Венчание решили устроить как можно скромнее и сочли излишним приглашать на него весь город. Счастье Хаджины и Анри не нуждалось в многочисленных свидетелях. Но все же торжество требовало кое-каких приготовлений, которыми и занялись без излишней помпы.

Наступило 23 октября. До свадебной церемонии оставалась всего неделя. Казалось, пора было уже проститься со всеми страхами и сомнениями. А между тем произошло событие, которое сильно встревожило бы Хаджину и Анри, если бы они узнали о нем.

В тот день Элизундо среди утренней почты обнаружил письмо, нанесшее ему внезапный удар. Банкир скомкал его, разорвал и даже сжег, что говорило о крайнем смятении такого, никогда не терявшего самообладания человека, как он.

При этом старик чуть слышно прошептал:

— Почему это письмо не пришло неделей позже! Будь проклят тот, кто написал его!

Выйдя из гавани Итилона, «Кариста» всю ночь шла на юго-запад, пересекая Корейский залив. Николай Старкос спустился в свою каюту и оставался там до утра.

Дул благоприятный ветер — один из тех свежих юго-восточных бризов, которые преобладают в этих морях главным образом в конце лета и в начале весны — когда средиземноморские испарения проливаются дождем.

На заре «Кариста» обогнула оконечность Мессинии — мыс Галло, и вскоре последние вершины Тайгета, чередующиеся с крутыми перевалами, потонули в предрассветном тумане.

Когда стрелка мыса осталась позади, Николай Старкос вновь показался на палубе. Прежде всего он бросил взгляд на восток.

Манийская земля уже скрылась из виду. Теперь на ее месте, чуть позади мыса, высился могучий кряж горы Агиос — Димитриос.

Капитан протянул руку в сторону Мани. Была ли то угроза? Или он прощался навек с родным краем? Кто знает! Однако взор Николая Старкоса в ту минуту не предвещал ничего доброго!

Саколева стремительно неслась под прямыми и латинскими парусами и правым галсом шла теперь на северо-запад. Ветер дул с берега, так что море благоприятствовало плаванью, и судно быстро набирало скорость.

«Кариста» оставила слева острова Энус, Кабреру, Сапиенцу и Венетикс, пролетела через узкий пролив между Сапиенцей и материком и вышла к Модону.

Теперь перед «Каристой» развертывался берег Мессинии с чудесной панорамой гор явно вулканического происхождения. Позднее, после образования королевства, Мессиния вошла в состав тринадцати номов, или провинций, из которых состоит современная Греция, включая сюда и Ионические острова. Но в описываемую эпоху Мессиния в зависимости от военного счастья переходила то в руки Ибрагима, то в руки греков и была одним из многочисленных театров военных действий, подобно тому как некогда она являлась ареной трех войн, которые вела против Спарты, когда прославились имена Аристомена и Эпаминонда.

Молча, проверив по компасу курс судна и убедившись, что ничто не предвещает перемены погоды, Николай Старкос уселся на корме саколевы.

Тем временем на носу корабля, вполголоса переговариваясь между собой, собрался весь экипаж «Каристы», состоявший вместе с десятью завербованными накануне итилонцами примерно из двадцати человек, которыми под началом Старкоса командовал простой боцман. Помощник капитана на этот раз остался на берегу.

Шли толки о том, куда направляется маленькое судно и с какой целью следует оно вдоль берегов Греции. Само собой разумеется, расспрашивали новички, а отвечали ветераны.

— Не больно речист ваш капитан Старкос!

— Да, он слов на ветер не бросает; но уж коли заговорит, держись, поспевай только поворачиваться.

— А куда направляется «Кариста»?

— Этого никто никогда не знает!

— Что ж! Мы нанялись без уговора и готовы плыть хоть к черту на рога!

— Что верно, то верно! Куда капитан, туда и мы!

— Но где уж «Каристе» с двумя маленькими каронадами на носу нападать на торговые суда Архипелага!

— Да она и не нападает! Для морской охоты у капитана Старкоса есть другие суда, и на них — все что нужно: и вооружение и оснастка. «Кариста», как бы это сказать, прогулочная яхта. Поэтому и вид ее не внушает подозрений: так легче провести французские, английские, греческие и турецкие крейсеры!

— А как же добыча?..

— Добычу получает тот, кто ее берет. И вас не обойдут в конце кампании! Не бойтесь, работы всем хватит, а где опасность, там и нажива!

— Выходит, пока мы в водах Архипелага, дела не будет?

— Не будет… Так же как и в водах Адриатики, если капитану взбредет на ум вести нас в ту сторону! Итак, до нового приказа мы — честные моряки, на палубе честной саколевы, самым честным образом плывем по Ионическому морю! Но все это изменится!

— И чем скорее, тем лучше!

Итак, новые матросы «Каристы» были под стать старым — их ничто не останавливало. Раскаяние, сожаление, даже простые предрассудки не обременяли этих приморских жителей Нижней Мани. По правде говоря, они были достойны того, кто ими командовал, а тот знал, что может рассчитывать на них.

Но если итилонцы хорошо знали капитана Старкоса, то они вовсе не знали его помощника, преданного ему душой и телом, одновременно и моряка и дельца. Его звали Скопело, он был родом с Чериготто — пользовавшегося дурной славой маленького островка, расположенного на южной границе Архипелага между Чериго и Критом. Один из новичков, обратившись к боцману «Каристы», спросил:

— А где же помощник капитана?

— Его нет на борту, — ответил боцман.

— Мы его так и не увидим?

— Увидите.

— А когда?

— Когда будет нужно!

— Где же он?

— Там, где ему надлежит быть!

Пришлось удовольствоваться этим уклончивым ответом. Впрочем, в ту же минуту свисток боцмана призвал всю команду наверх — выбирать шкоты. Любопытному матросу пришлось сразу же прекратить расспросы.

Дело в том, что нужно было держаться еще круче к ветру, чтобы следовать на расстоянии мили вдоль мессинийского берега. Около полудня «Кариста» прошла в виду Модона. Однако она направлялась не сюда. Судно не остановилось у городка, построенного на развалинах древней Мефаны, на краю мыса, чья скалистая оконечность тянется почти до самого острова Сапиенцы. Вскоре маяк, стоявший у входа в гавань, скрылся за прибрежными утесами.

Тем временем саколева дала сигнал. Черный вымпел с красным полумесяцем взвился на ноке грот-реи. Но с земли не ответили. И «Кариста» продолжала свой путь на север.

К вечеру судно вошло на Наваринский рейд — своего рода большое морское озеро, окаймленное высокими горами. На миг за гигантской скалой промелькнул город, над ним неясной громадой высилась крепость. Здесь кончалась естественная насыпь, сдерживавшая яростные порывы северо-западных ветров: Адриатика сыпала их, как из мешка, на Ионическое море.

Последние лучи заходящего солнца еще освещали горные вершины на востоке; но обширный рейд уже погружался во тьму.

На сей раз экипаж «Каристы» мог бы подумать, что она собирается войти в Наварин. Действительно, саколева направилась прямо в пролив Мегало-Фуро, к югу от узкого острова Сфактерии, протянувшегося почти на четыре тысячи метров в длину. Там уже высились два надгробия, воздвигнутые на могилах двух благороднейших жертв войны: французского капитана Малле, павшего в 1825 году, и — в глубине грота — графа де Санта-Роза, итальянского филэллина, бывшего пьемонтского министра, отдавшего свою жизнь в том же году и за то же дело.

Когда саколева уже находилась кабельтовых в десяти от города, она с кливером, вынесенным на ветер, легла в дрейф. Теперь на ее грот-рее был поднят огонек — на этот раз сигнал был не черный, а красный. Но с берега опять не последовало ответа.

«Каристе» незачем было оставаться на рейде, где в то время стояло множество турецких кораблей. Ловко лавируя, она обошла расположенный почти посредине бухты маленький беловатый островок Кулонески. Затем по команде боцмана шкоты были слегка потравлены, руль положен право, и судно повернуло к берегам Сфактерии.