Таков юноша из смертной плоти; но он дает гораздо лучшее представление об обитателях Фаерии, чем то определение «фэйри», под которое его, по двойной ошибке пытались подвести. Сложность с настоящими обитателями Фаерии в том, что они не всегда выглядят такими, какие они есть — они выглядят гордыми и красивыми, поскольку мы сами не прочь выглядеть так же. По крайней мере, часть той магии, которой они обладают над добрыми и злыми людьми, заключается в том, что они способны играть на желаниях человеческого тела и человеческого сердца. Королева Эльфов, которая увезла Томаса-Рифмача на своем снежно-белом скакуне, мчащемся быстрее ветра, когда спускалась к реке Хантли мимо Дерева Эйлидон, выглядела как леди, но она была женщиной неземной, завораживающей красоты. Так что Спенсер следовал правильной традиции, когда называл своих рыцарей Фаерии Эльфами. Это имя скорее подходит таким рыцарям, как сэр Гайон, чем Пигвиггину, вооруженному жалом шершня.

Теперь, когда я успел только очень поверхностно затронуть тему эльфов и фей, я должен вернуться, потому что отклонился от своей первоначальной темы: волшебной сказки. Как я говорил, смысл этого слова «сказки о феях» очень узок. note 3 Смысл узок, даже если мы не будем принимать во внимание миниатюрность, потому что в современной английской литературе это сказки не о фэйри или эльфах, а о Фаерии, т. е. стране, где обитают фэйри. В Фаерии есть не только эльфы и феи и не только гномы, ведьмы, тролли, великаны и драконы: там есть моря, солнце, луна, небо; там есть земля и все, что есть на ней: дерево и птица, вода и камень, вино и хлеб и мы сами, смертные люди, когда мы очарованы.

Сказки, которые действительно связаны прежде всего с «фэйри», т. е. с теми существами, которые в современном английском языке могут называться и «эльфами», довольно редки и, как правило, не очень интересны. Большинство хороших «волшебных сказок» — это сказки о приключениях людей в Опасном Царстве или на его туманных границах. На самом деле, поскольку если эльфы — правда, и они действительно существуют, независимо от наших сказок о них, то правда и то, что эльфы прежде всего не связаны с нами, так же, как и мы с ними. Наши судьбы независимы, и наши дороги почти не встречаются. Даже на границах Фаерии мы встречаем их только в тех редких случаях, когда наши пути случайно пересекаются.note 4 В таком случае определение волшебной сказки — что она есть, или чем она должна быть, — не зависит от любого определения или исторического объяснения эльфа или фэйри, а зависит лишь от самого Опасного Царства и от того воздуха, которым дышит все в нем. Я не буду пытаться определить или описать его. Это невозмоно. Фаерию нельзя поймать в сеть слов, она неописуема, и в то же время нельзя сказать, что она неощутима. Она имеет много составляющих, хотя их анализ необязательно откроет ее секреты как целого. Надеюсь, то, что я собираюсь сказать ниже, отвечая на другие вопросы, может дать лишь некоторое представление о моем собственном, далеко не совершенном понимании Фаерии. Сейчас я скажу только вот что: «волшебная сказка» — это сказка, прямо или косвенно относящаяся к Фаерии, каково бы ни было ее содержание: сатриа, приключения, мораль, фантазия.

Может быть, само слово Фаерия ближе всего переводится словом Магияnote 5, но это магия особого духа и силы, бесконечно далеких от вульгарных приемов трудолюбивых ученых-магов. Здесь есть одно условие: если в сказке и присутствует какая-либо сатира, то можно насмехаться над чем угодно, кроме одного — самой магии. В волшебной сказке магия должна восприниматься всерьез, нельзя ни смеяться над ней, ни объяснять ее. Восхитительным примером подобной серьезности является средневековая поэма «Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь».

Но даже если мы будем использовать такие расплывчатые и неопределенные пределы, становится очевидным, что многие, даже опытные в таких делах люди, употребляли термин «волшебная сказка» очень неаккуратно. Достаточно одного взгляда в эти вышедшие недавно книги, претендующие на то, чтобы быть сборниками «волшебных сказок», чтобы увидеть, что сказки о фэйри, о волшебных семействах любого из домов, или даже о гномах и гоблинах составляют лишь небольшую часть их содержания. Этого, как мы убедились, и следовало ожидать. Но многие книги содержат также такие сказки, которые не имеют ни прямого, ни косвенного отношения к Фаерии, и потому на самом деле не должны включаться в такие сборники.

Я приведу один-два примера того, что бы я вычеркнул, и это поможет понять, чем не является волшебная сказка. Это также может подвести нас ко второму вопросу: где истоки волшебной сказки?

Сборников волшебной сказки теперь множество. В Англии, однако, никто не может соперничать в популярности, полноте, в общих достоинствах с двенадцатью томами двенадцати разных цветов, составленных Эндрю Лангом. Первый том вышел более семидесяти лет тому назад (в 1889 г.) и все еще переиздается. Большая часть из вошедших в это собрание сказок выдержала испытание временем более-менее безупречно. Я не буду анализировать конкретные сказки, хотя их анализ мог бы оказаться очень интересным, но я замечу вскользь, что ни одна из сказок в этой «Голубой книге Волшебных сказок» не является именно сказкой про «фэйри», хотя некоторые и упоминают их. Большая часть сказок взята из французских источников: в каком-то смыле достойный выбор для того времени, да и для настоящего времени тоже, (хотя и не в моем вкусе, поскольку я не очень люблю эти сказки сейчас и они не особенно привлекали меня в детстве). Во всяком случае, влияние Шарля Перро, с тех пор как «Сказки Матушки Гусыни» впервые были переведены на английский в восемнадцатом веке, и все подобные выдержки из огромного склада «Сказки из старых времен…» стали широко известны, столь велико, что, я полагаю, если сейчас вы попросите назвать какую-нибудь волшебную сказку, то скорее всего вам назовут одну из этих французских вещиц, такую, как «Кот в сапогах», «Золушка» или «Красная шапочка». Впрочем, некоторые сразу же вспоминают «Сказки братьев Гримм».

Но что можно сказать о появлении в «Голубой книге» сказки «Путешествие в Лилипутию»? Я могу сказать так: это не волшебная сказка, ни в том виде, как автор написал ее, ни в том виде, в котором она включена в книгу, пересказанная Мэри Кенделл. Ей нет никакого резона быть здесь. Боюсь, что ее включили в книгу просто потому, что лилипутянцы — маленькие, даже крошечные — и это единственное, чем они примечательны. Но в Фаерии, как и в нашем мире, миниатюрность — не более чем случайность. Пигмеи имеют к Фаерии не большее отношение, чем патагонцы. Я исключаю эту сказку не потому, что она написана с сатирическим умыслом: сатира, потстоянно или изредка, может стречаться и в настоящих волшебных сказках, и традиционные сказки часто были сатирическими в свое время, хотя теперь это уже невозможно заметить. Я исключаю ее не потому, что этот, может быть, один из самых блестящих, образец сатиры принадлежит к совсем другому классу сказок — к сказкам о путешествиях. Такие сказки повествуют обо многих чудесах, но это чудеса, которые можно увидеть в нашем мире смертных людей, в каких-нибудь областях нашего собственного пространства и времени; они отделены от нас только расстоянием. Сказка о Гулливере имеет не больше прав на место в книге волшебных сказок, чем анекдоты Барона Мюнхгаузена, или, скажем, «Первые люди на Луне» и «Машина времени» Уэллса. Вообще-то, у элоев и морлоков больше прав быть включенными в эту книгу, чем у лилипутянцев. Лилипуты — просто люди, сардонически рассматриваемые с высоты крыши, а элои и морлоки живут в бездне времени, такой глубокой, что она накладывает чары на них; и хотя они произошли от нас, можно вспомнить, что древний английский поэт однажды выводил ильфа, того самого эльфа, через Каина от Адама. note 6 Эти чары расстояния, особенно расстояния во времени, ослабляются только нелепостью и неправдоподобностью самой Машины Времени. Но мы видим на этом примере одну из главных причин того, почему границы волшебной сказки неизбежно сомнительны. Волшебство Фаерии не заканчиваетася в ней, его сила — в его действиях: среди них и то, что оно удовлетворяет самые изначальные человеческие желания. Одно из таких желаний — желание обозревать глубины пространства и времени. Другое (как мы позже увидим) — способность к общению с иными живыми существами. Сказка может, таким образом, иметь дело с удовлетворением этих желаний как с участием и без каких-то машин, так и магии, и в той степени, в какой она достигает в этом успеха, она приближается к качеству и духу волшебной сказки.