — ответил я.

— Ты ошибочно принимаешь утверждение за вопрос, брат Ра'стан, — Рууман оторвался от дела. Перед ним лежал целый склад разобранного и нуждающегося в ремонте оружия. Я увидел шесть болтеров и частично демонтированную с платформы «Рапиру», но Эразм занимался сломанным конверсионным излучателем.

— Патруль нашёл его, — объяснил тот. — Я уверен, что после ремонта эффективность будет не менее шестидесяти трёх процентов.

— У тебя опять проблемы со скобой, — добавил он, отворачиваясь от излучателя и поворачиваясь к нам.

Вся нижняя половина лица Руумана была бионической, как и большая часть туловища. Аугментика была искусно слита с бронёй и придавала ему выдающийся, нерушимый вид.

Я кивнул: «Ещё одно утверждение, Сотворённый?»

— Да. — Эразм присел, чтобы проверить скобу. Залез в сумку с инструментами, магнитно прикреплённую к ремню, и принялся за работу, выбирая нужные инструменты не глядя — на ощупь и по памяти. Вспышки боли, короткой и терпимой, когда Рууман отлаживал созданный им протез.

После нескольких минут спросил: «Эффективность повысилась?»

Я проверил. И улыбнулся.

— Гораздо лучше.

— Я рассчитал, что улучшение составит восемнадцать процентов, но максимальная эффективность этого протеза как заменителя конечности равна шестидесяти семи процентам.

— Чудеса же, к несчастью, — добавил он, — за пределами моих возможностей.

Я положил руку ему на плечо: «В любом случае спасибо, брат».

Эразм встал, ничем не показав, что оценил мою благодарность.

Рууман не был Железным Отцом и не обладал техническими возможностями их достопочтимого совета, но знал оружие и применял это знание к другим машинам, требующим ремонта. Так же тщательно, как и мой протез, поддерживал работу корабля, несмотря на катастрофические последствия столкновения с горами, обслуживал большинство повреждённых систем, включая свет, тепло и регенерацию кислорода. Единственное, что он не мог — снова поднять его в воздух.

Смертельный удар нанесли свои же. Когда на месте высадки началась атака, то мы оказались к ней совершенно не готовы. Казалось, прошли лишь мгновения — и Ферруса Мануса убили, хвалёный клан Аверни практически уничтожили, а Гвардия Ворона и Саламандры оказались разбиты. И даже не знали, живы ли их владыки или нет.

Мы до сих пор не знаем.

Я помню, какой «взрыв» шума был в вокс-эфире, когда это произошло. Первой мыслью было, что это помехи, вызванные каким-то электромагнитным явлением… Но теперь знаю, что это были крики. Одновременно отдавались тысячи приказов. Результатом стал полный хаос. Первой реакцией было сплотиться и нанести ответный удар. Так мы и поступили. И вскоре после этого земля стала грязью от нашей пролитой крови, и отступление стало единственным возможным вариантом. Помню, как отступали к месту высадки, как небо рвали ракеты и трассирующий огонь, но не помню, как оказались в десантном корабле. Но как-то мы это сделали, немногие выжившие, которые прорвались и избежали первой волны истребления. Саламандры, Железные руки и Гвардия Ворона, собранные вместе хаосом битвы и цепляющиеся за жизнь. Ни малейшего порядка. Не отступление с боем, а разгром и резня.

Мы поднялись в воздух — ускорители ревут, пламя омывает крылья и корпус, летим сквозь столбы дыма. Через несколько секунд нас подбили. Я почувствовал это, когда был в грузовом отсеке, засев с сорока тремя братьями и некоторыми другими, не из моего легиона. Пара запасных «Носорогов» сорвались с креплений и заскользили по палубе. Раздавили двух легионеров, когда проскребли по стенке. И под действием гравитации вылетели сквозь раскрытую аппарель наружу, захватив с собой в этот ад ещё полдюжины воинов. Некоторые пытались выкарабкаться, но времени добраться через коридор до своих мест в десантном трюме не было, так что я просто держался.

Палуба… разорвалась — ещё можно увидеть следы, где Рууман собирал её и латал её паяльником и промышленным степлером — и начала разваливаться на части. Через рваную дыру в фюзеляже, сквозь броню, искрящиеся провода и вентиляционные трубы, я видел Исстван.

Он был похож на тёмный океан, усеянный островками огня и рябящий от тысяч воинов, пытающихся убить друг друга. Целые танковые роты исчезали во вспышках взрывов, когда стреляли титаны, уничтожались фаланги легионеров, тяжелые зажигательные снаряды рвали саму земля. Я едва мог осознать ужас того, чему стал свидетелем.