Возвратясь в Англию, он и Крузенштерн просят русского посла Воронцова разрешить им совершить ещё одно плавание — к Южно-Африканским берегам.

Молодым морякам повезло: трое из них — Лисянский, Крузенштерн и Баскаков — были назначены на корабль «Резонабл», уходивший к мысу Доброй Надежды.

И вот уже высятся над белой грядой прибоя опалённые скалы Африки, а дальше лежит огромная неизученная страна…

В Южной Африке, у мыса Доброй Надежды, Лисянский задерживается на несколько недель: собирает ботаническую коллекцию, раковины, коллекцию насекомых, знакомится с бытом населения… И снова его поражает и отталкивает дикое изуверство рабовладельцев. Об этих кровавых «цивилизаторах» он записывает гневные строки:

«…Здешние обитатели нередко собираются и, узнавши жилища бедных дикарей, оные окружают их ночью; когда от испуга ружейных выстрелов сии несчастные бросаются из шалашей своих, то тогда, убивая взрослых, берут в плен молодых, которые остаются навек их невольниками. После сего рассказчик мой велел ввести в горницу большого мальчика и сказал, что при взятии его убито было до шестидесяти его соотчичей. Какое варварство…»

После семи лет непрерывных странствий Лисянский возвратился на родину закалённым, много видевшим моряком. Встретившись со старым другом, Иван Крузенштерн сказал:

— Готовься, брат Юрий… Теперь уже под русским флагом нам предстоит далёкий путь!

Для Лисянского это было большой радостью.

…Северные земли Америки — Аляска и Алеутские острова — были открыты и исследованы отважными русскими мореходами. Ещё в конце восемнадцатого века русские люди прочно поселились на этих землях, принадлежавших им по праву первооткрывателей. Самая южная русская колония — Росс была основана в Калифорнии, поблизости от бухты Сан-Франциско.

Снабжение русских владений в Америке велось через Сибирь и стоило огромных средств. Драгоценный мех котика, голубого, песца, чернобурой лисицы давал огромные прибыли, но из-за дальности пути немало стоил и промышленникам. В Петербурге давно уже обсуждались проекты посылки в те дальние воды русских кораблей.

В 1803 году два шлюпа — «Надежда» и «Нева» — были, наконец, снаряжены. Капитанами были назначены Крузенштерн и Лисянский. Опытные офицеры, они набрали команды исключительно из русских моряков.

— Мне советовали принять несколько и иностранных матросов, — говорил Крузенштерн, довольный своим экипажем, — но я, зная преимущественные свойства российских, коих даже и английским предпочитаю, совету сему последовать не согласился.

Утром 7 августа 1803 года оба корабля покинули рейд. Им предстояло следовать вместе через всю Атлантику, обогнуть мыс Горн и расстаться в Тихом океане. Отсюда «Надежда», которой командовал Иван Крузенштерн, должна была идти в Японию, доставить туда русского посла, а затем взять грузы на Камчатке и отправиться на юг, в Кантон.

Путь Лисянского лежал в далёкие северные широты, к островам Алеутской гряды, к русским поселениям на Аляске.

Хмуро, недружелюбно встретило путешественников суровое Северное море. Резкий ветер крепчал с каждой минутой, и вскоре грянул жестокий шторм.

Лисянский не зря так тщательно подбирал свою команду. В прежние плавания он не раз наблюдал за работой английских моряков, однако такого бесстрашия, чёткости, быстроты, как показали теперь, в минуты опасности, его матросы, капитану и самому видывать ещё не приходилось.

Встретившись через несколько дней в английском порту Фальмуте с Крузенштерном, он сказал:

— Матросы у меня — орлы! С такими и на край света идти не страшно.

— Я тоже не нарадуюсь команде, — заметил Крузенштерн. — Подобные бури случаются редко. В ту ночь погибло несколько английских кораблей. А мы — выстояли. Значит, дорога обещает быть счастливой.

— Она должна быть не только счастливой, но и плодотворной для науки, — сказал Лисянский. — Помнишь, в прошлых наших походах мы не раз удивлялись иностранным капитанам, их безразличию к жизни океана, к изучению этой многообразной жизни. Что интересует, например, английских моряков? Только открытие новых богатых земель и, конечно, коммерция…

— О да! — подхватил Крузенштерн. — Я не забыл наших бесед… Выйдем из Фальмута и сразу же начнём систематические работы по изучению океана. К завершению плавания мы накопим огромный материал о направлении и особенностях различных морских течений, о температуре морской воды на разных глубинах, о барометрическом давлении, о климате, приливах и отливах в разных районах океана… Это будет началом целой науки, которая должна быть создана, так как она необходима.

Лисянский улыбнулся:

— Красивое слово — океанография! Быть может, новая наука так и будет названа? Мы потрудимся ради неё на славу!..

Через несколько дней на одном из причалов Фальмута два молодых капитана, захваченные грандиозными планами первых исследований в океане, вышли в путь. А ещё через полмесяца в порту Санта-Крус на острове Тенериф экипажи пополнили запас провизии и пресной воды и направились к экватору.

Внезапные шквалы нещадно швыряли малые корабли, рвали паруса, рушили на палубу кипящие гребни волн. Но оба судна попрежнему уверенно шли на юг. 26 ноября над «Невой» и «Надеждой» торжественно зареяли флаги; грянули орудия, и капитаны обменялись приветствиями: впервые русские корабли пересекли экватор.

Стоянка на острове Екатерины и в португальском колониальном городе Ностра-Сенеро-дель-Дестеро, где страшные невольничьи рынки под сенью прекрасных тропических пальм являли весь позор и ужас принесённой европейскими завоевателями «культуры» — и снова дорога, снова океан…

Грозный мыс Горн, прославленный яростью штормов, медленно проплыл за бортом: чёрный, безжизненный, словно выжженный огнём… Впрочем Лисянскому и его команде этот мыс не казался таким уж грозным. В записи капитана «Невы» угадывается усмешка: «Хотя многие, многие мореходцы опасаются обходить мыс Горн, но, по моим замечаниям, он почти не отличается от всех других мысов, лежащих в больших широтах».

Лисянского беспокоило другое: в туман и шторм давно уже потерялась из виду «Надежда». Где Крузенштерн? Не потерпел ли он аварии?

После долгой разлуки друзья неожиданно встретились у острова Нука-Хива, у его гостеприимных чернокожих обитателей. Но встретились ненадолго. Крузенштерн спешил на Камчатку и к японским берегам, «Неву» давно уже ждали в Русской Америке. У Сандвичевых (Гавайских) островов капитаны снова пожали друг другу руки, и «Надежда» первая подняла паруса. Вскоре, держа курс на север, вышла из бухты и «Нева».

Приход первого корабля из далёкой столицы был огромным праздником для русского населения Аляски. Но радость этой долгожданной встречи омрачалась печальной вестью о гибели русской колонии на острове Ситка. Лисянский узнал, что полудикое воинственное индейское племя колошей напало на горстку русских людей и после долгой осады ворвалось в колонию… Только трое русских случайно спаслись. Кто подстрекал колошей к этому неожиданному нападению, догадаться было не трудно: в многочисленной толпе, окружившей посёлок, были и «культурные» американцы — они-то и усердствовали больше других в резне, не щадя ни женщин, ни детей…

С приходом корабля на побережье сразу наступило затишье: наверное, грозный вид корабельных пушек поостудил рвение американских «вояк».

Находясь у берегов Аляски, Лисянский вспомнил пылкие юношеские свои мечты: пройти в неизведанные широты. Теперь ему представлялась такая возможность. И Юрий Фёдорович твёрдо решает, не возвращаясь к Сандвичевым островам, по пути в Кантон исследовать ещё никем не посещённые районы океана.

Однако это отклонение от курса и потеря времени могли вызвать недовольство начальства. Стремясь заранее оправдать своё решение. Лисянский заносит в журнал краткую запись: