Нанеся себе в качестве наказания несколько здоровенных тумаков, Ксирдаль поспешил упаковать все двадцать семь банок и, бросив своего друга Марселя Леру на произвол судьбы, поспешил на поезд, который доставил его прямо в Париж.

Легко могло случиться, что Зефирен Ксирдаль упустил бы из виду важные причины, заставлявшие его торопиться с возвращением. В этом не было бы ничего удивительного. Но один инцидент освежил ему память в ту минуту, когда он ступил ногой на платформу вокзала Сен-Лазар.

Ксирдаль с таким старанием заново упаковал свои двадцать семь банок, что пакет внезапно развернулся и на асфальт посыпалось все его содержимое. Банки со звоном разбились. Человек двести оглянулись, предположив, что это анархисты произвели какое-то покушение, но люди увидели только Зефирена Ксирдаля, в растерянности уставившегося на лежавшие перед ним осколки.

Происшедшая катастрофа имела одно преимущество: она напомнила владельцу скончавшихся банок, зачем, собственно, он прикатил в Париж. Не заходя к себе домой, он посетил торговца химическими препаратами, где и приобрел двадцать семь новых банок, а затем зашел к столяру, где уже десять дней его тщетно ожидала готовая арматура.

Так, нагруженный пакетами и трепещущий от страстного нетерпения приступить к опытам, Ксирдаль поспешно распахнул дверь своей квартиры. Но он замер на пороге при виде машины, рефлектор которой повернул свою пасть к зениту.

Зефирена Ксирдаля мгновенно обуяли воспоминания, и волнение его было так велико, что руки его, обессилев, выпустили все вещи, которые держали. И вещи эти, подчиняясь незыблемом законам тяготения, устремились по прямой линий к центру Земли. Нет сомнения, что они добрались бы до места назначения, если б, на беду, не были остановлены паркетом, на котором деревянное колесо переломилось пополам, а двадцать семь банок с шумом и звоном разлетелись вдребезги. Итак — пятьдесят четыре банки за какой-нибудь час! Если продолжать в таком же темпе, Зефирену Ксирдалю удастся в кратчайший срок разделаться со своим счетом у Робера Лекера, который так непозволительно долго вынужден был оставаться его кредитором.

Но Ксирдаль даже и не заметил произведенного им уничтожения. Стоя неподвижно на пороге комнаты, он в задумчивости взирал на свою машину.

— Узнаю вдову Тибо! — произнес он, решившись наконец войти, что уж само по себе подтверждало его способность правильно ориентироваться.

Взглянув наверх, он обнаружил в потолке и дальше в самой крыше небольшое отверстие, расположенное в точном соответствии с осью металлического рефлектора, в центре которого лампочка продолжала неистово кружиться. Края отверстия, равного толщине карандаша, были очерчены так четко, словно бы его вырезали специальным инструментом.

Широкая улыбка раздвинула губы Зефирена Ксирдаля. Происходившее явно забавляло его.

— Вот так штука!.. Вот так штука!.. — пробормотал он.

Тем не менее в это дело следовало вмешаться. Наклонившись над машиной, Ксирдаль выключил ее. Сразу же затихло жужжание, голубоватый свет погас, трубочка постепенно прекратила свое вращение.

— Вот так штука… Вот так штука… — продолжал бормотать Зефирен Ксирдаль. — Воображаю, что должно было произойти!

Он нетерпеливо принялся разрывать бандероли газет, скопившихся у него на столе. Одну за другой прочел он статьи, в которых И.Б.К.Лоуэнталь извещал мир о несуразном поведении уостонского болида. Зефирен Ксирдаль буквально извивался от хохота.

Зато некоторые другие статьи заставили его нахмуриться. Что за дурацкая история с этой Международной конференцией, которая после нескольких подготовительных заседаний должна была открыться именно сегодня? Кому понадобилось устанавливать, чьей собственностью является болид? Не принадлежал он разве по праву тому, кто притягивал его к Земле? Ведь если бы не воздействие, оказываемое Ксирдалем, метеору суждено было бы вечно носиться в пространстве…

Но Зефирен Ксирдаль тут же подумал, что о его вмешательстве никому ничего не известно. Следовало немедленно сделать это достоянием гласности. Тогда Международная конференция не станет тратить времени на заведомо бесплодную работу.

Оттолкнув ногой осколки двадцати семи банок, он поспешил в ближайшее почтовое бюро, откуда и отправил телеграмму, которую мистер Гарвей затем огласил с высоты своего председательского кресла. Никто, право же, не виноват, если по рассеянности, поразительной для такого нерассеянного человека, Зефирен Ксирдаль забыл подписаться под телеграммой.

Покончив с этим делом. Зефирен Ксирдаль вернулся к себе. В одном из научных журналов он почерпнул все нужные ему сведения о поведении метеора в последние дни, а затем, вторично откопав свою подзорную трубу, провел весьма плодотворные наблюдения, которые и легли в основу его новых расчетов.

К середине ночи все расчеты были уже закончены. Ксирдаль включил машину и принялся изливать в пространство лучистую энергию в том направлении и с той интенсивностью, какая была ему нужна. Полчаса спустя он остановил машину, улегся в постель и заснул сном праведника.

В течение двух дней Зефирен Ксирдаль продолжал свои эксперименты. На третий день, в тот момент, когда он выключил свою машину, к нему кто-то постучался. Распахнув дверь, Зефирен Ксирдаль оказался лицом к лицу с банкиром Лекером.

— Наконец-то я застал тебя! — воскликнул Робер Лекер, переступив порог.

— Как видите, я у себя! — произнес Ксирдаль.

— На этот раз мне повезло, — ответил Лекер. — Не знаю, сколько раз я понапрасну взбирался на твой несчастный седьмой этаж! Где ты, черт возьми, пропадал?

— Я ненадолго отлучился, — пробормотал Ксирдаль, невольно покраснев.

— Отлучился! — с возмущением воскликнул господин Лекер. — Отлучился! Да ведь это безобразие; Нельзя же заставлять людей так беспокоиться!

Зефирен Ксирдаль с удивлением взглянул на своего крестного. Он, разумеется, знал, что вправе рассчитывать на доброе отношение своего бывшего опекуна… но настолько…

— Но, дядюшка, почему это вас так трогает? — спросил он.

— Почему это меня так трогает? — воскликнул Лекер. — Да ты не знаешь разве, несчастный, что все мое состояние сейчас держится на тебе?!

— Не понимаю, — заявил Ксирдаль, усаживаясь на край стола и подвигая гостю свое единственное кресло.

— Когда ты пришел ко мне, — начал Лекер, — и рассказал о своих фантастических планах, тебе в конце концов, признаюсь, удалось меня убедить.

— Еще бы! — заметил Ксирдаль.

— Так вот — я решительно поставил на твою карту и вел на бирже серьезную игру на понижение.

— На понижение?..

— Ну да, я приказал продавать…

— Что продавать?

— Золотые прииски! Тебе ведь понятно: если болид упадет, золотые прииски понизятся, и тогда…

— Понизятся?.. Все меньше и меньше понимаю, — перебил его Ксирдаль. — Какое действие моя машина может оказать на какие-то золотые прииски?

— Разумеется, не на самые прииски, — согласился господин Лекер. — А вот на уровень акций — это дело другое.

— Пусть так! — уступчиво произнес Ксирдаль. — Вы, значит, продали акции золотых копей. Это не бог весть как серьезно. Это только доказывает, что у вас есть такие акции.

— Да нет же! У меня нет ни одной!

— Вот так ловко; — воскликнул Ксирдаль с удивлением. — Продавать то, чего у тебя нет, — здорово хитро! Мне бы это было не по плечу.

— Такая штука, мой друг, называется биржевой операцией, — пояснил банкир. — Когда нужно будет представить акции, я их куплю, вот и все.

— Но какая же в этом выгода? Продавать для того, чтобы затем снова покупать… Не больно это умно на первый взгляд!

— Вот тут-то ты ошибаешься: ведь к этому времени акции золотых приисков упадут в цене…

— А почему же они упадут в цене?

— Да потому, что болид пустит в оборот больше золота, чем имеется в настоящее время на всей земле. Поэтому стоимость золота упадет по меньшей мере наполовину, и вот тогда цена на акции золотых копей опустится до ничтожной цифры, чуть ли не до нуля. Теперь ты, наконец, понял?