Он сосредоточенно разглядывал распечатку документов. Наверняка мой многострадальный бюджет.

- Что имеем, - развела я руками, мысленно посылая его на все известные буквы.

Вот ведь достал. Ведь к каждой запятой придирается. Пока Глеб Игнатьевич продолжал изучать документы, в дверь вошел главный агроном и инженером.

- Заняты Евгения Николаевна? - спросил инженер.

- Да, - напряженно ответила я, хмуро глядя на них.

- Мы подождем?

Я, молча, кивнула. А что? Пусть послушают, как за их косяки меня распекает финансовый директор. С каменным лицом повернулась к начальнику и понеслось. Он каждую цифру вывернул наизнанку и ядовито комментировал каждый недочет. А под конец прозвучало самое страшное:

- Я надеюсь, сей труд, - он потряс перед экраном распечатку, - не ваше единоличное творчество.

- К-к-конечно, - заикаясь, ответила я.

- То есть, - Глеб Игнатьевич внимательно посмотрел на меня поверх своих жутких очков, - Вы хотите сказать, что Василий Михайлович самолично принял участие в разработке данного документа и у вас есть заявки, утвержденные компетентными службами.

Невольно взглянула на агронома и инженера. Они сидели, будто мумии в саркофагах, такие же неподвижные, молчаливые и с оскалившимися улыбочками. Чего это они? Ага, страшно стало. Думают, что спалю контору.

- Разумеется, - поспешно заверила собеседника.

Рядом кто-то облегченно выдохнул.

- Странно, - удивился Глей Игнатьевич, - Выходит это первый бюджет, который составлен, солгано регламенту. Как вам это удалось?

Как, как. Да, вот так! Две ночи за компьютером и вам глядишь удастся.

- Глеб Игнатьевич, - включив все свое обаяние на полную катушку, улыбнулась я, - не сомневайтесь в моих профессиональных способностях.

Рядом кто-то закашлялся.

- Вы первый экономист, который сумел сработаться с Луганским. У него очень своеобразный подход к управлению, - авторитетно поведал финансовый директор.

Перед глазами проплыла картина: Михалыч в объятиях дочки Тамары Сергеевны и открытая бутылка шампанского рядом с ящиком водки. Как его еще все мамаши округи не прибили своеобразного такого.

- А мне Василий Михайлович показался очень отзывчивым руководителем. Даже любезно предложил своим ноутбуком попользоваться, пока мне не купят, - пропела я, продолжая улыбаться так, что скулы заболели.

Рядом что-то громко упало. Скосила глаза - инженер подирал с пола номера от трактора.

- Отзывчивый? Любезный? - недоумению Глеба Игнатьевича не было предела, - Ну что же, жду от вас чистовой вариант бюджета со всеми заявками. Разумеется в оригинале.

- Да-да, - радостно закивала я как китайский болванчик.

От всей души попрощалась с начальником. С огромным облегчением захлопнула крышку ноутбука и выдохнула:

- В вашем колхозе нужно молоко давать за вредность.

Посмотрела на своих притихших коллег. Вид у них какой-то пришибленный.

- Чем обязана уважаемые? - каюсь, не удержалась от насмешливого тона.

Мужики одновременно сглотнули. Чуют. Чуют, сволочи за собой косяк.

- Тут такое дело, Евгения Николаевна, - начал неуверенно агроном, - Зав. склада на нас жалобу накатал Михалычу. Говорит солярка сквозь пальцы уходит.

- А при чем здесь я? - откинулась на спинку стула с интересом изучая собеседников.

- Так это, - замялся он, - Вы ж экономист. Проверьте.

Экономист - от слова экономить. Это как раз про советских экономистов сказано. В те времена они похлеще службы безопасности были. Фанатики. Служу отечеству на благо колхоза. Мышь и зернышка не утащит. Да только прошли те времена - меня тогда на свете еще не было. В институтах этому не учат.

Склонила голову на бок и задумалась.

- Хорошо, коллеги, - процедила я, наконец, и полезла в ящик стола.

Мужики несколько мгновений наблюдали, как я роюсь в столе.

- Николавна, что вы там ищете? - осторожно спросил инженер.

- Взятку, - буркнула я, доставая пачку нужных листов.

- Вы! Нам! Взятку!? - ошарашено воскликнул он.

Посмотрела на него с подозрением. Дурак что ли?

- Не-а. Вы - мне, - и сунула под нос пачку заявок на бюджет, - Вот как напишите все по делу, с чувством, с расстановкой, так и будет вам проверка.

Мне кажется, если бы они могли пустить скорбную слезу, то определенно пустили бы ее. Так им было жаль портить бумагу своими каракулями. Но меня не разжалобишь. Я не первый год в колхозе работала, знаю этот потерянный взгляд, при виде документов. Ничего я вас научу родину...тьфу...экономиста уважать.

- И не днем раньше, - строго сказал я, и указала мужчинам на дверь.

Уходили они в расстроенных чувствах и с тоской, видимо, вспоминая борщ, что не успели доесть дома. Потому, как, с ужином они явно сегодня пролетают.

Выходные прошли здорово. В пятницу мы с дедом Сеней, наконец, уходили с работы вместе. Заехали в местную мясную лавку и прикупили ребрышек для шашлыка. На мясо денег не хватило. Пока я мариновала ребра по своему фирменному рецепту, дед Сеня развел костерок и вытащил на улицу небольшой столик. Баб Валя нарезала хлеб, надрала в огороде зелени.

-А мы веселые медузы, пам-пам-парам. А мы похожи на арбузы, пум-пум-пурум, - напевала я, блаженно пожевывая листочек кинзы.

Люблю деревню. Не знаю за что, но люблю. Всю жизнь росла в городе. Даже бабушка у меня городская. А как стала работать в сельском хозяйстве, так и подсела на деревенскую романтику. Люди тут, что ли добрее, отзывчивее. Вот взять хотя бы мужиков местных, какими бы грубыми не казались со стороны, помогут по доброте душевной. Инженер, сегодня предложил масло моей Белке поменять. За так. Подмазывается. А мне все равно приятно. В городе мужики, знать не знают, где у моей Белочки фильтр масляный находиться. Или Васек, к примеру. Гад. Как есть гад. Но в селе его люди любят. А все почему? Потому что, несмотря на весь свой характерец, помогает всем в трудную минуту. Это мне по секрету дед Сеня рассказал.

- Николавна! - зовет дед, - Угли готовы.

Пока он укладывал шампура, на импровизированный мангал из обломанных кирпичей, я сбоку покидала в угли картошки и села на пенек. Наверное, раньше яблоня росла подле забора.

- Дед Сень, а расскажи, как вы с баб Валей познакомились?

- Так мы друг друга почти с самого детства знали. Но не дружили. Знаешь, как бывает у нас мальчишек своя банда, у девчонок - своя. Мой отец на фронт ушел в первых рядах, а через год уже и похоронка пришла. Мать тогда так горевала, так горевала..., - Дед Сеня тихонько вздохнул и поил шашлыки водой, что б не сгорели, - А я тогда был еще совсем юнец. Главного стал из себя корчить. Семья у нас была большая - две сестры и три брата. И все младшенькие. Вот и пошел работать в колхоз на склад. Зерно лопатой кидать. Я никогда ростом не отличался, а тогда и подавно. Глянет бригадир: куча зерна, а работника и не видать. Потом пришли немцы. Линия фронта почти рядом была. А бригадир наш Ванька Дегтярев собрал отряд партизанский. Мы там все почти дети были. Так с Валей и подружились. Она тогда была ух какая! У нее все померли с голоду. Зима в тот год лютая была, а фашисты корову последнюю забрали...

Он замолчал. Я тоже молчала, пронизанная в самое сердце той болью, которая, была слышна в его словах. Прошли годы, десятилетия, а память помнит и скорбит о тех, кого мы кода-то потеряли. Мне за свои двадцать пять лет еще не приходилось никого хоронить, кроме бабушки. Не представляют, даже не хочу представлять, как они все это вынесли. Наверное, потому, что очень хотелось жить. Потому это поколение так жадно до любви и радости. Они научились ценить кротчайшие мгновения счастья, тогда как мы попусту бросаем их на ветер в своем сытом и довольном существовании.

Дед Сеня, привычным движением перевернул шампура и вдруг улыбнулся.

- Я влюбился в Валю сразу. Как в книжках - с первого взгляда. А она все на командира заглядывалась. Но я упертый всю жизнь, как баран. Сказал - люблю, значит - люблю.

- А она? - заинтригованная спросила я.

- Валя все правильную из себя строила, - дед весело хмыкнул, - Недотрога. Все пацаны в отряде знали, что если полезешь к ней, то просто бланшем под глазом не отделаешься. Боевая Валька была. Как на диверсию идти - она в первых рядах. Нас часто на развертку вместе отправляли. Оба худенькие, маленькие. Везде пролезем, все узнаем.

- А когда она обратила на вас внимание?

Старик снова тяжко вздохнул.

- Беда приключилась с Валюшей. Дом родительский сгорел. Она ж гордая была. Говорила, что у тетки живет. А я смотрю - все мерзнет и мерзнет. Словно никак согреться постоянно не может. Так и понял, что соврала она. Взял ее молчком за руку и к матери в дом привел.

- А мать? - у меня сердце замерло от переживаний.

- А что мать, - он улыбнулся, - Она у меня добрая была. Увидела, как я Валю за руку держу, поняла, что в дом невесту привел.

Ребра уже приготовились. Мы с баб Валей уселись на лавку. Дед Сеня налил по стопке самогонки доморощенной. Мурка запрыгнула мне на колени и свернулась в урчащий клубок. Я мирно гладила ее по шерстке и думала, что никогда в жизни не чувствовала такого умиротворения. Словно, наконец, после долгих поисков вернулась домой.

Глава третья.

Кто сказал, что понедельник день тяжелый? Понедельник - это нереально тяжелый день. Особенно после таких шикарных выходных. Собиралась на работу с огромным скрипом. Сегодня запланировала для себя экскурсию на ферму. Поэтому сильно разряжаться не стала. Натянула все те же джинсы и кроссовки, подхватила сумку и выбежала из дома к Белочке, которую любовно гладил по фарам дед Сеня.

- Хорошая у тебя машина, Николавна, - заметил он, - И кушает совсем немного. Прям как ты.

- Мы с Белкой такие... - простодушно откликаюсь я и сажусь за руль.

Подбросила деда Сеню к конторе и поехала искать ферму. Вся в предвкушении весело подпевала радио и постукивала в ритм по баранке, пока не добралась до конечного пункта назначения. Настроение сразу сошло на нет, потому как зрелище, представшее перед моими глазами, мягко говоря, меня сильно разочаровало.