Стивен и Кандида ничего об этом не знали. Им ничего не оставалось, как беседовать. Кандида поведала ему, что живет с теткой, которая ее, собственно, и вырастила.

— Ее фамилия тоже Сейл — Барбара Сейл, она сестра отца. Она все время возится в саду. Корабль, на котором плыли мои родители, подорвался на мине — это, было во время войны. Тете Барбаре просто повезло: по чистой случайности она не поехала вместе с ними.

Как Стивен и предрекал, к утру похолодало. Он заставил девушку сесть поближе и обнял за плечи. Иногда им удавалось ненадолго забыться, но, очнувшись, они продолжали прерванный разговор. Стивен собирался стать архитектором. Этим летом он должен сдать последний экзамен и тогда сможет поступить в фирму своего дяди. Сама по себе работа его устраивает, но иметь дело с родственниками вовсе не так приятно, как может показаться. Все считают, что, раз ты в родстве с начальником, то тебе все время будут делать поблажки. Как бы не так!

— Нет, Ричарда не проймешь. Вообще-то, он отличный малый, но ожидает от меня гораздо больше, чем от других — именно потому, что я его племянник. И я ужасно нервничаю.

Полусонный, запинающийся голос девушки прозвучал где-то на уровне его плеча.

— Не понимаю… почему вы нервничаете… чем вы хуже, чем другие…

Стивен рассказывал ей о домах, построенных Ричардом Эверсли и о тех, которые надеется построить он сам. Голова девушки склонилась к нему на плечо — это было все равно что разговаривать с самим собой. Иногда Стивен замечал, что она заснула, а иногда вдруг неожиданно начинала говорить. Например, один раз она сказала: «Вы сумете сделать все что угодно — если хотя бы попытаетесь».

А когда он ей ответил: «Да нет, куда уж мне», Кандида сонно пробормотала что-то вроде: «Если… вы действительно… этого хотите…»

Так прошла ночь.

Они проснулись на рассвете, замерзшие и с затекшими от неудобной позы мышцами. И наконец они смогли друг друга увидеть. Кандида протерла глаза и потянулась. Море внизу напоминало цветом оловянные тарелки, стоявшие у тети в кухонном шкафу, оно было тихим и неподвижным.

Небо тоже было серым, с желтой полоской на востоке, над самой водой. Ветер стих, все вокруг было очень холодным, свежим и чистым. На губах — привкус соли. Кандида посмотрела на Стивена и увидела, что он тоже потягивается — высокий, длиннорукий и длинноногий парень двадцати двух — двадцати трех лет, с копной выгоревших на солнце волос.

Он был в рубашке с распахнутым воротом и совсем коричневый от загара, почти того же цвета, что его старый твидовый пиджак. Глаза, казавшиеся очень светлыми на загорелом лице, рассматривали ее, Кандиду, ее темно-синие глаза и каштановые волосы, заплетенные в косу. Там, где голова девушки прислонялась к его плечу, волосы растрепались.

Глаза были красивые, черты лица мягкие, а крупный рот с полными губами улыбался, открывая белые зубы. Взглянув друг на друга, Кандида и Стивен рассмеялись.

Мы видим Кандиду пять лет спустя, она сидит и читает письмо. Уже прошло десять дней со дня похорон тети Барбары и за это время накопилось много писем, на которые следовало ответить. Все писавшие были очень добры и вежливы, и Кандида снова и снова писала одно и то же, пока рука сама собой не начала выводить знакомый текст. Но оттого что она уже приноровилась писать подобные письма, горечь утраты не исчезла. Барбара проболела почти три года и все эти три года Кандида ухаживала за ней. Теперь, когда все было позади, девушка осталась практически без средств и была вынуждена искать работу. Но больше всего Кандиду угнетало то, что она не успела получить хоть какую-то профессию. Ведь Барбара заболела сразу после того, как Кандида окончила школу.

И вот теперь Барбары не стало.

Все письма, на которые Кандида уже ответила, касались смерти тети, но самое последнее оказалось другим.

В нем не было ни слова о тете Барбаре, только о самой Кандиде. Кандида сидела у окна, и холодный зимний свет падал на дорогую бумагу, исписанную старомодным четким почерком. В верхнем правом углу был оттиснут адрес:

«Андерхилл, Ретли».

Письмо начиналось со слов «Моя дорогая Кандида», внизу стояло имя — Оливия Беневент. Вот что в нем было:

Дорогая Кандида,

Позвольте выразить Вам искренние соболезнования в связи с тяжелой утратой. Досадная ссора, вызванная замужеством Вашей бабушки, стала причиной разрыва ее отношений с остальными членами семьи. Вот почему мне и моей сестре Каре так и не удалось познакомиться с нашим племянником Ричардом и его женой и с нашей племянницей Барбарой. Но теперь, когда они умерли, нет причин продолжать эту, весьма достойную сожаления, ссору и в третьем поколении. Будучи дочерью нашего племянника Ричарда, в настоящий момент Вы — наша единственная родственница. Ваша бабушка, Кандида Беневент, была нашей сестрой. Ее брак с Джоном Сейлом вырвал ее из семейного круга, и мы приглашаем Вас в этот круг вернуться. Мы с Карой будем очень рады, если Вы навестите нас. Беневенты — старинный и благородный род, и мы считаем, что последний отпрыск этого рода должен хоть немного узнать о его истории и традициях.

Надеемся, что Вы примете это приглашение, которое, поверьте, сделано от чистого сердца. Пишу Вам в первый, но, надеюсь, не в последний раз.

Ваша двоюродная бабушка

Оливия Беневент

Кандида разглядывала письмо со смешанным чувством.

Она знала, что ее бабушку звали Кандида Беневент и что из-за нее случился какой-то семейный скандал — вот и все, что ей было известно. По какому поводу был скандал, почему он со временем не был забыт, где живут родственники бабушки… обо всем этом она не имела ни малейшего представления. Возможно, Барбара тоже ничего об этом не знала. А если и знала, то не удосужилась об этом задуматься — это в ее духе. Сама же Кандида Беневент умерла, когда ее дети были слишком малы, и связи с семьей их матери были окончательно утеряны.

Она показала письмо Эверарду Мортимеру, адвокату Барбары, но выяснилось, что ему об этом скандале известно еще меньше. Тем не менее он горячо советовал ей принять приглашение. Мортимер был приятным молодым человеком чуть старше тридцати, с вполне современным взглядом на столь давние семейные раздоры.

— Вычеркивать родичей из завещания и своей жизни — издержки викторианских традиций. Теперь люди более терпимы. Я думаю, что вам следует принять эту оливковую ветвь мира, отправляйтесь в гости к старым леди. Возможно, вам стоит у них остаться. Похоже, вы — их единственная родственница и это очень существенное обстоятельство.

Учтите, выплата ренты вашей тете прекращена по известным причинам, да и коттедж был сдан ей в пожизненную аренду, так что к тому моменту, когда все вопросы с наследством прояснятся, вы вряд ли будете иметь больше двадцати пяти фунтов в год.

По щекам Кандиды разлился яркий румянец, а глаза потемнели. Их синева выгодно подчеркивалась золотистыми каштановыми волосами, и этот контраст был очень привлекателен, по мнению Мортимера. И тут ему пришло в голову, что, если эта девушка станет богатой наследницей — а именно это имела в виду мисс Оливия Беневент, — у нее не будет недостатка в поклонниках. Даже с двадцатью пятью фунтами в год под ее окнами соберется целая толпа.

В свете этого открытия он посмотрел на себя со стороны, и тон его голоса стал чуть теплее, а манера общения — чуть менее официальной.

Барбара Сейл никогда не говорила о семье своей матери. Возможно, старым леди и нечего оставить в наследство внучатой племяннице. А может быть — более чем достаточно. Вокруг хватало пожилых дам, желавших передать кому-то свою собственность, но абсолютно не представлявших себе, как это сделать, даже среди его собственных клиенток таких было не меньше полудюжины. Составление и переделка завещаний было их любимым развлечением — оно давало им сознание собственной значимости и почти неограниченной власти над близкими людьми. Они наслаждались возможностью вмешиваться в жизнь младших членов семьи, как, например, старая мисс Кребтри. Ее племянница не смела выйти замуж из страха, что ее вычеркнут из завещания, но если в ближайшее время она не решит пойти на риск, жениха ей не видать как своих ушей. Или взять миссис Баркер. Ее старшая дочь никогда не имела ни работы, ни пенса собственных денег и вынуждена была каждый раз просить у матери деньги на автобусный билет. Она не знала даже, как подписать чек. Мисс Робинсон развлекалась иначе: каждые три месяца переписывала завещание, каждый раз назначая нового наследника, благо родственников у нее была тьма. Это походило на детскую игру, в которой, как только стихнет музыка, надо успеть занять один из стульев, которых всегда меньше, чем участников.