Чтобы не оставалось никакого сомнения в примирении евреи пожелали, чтобы Павла, Варнаву и Тита на их обратном пути в Антиохию сопровождали двое главных членов иерусалимской церкви. Иуда Бар-Саба и Сильван или Сила, которые должны были высказать осуждение тем иудейским братьям, что посеяли сомнение в Антиохийской церкви, и засвидетельствовать об значении, которое придавалось заслугам и усердию Павла и Варнавы. В Антиохии была великая радость. Иуда и Сила почитались за пророков; антиохийская церковь испытала величайшее наслаждение от их вдохновенных слов. Силе так понравилась здешняя атмосфера жизни и свободы, что он уже не захотел вернуться в Иерусалим. Один Иуда пошел обратно к апостолам, а Сила привязался к Павлу узами братства, с каждым днем становившимися теснее и теснее.

Глава 4. Глухая пропаганда христианства - Появление последнего в Риме

Когда речь идет о пропаганде христианства, следует прежде всего отрешиться от мысли, будто эта пропаганда происходила при помощи последовательных проповедей и через проповедников, подобных современным миссионерам, занимавшихся, как профессией, хождением из города в город. Только Павел, Варнава и товарищи их иногда так делали. Все остальное - дело тружеников, имена которых остались для нас неизвестными. Кроме тех апостолов, которые стали знаменитыми, было и другое, темное апостольство, деятели которого не были догматиками по профессии, но которое не было от этого менее плодотворным. Евреи в те времена были очень склонны к кочевой жизни. Купцы, слуги, мелкие ремесленники, все они странствовали по большим городам побережья, занимаясь своими профессиями. Деятельные, трудолюбивые, честные, они разносили с собой свои убеждения, добрые примеры, страстность, и господствовали над населением, которое чувствовало себя по отношению к ним приниженным в смысле религии, как всегда равнодушная толпа в присутствии энтузиаста. Приверженцы христианской секты путешествовали подобно остальным евреям и разносили с собой добрую весть. Это была особого рода частная проповедь, гораздо более убедительная, чем какая либо другая. Кротость, веселость, хорошее настроение, терпеливость адептов новой веры доставляли им всюду радушный прием и привлекали к ним все сердца.

Одним из первых городов, куда христианство проникло таким путем, был Рим. Столица империи услыхала имя Иисусово гораздо раньше, чем евангелие стало известным всем промежуточным странам, подобно тому, как вершина высокой горы освещена уже в то время, когда находящиеся между ней и солнцем долины еще погружены во мрак. Рим, действительно, был местом сбора всех восточных культов, пунктом Средиземного моря, с которым у сирийцев были наиболее оживленные сношения. Они являлись туда огромными толпами. Подобно всем бедным народам, идущим на завоевание больших городов, куда они приходят в поисках счастья, они были услужливыми и скромными. Вместе с ними приходили в Рим толпы греков, азиатов, египтян, которые все говорили по-гречески. Рим в буквальном смысле слова был городом двуязычным. Языком еврейского и христианского мира в Риме в течение трех веков был греческий. Греческий язык был в Риме языком всеобщим, языком добрых и злых, низших и высших слоев общества. Риторы, грамматики, философы, почтенные педагоги, наставники, слуги, интриганы, артисты, певцы, танцовщики, сводники, ремесленники, проповедники новых сект, религиозные герои, все они говорили по-гречески. Старинное римское гражданство с каждым днем все более и более стушевывалось, утопая в этом мире иностранцев.

Весьма и весьма вероятно, что уже в 50-х годах какие-нибудь сирийские евреи, уже обращенные в христианство, пришли в столицу империи и заронили там свои убеждения. В самом деле, среди благих административных мер Клавдия Светоний упоминает о следующей: "Он изгнал из Рима евреев, которые часто начинали бунтоваться, побуждаемые Христом". Возможно, конечно, что был тогда в Риме еврей, по имени Хрест, вызвавший волнения среди своих единоверцев и бывший причиной их изгнания. Но гораздо правдоподобнее, что этот Хрестос никто иной, как сам Христос. Появление новой веры, по всей вероятности, послужило поводом к побоищам, столкновениям в еврейском квартале Рика, словом, к сценам, подобным тем, что произошли уже в Дамаске, Антиохии Писидийской, Листрах. Полиция, желая положить конец этим беспорядкам, могла издать распоряжение об изгнании смутьянов. Начальники полиции, вероятно, разузнали лишь поверхностно о причинах столкновения, которое не особенно интересовало их; доклад, представленный ими правительству, гласил, что агитаторы называли себя христианами, т. е. приверженцами некоего Христа; имя это было незнакомое и его могли переделать в Хреста, по обычаю малообразованных людей давать иностранным именам более удобную для их слуха форму. Отсюда один шаг до заключения, что был человек, носивший это имя, и что он то и был возбудителем и главой возмущений; этот шаг полицейские следователи сделали, и без дальнейшего рассмотрения постановили изгнать из города обе партии.

Главным образом еврейский квартал в Риме был расположен за Тибром, т. е. в самой бедной и самой грязной части города, вероятно, недалеко от современной Porta Portese. Там, так же, как и в наше время, находился порт Рима, то место, где выгружались товары, привозимые из Остии на барках. Это был квартал евреев и сирийцев, "народов, рожденных для рабства", по словам Цицерона. Первоначальное ядро еврейского населения в Риме, в самом деле, составили вольноотпущенники, главным образом, потомки тех, кого привел в Рим Помпей в качестве пленников. Испытанное ими рабство ни в чем не переменило их религиозных привычек. В еврействе всего изумительнее та простота веры, благодаря которой еврей, хотя бы перенесенный за тысячу миль от своей родины, по прошествии нескольких поколений все-таки остается истинным евреем. Сношения римских синагог с Иерусалимом никогда не прерывались. Первоначальная колония получила подкрепление в лице многочисленных переселенцев. Эти бедняки сотнями высаживали в Ripa, и жили вместе в кварталах, смежных с Затибрием, занимаясь ремеслом носильщиков, мелкой торговлей, обменом спичек на стеклянный лом и, знакомя гордое италийское население с типом, который впоследствии стал ему как нельзя более родным, с типом искуснейшего нищего. Уважающий себя римлянин никогда ногой не ступал в эти отвратительные окраины. Это был как бы пригород, пожертвованный презираемым слоям населения, отталкивающим занятием; там сосредоточены были дубильни, мастерские кишечных канатов и точильни. И несчастные жили там довольно спокойно, в этом затерянном уголке, среди тюков с товарами, постоялых дворов низшего разряда и переносчиков носилок (Syri), у которых там была главная квартира. Полиция заглядывала туда только тогда, когда столкновения становились кровопролитными и начинали повторяться слишком часто. Мало было в Риме таких свободных кварталов; до политики там никому не было дела. He только культ в обыкновенное время отправлялся там беспрепятственно, но даже пропаганду там можно было вести без всяких затруднений.

Под прикрытием презрения, которое они внушали, не обращая, притом, большого внимания на насмешки светских людей, евреи Затибрия вели таким образом очень деятельную религиозную и общественную жизнь. У них были школы хакамим; нигде обрядовая, формальная сторона Закона не соблюдалась тщательнее; синагоги имели самую полную организацию, какая только известна; звания "отца и матери синагоги" высоко ценились. Богатые прозелитки принимали библейские имена; они обращали вместе с собой в еврейство своих рабов, заставляли ученых объяснять себе Писание, строили молитвенные дома и высказывали большую гордость значением, которым они пользовались в этом мирке. Бедная еврейка ухитрялась, прося дрожащим голосом милостыни, шепнуть на ухо великосветской римской даме несколько слов из Закона, и часто покоряла матрону, которая протягивала ей руку, полную мелкой монеты. Соблюдение шабаша и еврейских праздников является у Горация чертой человека слабоумного, т. е. одного из толпы, unus multorum. Благожелательность ко всем, радость об упокоении с праведниками, помощь бедным, чистота нравов, сладость семейной жизни, кроткое принятие смерти, почитаемой сном; вот чувства, выражаемые еврейскими надписями с тем особым оттенком умиления, смирения, непоколебимой надежды, который характеризует христианские надписи. Были, правда, евреи в большом свете, богатые и могущественные, как напр. тот Тиберий Александр, что достиг почетнейших должностей в империи, временами имел первостепенное влияние на государственные дела и даже, к великой досаде римлян, имел на форуме свою статую; но эти евреи не были усердными. Ироды, хотя и много шумели в Риме соблюдением своего культа, тоже далеко не были истинными евреями, хотя бы вследствие сношений своих с язычниками. Бедняки, оставшиеся правоверными, считали этих светских людей отступниками, подобно тому, как в наши дни польские и венгерские евреи строго осуждают своих французских высокопоставленных единоверцев, покинувших синагогу и воспитывающих своих детей протестантами, чтобы извлечь их из чересчур замкнутого круга.