Часы пробили десять, когда я наконец проснулся после тяжелого, томительного сна. Все у меня в голове смешалось, я не мог отличить сна от реальности до тех пор, пока мне не попалась на глаза аккуратно сложенная записка, лежавшая на столике подле кровати.

Я взял ее и тогда только мне стало ясно, что все случившееся прошлой ночью было не сном, а ужасной действительностью. Записка была от Мартина Холля, который писал в ней:

«Отель Скриб, 7 часов утра. Через 10 минут я уезжаю отсюда и пишу вам мое последнее „прости“. Мы покинем порт ровно в полночь. Не забудьте отправиться в Плимут, если питаете ко мне хоть какое-нибудь расположение. На вас вся моя надежда».

Мартин Холль.

Итак, он покинул Париж, несомненно, он шел навстречу явной опасности, вполне сознавая это. Смелость этого человека пугала меня и вместе с тем восхищала. Я решил отправиться вслед за ним не только в Плимут, но и дальше, если того потребуют обстоятельства, и не отставать от него, помогая, чем только смогу.

Одевшись на скорую руку, я спустился в нашу общую гостиную, где застал сонного, по обыкновению, Родрика и Мэри, возмущавшуюся французским утренним чаем, поданным ей вместо плотного английского завтрака.

— Ах, какой ужас! Видели вы когда-нибудь более жидкий чай?.. А, мистер Марк, вот и вы! Ну, как вы повеселились вчера?

— Превосходно, благодарю вас, Мэри, я могу сказать, что провел прекрасно вечер, среди людей, которые пришлись мне как нельзя более по душе!

— Не хотите ли чаю? — предложила Мэри.

— Благодарю, выпью чашку с большим удовольствием.

— Ну, расскажи нам, что ты делал вчера, — сказал Родрик, зевая.

— Хорошо, только пусть Мэри скажет мне, что ты ей купил в парижских магазинчиках.

— О! — жалобно воскликнула Мэри. — Он решительно ничего не купил, а только обещал, что мы сегодня все вместе отправимся в Пале-Рояль!

— Хм, ведь это добрых сто сажень отсюда, — засмеялся я, — в состоянии ли ты, Родрик, предпринять подобную экскурсию даже и после того, как хорошенько выспишься?

Он с упреком взглянул на меня:

— Не заморить же мне себя, бегая здесь по магазинам, — сказал он, — ты ужасно предприимчив и энергичен, Марк! По-моему, вся мудрость жизни заключается в том, чтобы человек, сидя спокойно в удобном кресле, спокойно обсуждал великие задачи человечества. При таких условиях, когда ничего человека не волнует и он ничего к сердцу не принимает, живется удивительно хорошо, могу тебя уверить!

— Все это прекрасно и я охотно тебе верю, но вот беда, мне не удастся отправиться с вами сегодня в Пале-Рояль: я только что получил письмо, которое вынуждает меня вернуться на яхту. Через неделю я думаю вернуться сюда и тогда захвачу вас; во всяком случае, я напишу вам о своих намерениях, как только они выяснятся.

И Родрик, и Мэри как-то странно посмотрели на меня. Первый не сказал ни слова, но я прочел в глазах его упрек: «Ты что-то скрываешь от меня». Вероятно, он спросил бы меня о чем-нибудь, но в этот момент вошел слуга с докладом, что какой-то человек спрашивает меня. Я приказал проводить его к нам в общую комнату и, к немалому своему удивлению, в следующий момент увидел перед собой Четырехглазого, как его называл капитан Блэк. Он вошел сперва довольно свободно, но при виде Мэри сильно смутился. Неуклюже ступил он несколько шагов и, остановившись, стал озираться, напоминая своим видом громадную собаку, попавшую в комнату, куда ее обычно не пускают.

— Я, видите ли, был прислужником в церкви в Типперари! — буркнул он, как будто это должно было выяснить его положение и отношение ко мне.

— Прошу садиться, — сказал я, видя, что он теребит свою шапку, не спуская недоумевающего взгляда с Мэри. — А затем позвольте мне узнать, какое отношение имеет то, что вы служили при церкви в Ирландии, с вашим сегодняшним посещением?

— В этом-то все и дело, ваша милость, я чувствую себя не в своей тарелке, когда подо мной неровный киль и, не в обиду будет сказано этой барышне, — лучше постою... А пришел я сюда вот с этой запиской для вашей милости, которую мне приказано было передать вам прямо в руки.

Это было красиво написанное письмо на прекрасной бумаге, гласившее: «Капитан Блэк свидетельствует свое почтение г. Марку Стронгу, которого он имел честь видеть у себя вчера, и крайне сожалеет о том приеме, какой был оказан ему. Капитан Блэк тешит себя надеждой, что г. Марк Стронг не откажет ему в удовольствии видеть его у себя на яхте „La France“ в гавани Диепп в 11 часов вечера и тем предоставить ему возможность загладить свой вчерашний прием более радушным и достойным такого гостя».

Итак, оказалось, к моему изумлению, что страшный капитан не только знал, что я не помощник Холля, а даже и мое имя, и кто я такой.

Насколько это могло быть опасно для меня, я не знал, да и не думал об этом, но у меня сразу родилась мысль, что инкогнито Холля было раскрыто и что мой бедный приятель находится теперь в еще худшем положении, чем он предполагал.

Я решил действовать крайне осмотрительно и насколько возможно поддержать своего бедного приятеля.

— Вам приказано было ожидать ответа? — обратился я к Четырехглазому.

— Я должен поступить по своему усмотрению. Мне приказано так: «Если господин пожелает написать, пусть напишет, а если пожелает приехать ко мне на судно, то пусть едет, и тогда мы выпьем с ним на славу, как и подобает. Если господин желает заглянуть в мою каюту, то пусть приедет к семи часам, а с закатом мы снимемся с якоря». Итак, как вашей милости будет угодно... А мое дело — передать это моему хозяину.

Для меня было ясно, что мне будет угрожать страшная опасность на яхте, но это было ничто в сравнении с тем, что ожидало бедного Мартина Холля, который уже покинул Париж и был теперь, быть может, уже во власти капитана Блэка и его ужасного экипажа.

— Я сейчас отвечу на это письмо, а вы пока не откажитесь выпить стаканчик виски, — и я пододвинул к нему графинчик.

— Старому моряку это занятие подходит, ваша милость! — и мой посетитель налил себе полный стакан. — Выпью за молодую барышню! — сказал он угрюмо и долго глядел в стакан, затем разом отхлебнул половину.

— А какая теперь погода на море? — спросил я неожиданно, глядя на него в упор через стол.

Он обвел стаканом круг и затем снова взгляд его остановился на Мэри.

Когда же он раскрыл рот для ответа, голос его звучал как-то странно мягко:

— Хороша ли погода, спрашиваете вы? Это, клянусь всеми святыми, зависит от многого...

— От чего же именно?

— Прежде всего от компании и от вашей жизни!

— От жизни? — переспросил я удивленно.

— Ну да, если вам не хочется расставаться с жизнью и если вы сколько-нибудь дорожите ею! — также невозмутимо пояснил ирландец.

Смысл его слов был совершенно ясен.

— Скажите же вашему господину, что я благодарю за честь, но сегодня приехать не могу, побываю у него в другой раз, а теперь у меня есть дела в Париже.

Посланец капитана Блэка продолжал смотреть на меня серьезно и строго, затем сказал отечески-наставительным тоном: «Если с вашего позволения, ваша милость, я могу дать вам совет, то будь я на вашем месте теперь в Париже, я бы тут и остался!» — И, поставив стакан на стол, он большими шагами направился к двери, у порога немного потеребил свою шапку, затем тут же нахлобучил ее на голову и, пробормотав: «Я был причетником в церкви Типперари», с общим кивком по нашему адресу поспешно вышел из комнаты.

Когда он удалился, все устремили на меня вопросительные взоры.

— Это один из приятелей Холля, шкипер с яхты «La France», на которой Холль уйдет сегодня в море, — пояснил я.

Родрик молча барабанил пальцами по столу, а Мэри, показалось мне, была как-то странно бледна.

— Ты все еще думаешь выйти в море сегодня ночью? — спросил Родрик, не глядя на меня.

— Да, я обещал безотлагательно отправиться в Плимут. Это совершенно необходимо.