В середине прошлого столетия тогдашний правитель крошечного княжества Монако Карл III был поставлен перед дилеммой. По договору с Францией княжество уступало ей большую часть своей территории и львиную долю доходов, по существу соглашаясь на французский протекторат. У Карла III остался совсем маленький участок земли, но он был потрясающе красив и живописен. Для привлечения в свою страну иностранцев, где, как он надеялся, они будут охотно оставлять деньги, князь решил построить самое роскошное в мире казино, которое выкачивало бы из игроков сумасшедшие суммы. В своих планах он пошел еще дальше и вокруг комплекса казино Монте-Карло разбил постоянно цветущие парки, а также возвел великолепные и очень дорогие отели.

С поздней осени до весны Зал Гарнье, названный так в честь Шарля Гарнье, архитектора, приглашенного Карлом III для проектирования комплекса, становился сценой, на которой давались пышные оперы и балеты, проводились концерты. Для выступления в Монте-Карло отбирались лучшие труппы мира, здесь исполнялись произведения самых известных и прославленных композиторов.

Монте-Карло гордился всем лучшим из лучшего.

Поскольку Джоан была знакома с историей города и знала, какой репутацией он пользовался, она понимала, какой чести удостаивало ее издательство «Эйвон букс», организуя авторский вечер писательницы в бальном зале. Она понимала также, что по такому случаю ей нечего надеть.

Когда Джоан получила известие из нью-йоркского офиса Глории Хорн о том, что в ее честь будет устроен вечер, она тут же начала перетряхивать свой гардероб. У нее было платье для коктейля из тяжелой ткани, которое она приобрела два года назад в «Ломанэ», платье из черного крепа, присборенное на бедрах, — это вообще исключалось — и платье из набивного шифона с оборками, которое ее заставила купить Элейн.

Джоан сунула в кошелек пачку франков, пытаясь представить, сколько может стоить действительно дорогое платье, и отправилась за покупками.

Она не нашла ничего ни в местных магазинах, ни в магазине готового платья «Лоуз» в отеле «Монте-Карло». Но в магазинчике отеля «Палас» Джоан застыла в изумлении, глядя на себя в зеркало, уверенная в том, что видит кого-то другого.

— Это платье от Сен-Лорана, — сказала продавщица.

— Я вижу, — ответила Джоан уверенно.

Ей было все равно, кто его создал, просто платье выглядело необыкновенно красиво. Женщина назвала его «бюстье» — прилегающий лиф без бретелек, плотно драпированный по талии. Джоан поразило, как модельеру удалось заложить такое количество шелка цвета лаванды в крошечные, мягкие складки, образующие юбку.

Джоан купила это платье — неужели оно на самом деле стоит таких денег? — и туфли от Феррагамо, а также серьги, браслет и ожерелье от Диора. Вообще-то, украшения были дешевыми, но с платьем они смотрелись великолепно.

Пока продавщица подсчитывала стоимость ее покупок и заворачивала их, Джоан снова подошла к витрине с украшениями и засмотрелась на сказочные рубины и изумруды. Интересно, что сказал бы этот коротышка с тонкими губами, стоящий за прилавком, если бы знал, какой изумруд у нее был когда-то. Она усмехнулась, чем привлекла его внимание.

Он окинул ее внимательным, придирчивым взглядом с головы до ног, должно быть, решил, что она — нестоящий покупатель, и занялся своими делами. Джоан пожала плечами и перешла к другой витрине. В ней были выставлены кольца с бриллиантовыми солитерами самой различной огранки: овальные, квадратные, круглые, грушевидные, маркизы.

Рассматривая кольца, Джоан вдруг почувствовала, как на нее накатила необъяснимая грусть. Она взглянула на левую руку и представила, как прекрасно бриллиантовое кольцо смотрелось бы на ее среднем пальце. Подняв глаза, она увидела, что маленький продавец тоже пристально смотрит на ее руку. Он сочувственно покачал головой и быстро отвел глаза.

Джоан почувствовала, что более секунды не сможет находиться здесь и видеть эти кольца. Она поспешно вернулась в отдел платьев, взяла свои покупки, оплатила счет и стремительно вышла. Только оказавшись на «Анджелине», она вздохнула с облегчением. Ей захотелось заново пережить то волнение, которое было связано с платьем и предстоящим вечером. Она вела себя глупо! Украшения будут выглядеть великолепно, и ей совершенно ни к чему бриллиантовое кольцо.

Спускаясь в каюту, — чтобы переодеться к вечеру, Джоан вспомнила, что не рассказала Джеку об инциденте. Собственно, и рассказывать-то было нечего.

Джек наблюдал, как она спускается по лестнице. Он посмотрел на еще видневшуюся полоску заходящего солнца. Сегодня ее вечер, и, может быть, встреча с Глорией приободрит ее.

Джек стал спускаться вниз и чуть не сбил с ног Джоан. Она рассматривала снимки, висевшие на стене, которые он сделал во время их круиза, и вежливо улыбнулась, словно он был простым пассажиром судна, совершавшего морское путешествие. Он прижался к стене, чтобы пропустить ее.

Что на нее нашло в последнее время? Этот узкий проход обычно служил им поводом для шуток, и он пользовался им, чтобы лишний раз обнять ее. Он посмотрел на фото, где они были запечатлены в рыбацкой деревушке к югу от Марселя. Он многое помнил…

Помнил, как они голышом ныряли с освещенных лунным светом скал около Мальорки, как Джоан училась плавать с аквалангом, как она учила его делать бисквиты, как он все больше и больше влюблялся в нее. Теперь, по ее словам, ей хотелось чего-то другого — ей хотелось перемен. Но ему Джоан нравилась такой, как есть, его все устраивало в их отношениях. Временами Джека мучили ощущения, что вокруг него рушатся стены, что все изменилось — против его воли и согласия.

Он посмотрел на Джоан, пробирающуюся через каюту, где все было перевернуто вверх дном. Джек еще раз посмотрел на фотографии: он должен был что-то сделать, чтобы снова заставить ее улыбаться — радостно и счастливо. Должен!

Джек отправился принять душ и побриться, а Джоан забралась на его доску для серфинга. Он утверждал, что это очень ценная реликвия. «Последнее, что у меня осталось от тех дней, которые я провел в средней школе в Калифорнии». Доска с большим трудом помещалась в каюте, и Джоан предпочла бы, чтобы она осталась в Калифорнии, где ей и было место. Осторожно двигаясь по доске, она чуть не споткнулась о его баскетбольный мяч. Она никак не могла взять в толк, почему все это хозяйство нужно возить с собой. Они не заглядывали в эту кунсткамеру со дня отплытия из Нью-Йорка. Здесь валялись баллоны к аквалангам, гидрокостюмы, грязная одежда, заплесневевшие мокрые полотенца — она понюхала одно из них и бросила обратно на пол — и две колонки без штепсельных вилок к его неработающей стереосистеме. И повсюду бросались в глаза сувениры, приобретенные за время путешествия: они свисали с потолка, были прикреплены к стенам и расставлены по полкам. Бывая в каком-нибудь месте, Джек не мог не купить что-нибудь на память, и Джоан удивляло, почему ему недостаточно одних лишь воспоминаний.

В Испании он заказал особые часы, по форме напоминавшие «Анджелину». Теперь они стояли, никому не нужные.

— Джек! — крикнула она. — Нам надо поторапливаться.

Джоан подошла к комоду, выдвигая один переполненный ящик за другим и тихо ругаясь про себя. Она регулярно аккуратно раскладывала вещи, но Джек умудрялся опять все перепутать в переворошить. В ящике с его теннисками она нашла свои купальники. Здесь же ей попались банка сардин, пакет сухой смеси для приготовления сдобных булочек, пара сломанных очков и недоеденный сэндвич. Странно, что все это не уничтожили тараканы!

В поисках новых колготок и бежевой комбинации Джоан попыталась открыть еще один ящик, но он не поддавался. Упершись ногой в основание комода, она потянула сильнее. Наконец ей удалось открыть его, и оттуда выскочил пучеглазый аллигатор. Схватившись за сердце и повторяя собственное имя, чтобы не выругаться, Джоан взяла маленькое чучело рептилии. Она погладила крокодила по голове и вспомнила, как они покупали его в Колумбии.