"Возлюби всех людей, говорил Хиллель, и приближай их к Закону; не делай другому того, чего бы ты не хотел, чтобы тебе сделали. Вот весь Закон; остальное - лишь комментарии. Если прочесть сочинения Филона, под заглавием "О созерцательной жизни" или "Всякий честный человек свободен", или даже если прочесть некоторые места сивиллических стихов, написанные евреями, мы переносимся в мир идей, ничуть не носящий специально еврейского отпечатка, в мир общей мистики, настолько же еврейской, насколько и буддистской или пифагорейской. Псевдо-Фокилид доходит до того, что упраздняет даже шабаш. Чувствуется, что все эти люди, горевшие желанием усовершенствовать человечество, хотели превратить еврейство в общую мораль, освободить его от всего, что в нем отличительного, что делает из него культ местный.

В самом деле, еврейство было очень замкнутым по трем основным причинам: вследствие обрезания, запрещения смешанных браков и различия между чистым и запрещенным мясом. Обрезание было для взрослых обрядом болезненным, небезопасным и в высшей степени неприятным. Это была одна из причин, закрывавших для евреев возможность участия в общей жизни и делавших из них обособленную касту. В банях и гимназиях, немаловажных элементах древних городов, обрезание подвергало еврея всевозможным насмешкам. Каждый раз, что греки или римляне обращали внимание на это, раздавался взрыв шуток. Евреи были на это очень чувствительны, и мстили жестокими репрессалиями. Иные, желая избежать насмешек и выдать себя за греков, старались скрыть признак своего происхождения путем хирургической операции, подробное описание которой сохранил нам Цельсий. Что до обращенных, соглашавшихся на этот обряд посвящения, им оставалось только одно: прятаться, чтобы избежать злой насмешки. Никогда светский человек не согласился бы занять такое положение, и вот, вероятно, почему обращение в еврейство чаще случалось среди женщин, чем среди мужчин; они не сталкивались с самого же начала с искусом, противным и неприятным во всех отношениях. Мы знаем много примеров евреек, вышедших замуж за язычников, но ни одного еврея, женившегося на язычнице. Отсюда - немало недоразумений; чувствовалась потребность в казуисте с широкими взглядами, который водворил бы мир в этих взбаламученных семьях.

Смешанные браки были поводом к таким же точно затруднениям. Евреи считали такие браки простым блудом, преступлением, которое канаимы наказывали ударом кинжала, именно потому, что Закон, не полагая за них никакого определенного возмездия, предоставлял отмщение руке верных. Двое христиан, таким образом, могли оказаться в невозможности вступить в брак, хотя бы были соединены верой и любовью ко Христу. Обращенный во Иисуса еврей, желавший жениться на сестре греческого происхождения, слышал, как этот союз, в его глазах святой, называется самыми оскорбительными именами.

Предписания относительно чистого мяса имели не менее важные следствия. Об этом можно судить по тому, что происходит еще в наши дни. Так как нагота вышла из современных нравов, обрезание перестало представлять для евреев свои былые неудобства. Но необходимость в особых бойнях продолжает быть для них очень стеснительной. Она заставляет тех, кто строго придерживается обрядов, не есть у христиан, и таким образом исключает их из общества. Это правило есть главная причина того, что еврейство до наших дней остается в некоторых странах замкнутой сектой. В странах же, где евреи не сторонятся от остального населения, оно является камнем преткновения, причиной ужаса: чтобы понять это, достаточно посмотреть, до какой степени правоверные евреи из Германии и Польши, приезжающие на ту сторону Рейна, оскорбляются, видя распущенность, которую позволяют себе здесь их единоверцы. В таких городах, как Салоники, где евреи являются большинством населения, и где все богатства сосредоточены в их руках, оживленные общественные отношения становятся в виду этого немыслимыми. Уже в древности слышны были жалобы на эту помеху. Еврейский закон, наследие отдаленных веков, когда забота о чистоте была существенной частью духовного законодательства, объявлял нечистой свинью, что в Европе ничем не оправдывается. Это старое отвращение, наследие восточного происхождения, казалось грекам и римлянам ребячеством. Еще множество других правил шло от той эпохи, когда одной из забот цивилизаторов было запретить своим подвластным потребление нечистого, прикосновение к мертвечине. Наконец, гигиена брака породила для женщин целый довольно сложный кодекс того, что законом признано нечистым. Подобным правилам свойственно переживать то время, когда их существование имело смысл, и становиться с течением времени настолько же стеснительными, насколько они при появлении своем могли быть полезными и целесообразными.

Было еще одно обстоятельство особого рода, из-за которого правило о мясе было особенно трудно соблюдать. Мясо животных, принесенных в жертву богам, считалось нечистым; между тем, такое мясо часто после жертвоприношений приносилось на базар, где оказывалось очень трудно отличить его. Отсюда - бесконечные предосторожности. Строгие евреи не считали позволительным без разбору покупать на базаре все; они требовали, чтобы продавцу предлагались вопросы о происхождении мяса, чтобы прежде, чем вкусить от яства, хозяина спрашивали о том, где он приобрел провизию. Обременять этой казуистикой неофитов, - очевидно значило все испортить. Христианство не стало бы тем, что оно есть, если бы ему, подобно еврейству наших дней, приходилось иметь свои особые бойни, если бы христианин не мог бы не нарушая своего дома, есть с другими людьми. После того, как мы видели, в какую сеть затруднений запутывают жизнь религии, обремененные такого рода требованиями; после того как мы убедились, что на Востоке еврей, мусульманин своими обрядовыми законами, как стеной, отделены от европейского мира, в котором они могли бы занять свое место, - нам легко понять, какую огромную важность имели вопросы, решавшиеся в то время, о котором мы говорим. Дело шло о выяснении того, станет ли христианство религией формальной, обрядовой, религией омовений, очищений, различий между чистым и нечистым, или же религией духа, идеалистическим культом, который убил или постепенно убьет религиозный материализм, все мелочи, все обряды. Лучше сказать, дело шло о выяснении того, будет ли христианство незначительной сектой или всемирным культом, потерпит ли мысль Христа крушение вследствие неспособности учеников, или эта мысль, благодаря своей природной силе, восторжествует над сомнениями нескольких ограниченных, отсталых людей, стремившихся изменить ее и отклонить ее в сторону.

Путешествие Павла и Варнавы поставило вопрос настолько ребром, что, никак нельзя было отсрочивать дольше его разрешение. Павел, во время первого периода проповеди своей, по-видимому, стоявший за обрезание, теперь объявлял его излишним. Он без колебаний допустил язычников в церковь; он создал церкви из язычников; его близкий друг, Тит, не был обрезан. Иерусалимская церковь не могла уже закрывать глаза на такие общеизвестные факты. В общем, эта церковь относительно занимающего нас вопроса либо колебалась, либо склонялась на сторону наиболее отсталой партии. Там находился охранительный сенат. В соседстве с храмом, в постоянном соприкосновении с фарисеями, старые апостолы, с их узкими и робкими ушами, не подходили к глубоко революционным теориям Павла. С другой стороны, много фарисеев перешли в христианство, не оставляя в то же время существенных принципов своей секты. Для таких людей предположение, будто можно спастись без обрезания, было богохульством. Им казалось, что Закон продолжает действовать в полном виде. Им говорили, что Иисус пришел наложить на него свою печать, а не отменить его. Преимущественное положение потомков Авраама в глазах их не изменилось; язычники не могли войти в царство Божие, не приобщившись предварительно к семье Авраамовой; словом, прежде, чем стать христианином, надо было стать евреем. Ясно, что никогда христианству не приходилось разрешать более важного сомнения. По мнению еврейской партии даже агапа, совместная трапеза, стала бы иначе невозможной; обе половины церкви Иисусовой не могли бы вместе приобщаться. С богословской точки зрения вопрос имел еще более важное значение; дело шло о том, спасаются ли христиане благодаря Закону или же благодатью Иисуса Христа.