Второй этаж не уступал первому в отношении удобства и уюта, и Дженни оставалось только поздравить своего жениха с тем, что ему удалось найти такую очаровательную виллу. Миссис Гьюдельсон вполне разделяла мнение дочери и уверяла, что во всем Уостоне нельзя было бы подыскать ничего лучшего.

Но все эти похвалы показались еще более заслуженными, когда посетители поднялись на самый верх. Здесь была расположена обширная терраса, откуда открывался чудесный вид. С этой террасы можно было охватить взором течение Потомака и дальше, по ту сторону его, различить поселок Стилл, откуда прибыла для встречи с Сэтом Стенфортом мисс Аркадия Уокер.

Словно на ладони был виден и весь город Уостон со своими колокольнями, высокими крышами общественных зданий и зеленеющими вершинами деревьев.

— Вот площадь Конституции, — воскликнула Дженни, поднося к глазам бинокль, который, по совету Фрэнсиса, она захватила особой. — Вот Морисс-стрит… Я вижу наш дом и башню, на которой развевается флаг… Погодите… На башне стоит кто-то…

— Папа, — без колебания определила Лу.

— Да кому же и быть там, как не ему! — проговорила миссис Гьюдельсон.

— Ну конечно папа, — подтвердила девочка, без стеснения завладевшая биноклем. — Я его узнаю. Он возится с подзорной трубой… И будьте уверены

— ему и в голову не придет повернуть трубу в нашу сторону… Вот если б мы находились на Луне…

— Раз вам виден ваш дом, мисс Лу, — перебил ее Фрэнсис, — то, может быть, вам удастся разглядеть и дом моего дяди?

— Хорошо, хорошо! — ответила девочка. — Только дайте мне поискать. Я его сразу узнаю по круглой вышке!.. Он где-то в этой стороне… Погодите!.. Вот! Вот! Вижу!

Лу не ошиблась. Это действительно был дом мистера Дина Форсайта.

— На площадке, вверху башни, кто-то стоит! — заговорила Лу снова, внимательно вглядываясь вдаль.

— Дядюшка, разумеется, — сказал Фрэнсис.

— Он не один.

— С ним, конечно, Омикрон.

— И можно не колеблясь сказать, чем они занимаются, — вставила миссис Гьюдельсон.

— Они занимаются тем же, чем и папа, — с оттенком грусти произнесла Дженни, которой постоянное соперничество между мистером Дином Форсайтом и доктором Гьюдельсоном внушало некоторую тревогу.

Осмотр был окончен. Лу еще раз выразила свое полное удовлетворение, и миссис Гьюдельсон с дочерьми и Фрэнсисом Гордоном вернулась в дом на Морисс-стрит. Было решено завтра же заключить контракт с владельцем маленькой виллы, а затем заняться меблировкой, с тем чтобы к 15 мая все было готово.

Но и мистер Дин Форсайт, равно как и доктор Гьюдельсон, тем временем не сидели сложа руки. Какого напряжения и физических и душевных сил, каких непрекращающихся наблюдений и в ясные дни и в безоблачные ночи потребуют от них поиски болида, который упорно не появлялся на горизонте!..

Пока что, не взирая на все свои старания, оба астронома трудились напрасно. Ни днем, ни ночью не удавалось разглядеть метеор при его прохождении над Уостоном.

— Да появится ли он вообще когда-нибудь! — со вздохом говорил Дин Форсайт после долгого дежурства у телескопа.

— Появится, — отвечал с непоколебимой уверенностью Омикрон. — Я готов даже сказать: уже приближается.

— Так почему же мы его не видим?

— Потому что он пока невидим.

— С ума можно сойти, — со стоном шептал мистер Дин Форсайт. — Но… если он не видим для нас, то и другие не могут его разглядеть… по крайней мере в Уостоне.

— Безусловно, — подтверждал Омикрон.

Так рассуждали хозяин и слуга. Такие же речи, но только в форме монолога, вырывались из уст доктора Гьюдельсона, которого неудача готова была привести в отчаяние.

Оба получили из обсерваторий Питсбурга и Цинциннати ответы на свои письма. Сообщения о метеоре, замеченном ими 16 марта в северной части неба над городом Уостоном, было принято к сведению и официально зарегистрировано. В ответном письме далее говорилось, что до сих пор заметить где-либо вышеуказанный болид никому не удалось, но если он появится, то мистер Дин Форсайт и доктор Гьюдельсон будут немедленно об этом извещены.

Обе обсерватории, само собой разумеется, ответили обоим астрономам-любителям в отдельности, не зная, что каждый из них приписывает себе честь этого открытия и рассчитывает на признание за ним первенства.

После получения такого ответа и башня на Элизабет-стрит и башня на Морисс-стрит могли бы прекратить свои утомительные поиски. Обсерватории обладали куда более мощными и точными инструментами, и если метеор не окажется лишь блуждающей массой, если он движется по замкнутой орбите и если, наконец, он снова появится в условиях, уже однажды отмеченных, подзорные трубы и телескопы Питсбурга и Цинциннати сумеют его уловить. Доктору Гьюдельсону и мистеру Дину Форсайту следовало поэтому благоразумно довериться ученым, работающим в этих прославленных учреждениях.

Но мистер Дин Форсайт и доктор Гьюдельсон были астрономами, а не мудрецами. Поэтому они продолжали свои наблюдения с неослабевающим упорством, внося в свою работу все больший и больший пыл. Хоть они и не делились друг с другом своими заботами, но оба чувствовали, что охотятся за одной и той же дичью, и боязнь отстать от соперника не давала ни минуты покоя ни тому, ни другому. Соперничество грызло их и не могло не отразиться на отношениях между обоими семействами.

Да и в самом деле, были все основания для беспокойства. Подозрения переходили в уверенность, и мистер Дин Форсайт и доктор Гьюдельсон, когда-то так тесно связанные дружбой, перестали даже бывать друг у друга.

Какое тяжелое положение для жениха и невесты! Они виделись, правда, ежедневно: дверь дома на Морисс-стрит не была закрыта для Фрэнсиса Гордона. Миссис Гьюдельсон относилась к нему с прежним доверием и дружбой. Однако он чувствовал, что доктора его присутствие стесняет и тяготит. Но не то еще бывало, когда при докторе упоминалось имя Дина Форсайта. Доктор Гьюдельсон в такие минуты бледнел, затем кровь приливала к его лицу, глаза его метали молнии, которые едва могли скрыть быстро опускавшиеся веки. И те же симптомы, указывающие на взаимную антипатию, можно было констатировать и у Дина Форсайта.

Миссис Гьюдельсон напрасно пыталась разгадать причины такого охлаждения, — вернее даже отвращения, которое бывшие приятели питали теперь друг к другу. Муж в ответ на ее расспросы коротко обрывал ее:

— Оставьте! Все равно вам не понять!.. Никогда я не ожидал от Форсайта такого поведения.

Какого поведения? Добиться объяснений было невозможно. Даже Лу, эта любимица отца, которой все разрешалось, ничего не знала. Она, правда, предложила отправиться прямо в башню к мистеру Форсайту, но Фрэнсис отговорил ее.

«Нет, никогда не считал я Гьюдельсона способным на такое отношение ко мне!» — таков, видимо, был бы единственный ответ, которого, как и от доктора, можно было ожидать от дядюшки Фрэнсиса.

И лучшим доказательством мог служить прием, который встретила Митс, осмелившаяся коснуться этого вопроса.

— Не суйтесь в чужие дела! — сухо оборвал ее мистер Форсайт.

Раз уж мистер Дин Форсайт позволил себе в таком тоне ответить грозной Митс, — значит, положение и в самом деле было серьезное.

Что до Митс, то у нее даже дух сперло, выражаясь ее красочным языком, и она уверяла, что ей пришлось до кости прикусить себе язык, чтобы не ответить мистеру Форсайту дерзостью на дерзость. Мнение Митс о том, что с ее хозяином творится что-то неладное, было непоколебимо, и она не считала нужным его скрывать. Мистер Форсайт, по ее убеждению, просто спятил, и объяснялось это, как она утверждала, той неудачной позой, которую ему приходилось принимать, когда он глазел во все трубы, в особенности когда при некоторых наблюдениях он бывал вынужден запрокидывать голову назад. Митс считала, что мистер Форсайт вывихнул себе что-то в головном позвоночнике.

Но нет такой тайны, которая бы в конце концов не раскрылась. О том, что происходит, окружающие узнали от Омикрона, который нечаянно проговорился. Хозяин, по его словам, открыл необыкновенный болид и опасался, что доктору Гьюдельсону удалось сделать такое же открытие.