Каждой женщине нужен дом, защита для себя и для детей, которых она выносит… поэтому, когда встречаются мужчина и женщина, всегда идет эта битва, не столько за то, чтобы завоевать мужчину, сколько за то, чтобы удержать его, когда он уже завоеван. А у нее на это не было ни недель, ни дней, ни даже часов… у нее были только минуты.

— Лайнус, скажи мне… ты еще чувствуешь на губах этот поцелуй? Или это только у меня так? Хочешь ты забыть его? Хочешь ты уйти прочь?

— Что ж ты со мной делаешь? Я чувствую себя как человек, который повстречался с медведем гризли на узкой тропе… тут уж никак не сделаешь вид, что не заметил…

Он снова шагнул к ней, а она не сдвинулась с места — стояла, подняв лицо, спокойная, уверенная, гордая… и тряслась от страха…

За час до рассвета было тихо и холодно. Зебулон Прескотт осторожно выбрался из-под одеяла, так, чтобы не разбудить Ребекку. Он сделал это с ловкостью, выработанной за многие годы, потому что привычка вставать рано глубоко въелась в его натуру. А жене нужно отдыхать… путешествие для нее — тяжкий труд, как си ни пытается облегчить ей этот труд…

В штанах и нижней сорочке, со спущенными помочами он направился к реке с жестяным тазиком для умывания в руках. Оба плота были на месте, как и положено, но каноэ исчезло. Он прошел по плоту, наклонился, чтобы зачерпнуть тазиком воды, и замер — его поразила неожиданная мысль.

— Ева! — крикнул он и выпрямился. В голосе его смешались страх и изумление. Он посмотрел в сторону навеса, где спали девочки. — Ева?..

Из-под одеял вынырнули головы, Харви сел, глядя на него. Сэм выпростал ноги из постели и принялся натягивать сапоги.

Зебулон выронил тазик и кинулся на берег, к навесу. Его охватил страх. Но тут Лилит откинула кусок брезента, который служил занавеской.

— Что случилось, папа? Что-то не так?

— Можешь ты мне сказать, где твоя сестра? — спросил он, и в голосе его звучал нарастающий гнев.

Брезент снова откинулся, и наружу шагнула Ева, убирая назад волосы.

— Папа? Что случилось?

— Э-э… так ты все еще здесь! — сказал он запальчиво. — А я уж думал, ты уехала с этим… этим траппером!

Она посмотрела на реку. Место рядом с плотом было пусто. Каноэ исчезло. Лайнус уплыл…

— Я видел, что ты вертелась вокруг него, но сказал себе, что, по крайней мере, ты наконец обратила внимание на мужчину… пусть хоть такого тощака копченого… да разве это мужчина? Так, струйка дыма…

У нее на глаза навернулись слезы. Лайнус уплыл… «Я пыталась… что еще могла я поделать? Я хотела, чтобы он остался, я старалась удержать его рядом с собой…»

— Так ты по нем слезы проливаешь? Это что же должно означать? — у Прескотта вновь нарастали подозрения. Он схватил ее за плечо. — А, ну, говори, — почти кричал он, — что это значит?

— Ничего, па… Лайнус уплыл, вот и все…

— Когда ты легла спать?

— Рано было, — мигом соврала Лилит. — Я еще не спала,

Ева подняла голову.

— Нет, не рано. Я легла поздно.

— Дочка, — голос Прескотта звучал сурово. — Я задам тебе только один вопрос. Было что-нибудь такое, из-за чего мы с мамой должны тревожиться?

— Нет… нет, папа. Ничего такого не было.

Ева нырнула под навес, взяла тазик и пошла к реке вместе с Лилит. Под деревом, где она устроила для него ложе, остались только сложенные ветки. Одеяла исчезли.

— Лилит… смотри! — Ева обошла вокруг дерева и показала рукой. На стволе были глубоко вырезаны два сердца — совсем недавно. Их соединял глубокий разрез в коре. Лилит смотрела с интересом — и с завистью.

— Ты говоришь… ты хочешь сказать, что действительно заставила взрослого мужчину сделать это? И эти нелепые слова говорить ты его тоже заставила?

— Да… точь-в-точь как в книге. И, кажется, ему это понравилось.

— Ева Прескотт, ты врешь почище, чем твой папаша! Ты сама вырезала эти сердца!

— Не стану говорить, что мне не пришлось подлизаться, но все же он это сделал. Он сказал, что это случай серьезный, все равно что проходить речной порог без весла.

— Но это все-таки не удержало его рядом с тобой! Я так думаю, он согласился на все эти глупости, лишь бы поскорее от тебя отвязаться и удрать. Ты ж знаешь, какие они, эти бродяги… вовсе им не хочется оставаться на одном месте. Считай, тебе повезло, что он уплыл. Или ты хочешь бродить всю жизнь, как какая-нибудь скво? Как индейская женщина? Видать, к таким он только и привык.

— Я увижу его снова, — сказала Ева с глубокой убежденностью. — Я знаю это… и, во всяком случае, у него нет жены и шестерых детишек. Пока что нет!

Вечер опустил на реку прохладу. Солнце садилось у Лайнуса за спиной, косые лучи окрасили потемневшую воду реки угасающими цветами. Обрывистые берега теперь поднимались выше, стволы лесных деревьев сливались в сплошную черную стену, хотя верхушки все еще выделялись неровной линией на фоне неба.

День тянулся медленно. Течение казалось более сильным, чем прежде, а может быть, он греб не так усердно. Его раздражало, что мысли, помимо воли, все возвращались к этой девушке на последней стоянке. Обычно его разум был кристально чист и открыт для восприятия впечатлений, предостережений, признаков опасности. Инстинктивно он улавливал каждую перемену света и тени, любой намек на движение…

— Да, это женщина что надо, — сказал он вслух. — Будь я из тех парней, что хотят жениться…

Он заметил белую надпись раньше, чем смог разобрать слова. Объявление стояло прямо на берегу, а за ним вверх по обрывистому склону поднималась тропка к пещере, внутри которой были видны, слабые отблески огня.

Он подгреб чуть поближе, чтобы прочитать надпись, слегка подгребая веслом, пока его проносило мимо.

«ЗДЕСЬ ПРОДАЕТСЯ ДОБРАЯ СТАРАЯ ВЫПИВКА»

Это было приглашение — и вызов. А вообще-то, уже довольно поздно. Если выпить стаканчик-другой, можно будет крепко заснуть и хорошо выспаться… а он нечасто позволял себе спать по-настоящему.

— Н-ну… ладно. — Он ловко повернул каноэ и направил к месту, где были причалены две лодки-долбленки note 21.

Из пещеры наверху доносились едва слышные звуки музыки — кто-то наигрывал на гармонике в веселом плясовом ритме.

— Н-ну!… — повторил он. — Против такого я не стану возражать. Это, конечно, не Питтсбург, но выпивка лишней не бывает… один черт, сколько ни пей, а опохмеляться придется…

Лайнус привязал каноэ, взял винтовку и пошел вверх по тропке. Левее, за деревьями, он заметил остатки другой тропы. Темно не было, хотя солнце уже село некоторое время назад. Старой тропой давно не пользовались, но, раз она тут есть, значит, кто-то жил здесь задолго до того, как появились эти люди. Скорее всего это была индейская тропа — а может, ее оставили какие-то давние охотники.

А потом музыка наверху замолкла, и кто-то выкрикнул:

— Посетитель!

У входа в пещеру появилась босая светловолосая девушка, довольно хорошенькая, хоть и одетая в какую-то рвань.

— Что, мистер, жажда замучала? — окликнула она. — Проходите, тут у нас виски первый сорт!

— Я сухой, как кузнечик на сковородке.

Лайнус вытер губы тыльной стороной ладони и прошел за девушкой в пещеру. Человек, который играл на гармонике, заметил Лайнус — а он обычно все замечал — тощий сухопарый парнишка, глянул на него как-то странно, с усмешечкой, как будто засчитал себе победу над Ролингзом.

Изнутри пещера была освещена пламенем костра, который горел в созданном природой очаге — дым вытягивался через отверстие в кровле пещеры. Был здесь бар — две доски, положенные на бочки, а за баром Лайнус увидел высокое узкое отверстие, ведущее в следующий грот. Через этот проем проникало легкое дуновение ветерка.

Два худых, сурового вида мужчин играли в карты, поставив у стены вместо стола упаковочный ящик. Еще один человек, облокотившись на доски, беседовал с седоголовым патриархом, который стоял за стойкой.