Но не тут-то было.

— Меня нашел мусорщик и вместе с другой рухлядью продал кузнецу, который переплавил кувшин и наделал из него тарелок. На этот раз меня купил на базаре английский солдат: он хотел отполировать тарелку и послать ее домой, жене.

И вот я опять воспрянул ото сна и поступил к нему в услужение. Солдат сразу же потребовал, чтобы я сделал его полковником. Я повиновался. Тут он немедля разжаловал бывшего полковника в рядовые. Увидев, что творит солдат, я понял, что этот человек меня достоин.

Полковых офицеров он заставил тянуть солдатскую лямку. По ночам они стояли на часах, а днем варили обед или до блеска драили огромную медную пушку, стоявшую у ворот лагеря. Сержанты подавали рядовым в постель утренний чай, гладили за них брюки и чистили сапоги. Солдаты бездельничали целый месяц, но вскоре слухи о загадочных событиях в полку достигли Лондона. Оттуда явилась Высокопоставленная Особа, чтобы навести порядок… или беспорядок, если посмотреть на это дело глазами моего тогдашнего повелителя.

Солдат, однако, всех перехитрил. Он потер тарелку, вызвал меня и в один миг сделался генералом. Потом, к великой радости всех солдат, он приказал полку возвращаться в Англию. Но тут он перемудрил. Ему самому мог приказать вернуться домой только тот, кто старше его чином. Пришлось искать сообщника. Оставалось обратиться к бывшему полковнику, которого мой хозяин за бессердечие и грубость отправил в штрафную роту. Хозяин обещал отпустить его на волю и даже произвести в маршалы, если только он отдаст приказ и отправит моего хозяина домой. О человеческое недомыслие и злоба! Едва бывший полковник стал маршалом, как моего хозяина разжаловали в рядовые и отправили в штрафную роту, а там заставляли по ночам стоять на часах, стряпать на кухне обед и драить огромную медную пушку, что стояла у ворот лагеря. Насколько мне известно, и мой хозяин, и полковник так там и живут до сих пор.

— А что было дальше? — спросил Алек.

— Разве не говорил я о человеческом недомыслии и злобе?! Другой солдат увидел мою тарелку, она пришлась ему по душе, и он прихватил ее с собою, когда полк отправился в Англию. Он подарил тарелку жене, но жена решила что есть с такой тарелки вредно для желудка, и вот она выменяла тарелку у старьевщика на двух золотых рыбок, воздушный шарик для сына и пару чулок.

— Как же вы попали в банку? — спросил Алек.

— Не знаю. Не все ли равно? Мне известно одно: мой сладостный сон опять прерван, и теперь у меня новый хозяин, которому мне надлежит подчиняться согласно законам джиннов, джиннов третьего класса.

— Не принимайте этого близко к сердцу! — сказал Алек. — Мне такая ерунда и даром не нужна.

— Не говори гоп, о Алек! Я сделаю все, что ты пожелаешь. Каковы твои повеления?

— Прежде всего я хочу видеть того, с кем говорю.

— Увы, это желание неисполнимо! Я всего лишь джинн третьего класса и не могу появляться и исчезать по своей воле. Проси о чем-нибудь другом.

— Тогда, если можно, чего-нибудь вкусненького… Какого-нибудь, знаете ли, Сногсшибательного, Сверхпитательного, Усладительного Шербета…

— Шербета? — отозвался Абу. — Да разве это еда? Настоящая еда — это… — Алеку показалось, что он видит, как Абу поглаживает себя по животу. — НАСТОЯЩАЯ ЕДА! — Голос Абу перешел в рев.

— Тише, пожалуйста! — взмолился Алек. — А то сюда полгорода сбежится…

Абу засмеялся:

—Никто не слышит меня, о Алек, кроме тебя. Но еда! Ах, уж эта мне еда!..

— Ну, давайте же! — крикнул Алек.

— Еда!

В воздухе взвилась белоснежная скатерть и сама легла на пыльный стол. Абу замурлыкал:

— Назин тофа, яйца в винном соусе. Тойла шорбаси, райский суп. Ускумру пилакси, запеченная рыбка. Кирасили сулун, фазан, фаршированный ягодами, — приговаривал он, и на скатерти выстраивались блюда с кипящими, булькающими яствами…

— Валяй, Абу, — подгонял его Алек. — А на сладкое что?

— Ах да! Стула шарапли, рисовая запеканка в сладком вине.

«Ну нет! Только не запеканка! И без того в школе каждый день запеканка», — подумал Алек. Но ему не хотелось обижать Абу, он промолчал и пригласил джинна разделить с ним пиршество. Абу не заставил себя упрашивать. Посидишь сотню-другую лет в банке — еще не так проголодаешься.

Алек в безмолвии смотрел, как блюда одно за другим взлетают в воздух, как с них исчезает еда и как они, опустев, возвращаются на место. Посмотрел и сам накинулся на то, что еще осталось на столе. Вот как, выходит, пировали во времена «Тысячи и одной ночи»! Смелее, Боуден!

Пиршество закончилось, и тут Алек заметил, что за окном темнеет.

— Скорее домой, Абу!

Только он схватил банку, как скатерть, стол, кабина в один миг исчезли, и он снова очутился у себя в комнате, на кровати.

Может, он так и просидел здесь все время? Алек выглянул в окно. Небо было безоблачное. Со двора, из фургончика, доносилось постукивание молотка. А банка лежала у него в кармане. Открытая банка.

Алек озадаченно уставился на банку. Сон это или не сон? Он, Алек Боуден, — и вдруг хозяин Абу Салема, джинна третьего класса, которому никак не меньше 975 лет? Может, просто день выдался чересчур тяжелый, и у Боудена шарики за ролики заскочили? День-то тяжелый: во-первых, кеды с огромной дыркой, прожженной заботливым дедом; во-вторых, сочинение про крестоносцев, попавшее в живительные воды Канала. Неприятностей по горло. А удач?

Алек подержал банку на свету. Она заблестела. Он поднес ее к носу. От нее пахло пивом. Тогда он поднес ее к уху и услышал храп Абу Салема. Абу отсыпался после сытного обеда. Рыба, рисовый пудинг, фазаны… Потом шербет… Да, есть что вспомнить. Алек облизнулся.

Он быстро потер банку и поднес ее к уху. В банке все стихло. Он опять потер ее. Ни звука. Тут Алек сообразил, в чем дело. Он поднес банку ко рту и строго сказал:

— Салам алейкум, о Абу Салем!

— Мир тебе, киф хаалак. Как поживаешь? — сонно ответил знакомый голос.

— Нормально, если не считать тысячи разных проблем, — вздохнул Алек.

— Увы мне, увы, этого я и боялся! Нет покоя бедному джинну! Скажи, чего ты хочешь, о Алек?

— Во-первых, мне нужны новые кеды.

— Ке-ды? А что это такое?

— Тапочки.

В ту же минуту старые кеды слетели с ног Алека, а на их месте незамедлительно появились шикарные шелковые розовые с золотом туфли с загнутыми кверху носами.

— Ты, Великий Дурень Аравийский! — возмутился Алек. — Да меня за такие туфли с позором выставят из класса!

— Тебе не нравятся туфли? — обиженно спросил Абу.

— Туфли потрясающие, просто красота, а не туфли, но только не для меня, — ответил Алек. — Мне нужны кеды, на резиновой подошве.

— А что такое резина?

— Эх ты! — воскликнул Алек.

Потом он задумался. Действительно, что такое резина? Из чего ее делают? Как объяснить все это джинну девятисот семидесяти пяти лет от роду, не приобщенному к благам западной цивилизации?! Алек вспомнил только, что рассказывалось о каучуковых плантациях в учебнике по географии, и пересказал Абу все, что знал. Тут же посреди комнаты выросло высокое, тонкое деревце, на пол из надрезанной коры потек сок. Алек уставился на загустевшую лужицу. Ну, а теперь что? Он напрочь позабыл, как теперь получить из сока резину.

Что же все-таки делают с этим соком — варят, выставляют на солнышко, бьют по нему молотком? Зря он пропустил мимо ушей то, что рассказывали на химии и географии.

— Ладно, Абу, — наконец решился Алек. — Верни-ка мне старые кеды. А новые придется купить.

— Слушаю и повинуюсь, — ответил Абу таким тоном, как будто и впрямь сотворил чудо.

— Так. Видишь на кровати тетрадку с сочинением? Нужно ее хорошенько почистить.

Алеку почудилось, что на мгновение тетрадь исчезла… Потом она появилась снова. Но что же натворил этот джинн! Обложка и первые десять страниц, вымазанных в грязи, стали чистыми. Совсем чистыми. На них не осталось ни строчки.